search
main
Топ 10
ЕГЭ досрочно: стало известно, сколько человек будут сдавать экзамен этой весной В России появятся учебно-педагогические округа: непрерывное педагогическое образование в них обеспечат педвузы Рособрнадзор предложил проверять школы на добросовестность Ученые узнали, как работает мозг школьников и взрослых людей при чтении текстов на русском языке Госнаграды и сертификаты на полмиллиона рублей вручили костромским учителям Педагогические династии чествовали в Мордовии на открытии Года педагога и наставника Чем отличается детская школа искусств, которую Владимир Путин открыл в Херсонесе В Минпросвещения ответили на предложение отменить ЕГЭ Рособрнадзору поручен анализ бюрократической нагрузки на педагогов Утвержден состав оргкомитета Всероссийского конкурса «Первый учитель» Эксперты рассказали, может ли учитель поставить двойку за опоздание на урок Президент РФ высказался по вопросу отмены ЕГЭ Срываемся на детях: чем опасен родительский крик Авторами лучших посланий учителю стали чиновник, методист, директор школы и писательница Липецким школьникам преподают «Окружающий мир» на нестандартных занятиях В Минобороны выбрали всеармейского «Педагога года» Школьников приглашают в Эрмитаж рассказать о своей Родине в рамках конкурса проекта «Я живу в России» «В помощь учителю»: 27 марта в РАО расскажут, как отношение родителей влияет на учебные успехи школьников Главный редактор сетевого издания «Учительская газета» вручил спецприз конкурса «Педагоги года Москвы» Сердце отдают детям: в Москве назвали имена лучших педагогов дополнительного образования
0

Игорь Дмитриев: Сушеных кузнечиков надо есть с майонезом

Примостившись на каком-то парапете, мы разговаривали с народным артистом России Игорем Дмитриевым среди многоголосой сутолоки одного из многочисленных отечественных кинофестивалей. Шум не мешал моему собеседнику. Время от времени Дмитриев кому-то улыбался и получал улыбку в ответ. И становилось понятно, почему его так любят и зрители, и коллеги. Он сам излучает любовь, сам предельно доброжелателен и искренен. И это житейское обстоятельство, эта открытость не может не сказаться на том, что делает Дмитриев на сцене или на экране.

Досье

Окончил Школу-студию МХАТ (1948).
В 1949-1967 – актер Ленинградского драматического театра им. В. Ф. Комиссаржевской, с 1967-го – актер к/ст “Ленфильм”. Народный артист РСФСР (1988). На Петербуржском телевидении ведет цикл публицистических передач “У Игоря Д.”

– Игорь Борисович, не так давно вы отметили свое семидесятилетие, но на столь солидные годы внешне абсолютно не тянете…
– Наверное, это прежде всего связано с тем, что я стараюсь избегать отечественных макарон, о чем сказал как-то в одном из интервью. А в другом сказал, что, снимаясь много лет в Средней Азии, в Ташкенте, в Душанбе, я пристрастился к сушеным кузнечикам, а они дают организму те самые калории, что позволяют находиться в неплохой форме. При одном, правда, условии: употреблять кузнечиков следует с майонезом, а не с маслом.

– Может возникнуть подозрение, что разговор идет не с известным и любимым артистом, а с главным российским кулинаром Андреем Макаревичем, а то и с юмористом Михаилом Задорновым.
– Вы же спросили, почему я не тяну на свои годы, – я и ответил. А если серьезно, то спасибо на добром слове, но каждый человек знает свой возраст и потому думает, просчитывает. Раньше, в молодости, можно было всю ночь куролесить после какой-то премьеры, а утром прибежать на очередную съемку с таким видом, словно спал сном праведника, – глаза ясные, под ними ни морщинки. Теперь же пришла пора прикидывать: раз завтра выходить на сцену в Театре комедии, где я работаю и играю в одном мюзикле, значит, хочешь не хочешь, а спать надо лечь вовремя.

– Однажды давным-давно в один большой город приехал на гастроли театр из Ленинграда, который носил имя В.Ф. Комиссаржевской. И была творческая встреча, на которую пришли два его артиста – Григорий Острин и Игорь Дмитриев. Игорь Дмитриев был уже популярен после “Тихого Дона”, где его героя отхлестали вожжами, и рассказывал, что хлестали по-настоящему. И тогда после концерта я подошел к вам и был вознагражден автографом. С тех пор прошло много лет. Какими, Игорь Борисович, они для вас стали?
– Не буду гневить судьбу и Бога: все это время они были ко мне благосклонны. Хотя я и покинул Театр Комиссаржевской, не по своей воле покинул. И на 17 лет вынужденно расстался со сценой. 17 лет я только снимался. Было очень много картин, отечественных и зарубежных, но все эти годы я безумно тосковал по сцене, страдал. Страдал настолько, что даже пережил нервное потрясение. Мне казалось невероятным, что наступает вечер, что уже шесть часов, а я не иду гримироваться, уже семь часов, а я не выхожу на сцену. Потом боль притупилась, но все равно была мучительной. Актерская суть требовала выхода не только на съемочной площадке. И я сделал моноспектакль – лермонтовский “Маскарад” в постановке режиссера Рафаила Сусловича, где один играл за всех. Для меня это был трудный, но интересный экзамен – сыграть Лермонтова, всю пьесу.

– Почему выбор был остановлен на этой истории?
– Объясню. Дело в том, что одному играть пьесу в прозе, перевести вещь, написанную для театра, в моноисполнение очень нелегко. А здесь стих, который держит драматургию, слово, сюжет. Он помогает. Не представляю, как можно одному играть Достоевского, или Чехова, или Тургенева.

– Предполагал, что, говоря о выборе, вы скажете о роке, фатуме, судьбе, живущих в лермонтовской драме.
– Никогда не думал об этом. Меня привлекала галерея интересных ролей, которые предстояло сыграть одному в отсутствие декораций. Достаточно оказалось одного стула красного дерева и музыки Дмитрия Алексеевича Толстого, для этого дела специально написанной. И, обозначая тот или иной персонаж только какими-то актерскими иероглифами, я мог выходить и становиться то Арбениным, то Ниной… Меня это сильно поддерживало, потому что сам спектакль требовал огромного физического напряжения. Четыре акта игрались почти полностью, уложенные в два отделения. Изматывался до предела. Но это было необходимо, театральный актер не может не выходить на сцену.
Прошли годы. И однажды позвонил театральный режиссер Аксенов и спросил: “Игорь Борисович, не хотите ли вернуться в театр? Есть одна пьеса, но я могу ставить ее только в том случае, если вы согласитесь в ней играть, не вижу другого артиста в Ленинграде, приезжайте”. Я приехал, попросил пьесу, чтобы дома почитать. “Нет”, – сказал Аксенов и запер меня в литчасти. Когда я вышел оттуда, решение было уже принято – я согласился… С тех пор я работаю в Театре комедии уже 13 лет, совмещаю сцену с кинематографом.

– Однажды, сказали вы, вам пришлось уйти из театра не по своей воле. В жизни вам часто приходилось делать что-то не по своей воле?
– Наверное, знаете… Ведь профессия артиста по сути зависима, не вторична даже, а третична. Сначала автор, потом режиссер и только после этого актер. И если режиссер “не видит”, то артист не приглашается, и тут бесполезно пытаться что-то изменить. Так что у ситуации “не по своей воле” множество лиц и проявлений. Мучительно играть роль не по своей воле. Тут меня Бог миловал: я никогда не выходил на сцену в ролях, которые вызывали у меня протест или неприязнь, всегда играл, что нравилось, что хотел. Впрочем, актерский профессионализм как раз и состоит в том, чтобы в каждой работе найти то, что может оказаться тебе близким в жизни. Любую роль – комическую, лирическую, трагическую – можно повернуть так, что она получится исповедальной. Право на это я защищал каждый раз, в каждой роли.
Естественно, были годы, когда мы все жили не по своей воле. Опять же писателей, драматургов, сценаристов подобное касалось в большей степени. Мне приходилось играть в картинах, от которых после показа в Смольном практически ничего не оставалось. И это было не только в Ленинграде или Москве, вся страна так жила. Картины отправлялись на полку, полотна – в запасники, романы – в стол.
Помню забавную историю, которая произошла в Малом театре. Александр Сафронов принес очередную пьесу про светлый лик социализма. Коллектив находился на грани истерики, поскольку не было больше сил это играть. И вдруг кому-то приходит в голову гениальная мысль: “А давайте зашлем в ЦК Александру Яблочкину. Она всеми уважаемый, мудрый человек, народная артистка, лауреат. Пусть “отмажет” нас от Сафронова”. А Яблочкиной-то – 90 лет. И она, во-первых, многого не слышала, а во-вторых, многого не понимала. Вернулась она возбужденная: “Товарищи, я добилась всего, о чем вы меня просили. Нам разрешили в ЦК пьесу Сафронова готовить к постановке. Поздравим себя!” Это была немая сцена.

– А вы лично с цензурой сталкивались?
– Станислав Говорухин взял меня без проб на одну из ролей в своем фильме “Дети капитана Гранта”. И тем не менее все надо было утверждать на Мосфильме, у г-жи Ждановой. Это была зловещая женщина. И вот, посмотрев отрывок, она заявила: “Дмитриев, конечно, хороший актер, но он только что снялся в “Сильве” и в “Летучей мыши”. В общем, что-то его стало очень много”.

– Тем не менее вы всегда оставались артистом популярным, любимым и нужным. Известность вам помогала?
– Да, конечно, и неоднократно. В особенности когда требовалось отправиться к какому-нибудь начальнику и похлопотать за кого-то из друзей-режиссеров. Бывали походы грустные. Помню, мой хороший друг, режиссер Наум Бирман, снявший “Хронику пикирующего бомбардировщика”, завещал, чтобы его похоронили в Комарове, ставшем последним пристанищем для Анны Ахматовой, других “высоких” людей. Но Бирман не имел звания, не был членом партии. И мне пришлось воспользоваться своим именем, чтобы исполнить его волю. И хотя сам я тоже не был членом партии, почему и вход в некоторые кабинеты был усложнен, все-таки имя срабатывало.

– Игорь Борисович, вы живете яркой жизнью в театре, кино, но при этом у вас никогда не было своего режиссера, человека, за которым как за каменной стеной…
– Вы абсолютно правы, угадали точно. Да, есть актеры, которым повезло, чья жизнь проходит рядом, в союзе с крупным режиссером. Они преданны ему, любимы им. Моя же жизнь в театре проходит на фоне интересных, но сменяющихся главрежей, такой “спины”, как Герасимов или Козинцев, у которых я снимался, мне все же не хватало. Разве что у Яна Борисовича Фрида я снялся в семи картинах. Тут присутствовал аванс доверия, уже был единый язык, одно понимание, одно чувство юмора… Хотя я и много спорил с ним, и ругался тоже, потому что мне казалось: он не хочет того, что нужно. И тогда я просил: “Дайте мне два дубля, один ваш, другой мой”, и, к моему счастью, он потом брал мой дубль. Но вот, чтобы иметь опору, на какую повезло многим артистам, которых режиссер вел вперед всю жизнь, заботясь, раскрывая в новом качестве, о котором артист и не подозревал, такого, к сожалению, не было.

– Насколько я знаю, вы непревзойденный мастер розыгрыша…
– Предвкушение самой развязки доставляет мне колоссальное наслаждение. Помню, отправились мы с Алисой Фрейндлих в один из райцентров с выездным спектаклем “Раскрытое окно”. Днем у нас случилось свободное время, и мы решили покататься на лодочке. У Алисы на носу красовались немыслимых размеров какие-то дивные импортные очки. Она ими очень гордилась. Но вдруг, нагнувшись за кувшинкой, Алиса роняет очки в воду. Спасти их, естественно, не удается. Алиса ужасно расстраивается, а я, как истинный джентльмен, направляюсь в ближайшую оптику, где обращаюсь к продавщице со словами: “Милая девушка! Нет ли у вас самых бросовых, стареньких, поломанных очечков, от которых даже старушки отказываются?” Несказанно удивившись, девушка где-то долго роется и все же извлекает чуть ли не из мусорника такие, знаете, постреволюционные кругленькие очечки, перевязанные веревочкой, на спичке вместо дужки и без одного стекла. Я аж подпрыгнул от удовольствия: “Вещь что надо!”
Нас тогда расселили по квартирам, и у меня появился друг, он же хозяин дома, ученик Вова. Я посадил Вову за стол и под мою диктовку он написал следующее: “Уважаемая товарищ Фрейндлих. Мы узнали о постигшем вас несчастье, о потере очков, и организовали группу красных следопытов по их поиску. Мы долго искали замену и наконец-то нашли. Находку передаем вам с уважением. Думаем, что вы будете рады. С пионерским приветом, тимуровец Вова и его команда”. Затем я все это отправил по почте бандеролью на имя Фрейндлих.
Через день я наблюдал, как Алиса все это получала, читала письмо и, ничего не подозревая, радовалась. А потом она вытащила из пакета очки… Прошло еще два дня, и Вова вновь пишет Алисе Бруновне: “Уважаемая товарищ Фрейндлих. Очки, которые вы недавно получили по почте, принадлежат бабушке одного из наших тимуровцев, а она без них ничего не видит. Запакуйте, пожалуйста, очки в бандероль и вышлите их по вышеуказанному адресу. Мы постараемся подобрать вам что-нибудь новенькое”. О том, что было, когда Алиса меня раскусила, пусть история помолчит.
Алексей АННУШКИН

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте