search
main
0

Голод – «детская игрушка». Так заявил «отец народов» восемьдесят лет назад, выступая в разгар голодомора на I Всесоюзном съезде колхозников-ударников

Моя бабушка говорила: «Хлеб должен быть свой, не в кооперации купленный, а в собственной печи испеченный». В пятницу она ставила тесто, а в субботу топила печь. Свежий горячий хлеб с хрустящей корочкой как раз поспевал к тому моменту, когда мы с братом возвращались из школы. Она отрезала нам по большому ломтю, наливала по кружке холодного молока – и это был (теперь я понимаю, поездив по миру, попробовав множество разносолов, побывав в звездных ресторанах) самый вкусный обед, который я ел в своей жизни. Она никогда ни разу не выбросила даже самой маленькой засохшей корки хлеба на помойку. И свиней никогда не кормила хлебом, ни своим, ни купленным в сельпо. Когда мы с братом оставляли что-то на тарелке, она мягко, не упрекая, как бы журила нас: «Вы не знаете, что такое по-настоящему быть голодным. И дай бог, чтобы никогда не узнали». Нам становилось почему-то стыдно, и мы все съедали, хотя так никогда и не спросили у бабушки, и я об этом жалею: «А ты-то голодала сама по-настоящему?» Я не знаю, что она бы нам ответила. Наверное, промолчала бы. «Пережитую боль не надо воскрешать», – сказала она однажды по другому поводу.

Шел январь 1933 года. В Москву съезжались участники объединенного пленума ЦК и ЦКК ВКП (б). Столица радушно принимала гостей. На пленуме выступил Сталин. Сказал, что материальное положение рабочих и крестьян улучшается год от года. В этом могут сомневаться разве что заклятые враги советской власти. Грузинский крестьянин Чивильдеев к врагам народа причислен пока не был. По крайней мере в своем дневнике, а вел его он с 1930 года, зимой тридцать третьего записал: «В России много помирало с голода, так что негде было взять хлеба. Ели собак, лошадей, кошек, лягушек – одним словом, всякую тварь…» Слово «голод» вообще выпало из лексики 30-х годов. Исчезло из всех партийных и государственных документов. Сталин дал указание относиться к голоду как к несуществующей проблеме. В ноябре 1932 года Чирскому, Клетскому, Сердобинскому и Нехаевскому районам Нижне-Волжского края власти объявили экономический бойкот. Сюда полностью прекращался завоз товаров. Руководство районов, как «чуждые и вредные элементы», подвергли репрессиям. Краевым суду и прокуратуре предписывалось провести в этих районах выездные сессии для проведения показательных судов над «виновными». Шел так называемый штурм хлебозаготовок, но план все равно не выполнялся. Тогда на подмогу по указанию Сталина выехала в эти места комиссия во главе с секретарем ЦК Постышевым. Он сразу отменил решение выдать крестьянам по 1-1,5 килограмма зерна на трудодень из хлеба первого обмолота, заявив, что «хлебозаготовки находились в руках классового врага». На одном из совещаний с хозяйственно-партийным активом потребовал «любыми средствами выполнять план хлебозаготовок». Тогда слово взял секретарь Романовского райкома партии Деревенских: «Мы не сможем выполнить план. Мы перевеяли всю мякину, перемололи очень много соломы, но до плана далеко». «Разве это секретарь райкома партии? – обратился к залу Постышев. – Есть предложение освободить его от должности секретаря!» Все село Боцманово под замок посадили, а потом ходили по пустым хатам и выметали все до крошки. В Новом Зубрилове уполномоченного из Саратова крестьяне спросили: «Чем детей кормить?» – «Вам дали землю. Землей и кормите…»Зачем из крестьянских амбаров выметалось все до последней крошки? Говорят, надо было накормить рабочих. Но зерна в закромах хватало. Оно гнило. Его увозили для перегонки на спиртоводочные заводы. Ни один из них не был остановлен на Украине. Даже в самые голодные годы Советский Союз продолжал продавать зерно за границу. 7 августа 1932 года был принят закон, который гласил: «Расстрел с конфискацией всего имущества или с заменой при смягчающих обстоятельствах лишением свободы на срок не ниже 10 лет с конфискацией всего имущества» за хищение урожая на полях, общественных запасов, скота и т. д. В народе это постановление назвали законом о пяти колосках. Ровно столько их требовалось суду, чтобы приговорить мать или отца к «вышке». Судьи не всегда приговаривали за горсть зерна к расстрелу. И тогда нарком юстиции Крыленко потребовал беспощадно карать «расхитителей социалистической собственности». 55 тысяч осудили за колоски, из них к высшей мере наказания – две тысячи сто.К зиме 1932 года верхняя граница голода через северные районы Украины вышла в центрально-черноземные области и пересекла Курскую и Воронежскую примерно в середине. В северной части Воронежской области, как и в Белоруссии, положение было тяжелым, но там не голодали смертно. Далее голод прошел через южные районы Воронежской области, пересек Пензенскую с юго-запада на северо-восток, захватил всю Куйбышевскую, южную часть Ульяновской области, Башкирию. Голодало Оренбуржье. И далее по этой линии на восток практически до границы. С юга смертная черта шла по побережью Черного моря, Главному Кавказскому хребту, вдоль Каспия и уходила на восток.Голод убивал человека физически. Он ломал его морально, разрушая тысячелетиями выстраданные нравственные принципы и запреты. Голод лишал человека его человеческой сущности. Мертвые кормили живых. Свежие могилы раскапывались. Усопшим не было покоя и после смерти.Актер Вацлав Дворжецкий рассказывал: «В 1934 году в Кемь, в лагерь перевалочной базы Беломорско-Балтийского комбината (ББК ГУЛАГ ОГПУ), прибыл очередной этап заключенных, в том числе три вагона женщин с Украины. Меня в 1929 году арестовали в Киеве по делу студенческой организации и сослали на 10 лет на Соловки. Я не только трудился, но и выступал в «культбригаде КВЧ». Помню, читал в бараке Тараса Шевченко «Сон» и «Катерину». Бабы плакали, в голос ревели… После «концерта» я разговаривал с ними. «Откуда ты?» – «Запорожье, село Романовка». – «За что тебя взяли?» Молчание… Пауза… Все молчат. И вдруг смех и резкий выкрик: «Чего молчишь? Ребеночка съела! Своего ребеночка!» – «Ой, мамочка! Врет! Врет она!» – «Нет, не вру. Люди видели! Видели! Все ели! И я, и я, – и заревела, забилась в истерике… И… Смех! – Всех унес голод! Всех… Если бы это… то и я…  А так, может быть, может, будет у меня еще ребеночек, может, будут еще детки…»Украинский кинодраматург Сергей Дьяченко, как и историк Виктор Кондрашин, собрал в девяностые годы прошлого века свидетельства очевидцев великого голода. Почти везде, в каждом селе им рассказывали истории, от которых кровь стыла в жилах. Сил не было ни страдать, ни плакать. Ни по детям, ни по родителям. Смерть стояла все время рядом, сидела за столом и ходила по двору. В любое мгновение она могла коснуться еще живого. А человек хотел только есть, все остальное ему было безразлично. Даже собственная смерть.Покойников перестали хоронить, как прежде. Они неделями валялись на улицах и в пустых избах. Иногда трупы притаскивали к сельсовету и бросали там. Их сваливали в общую яму, едва присыпав сверху. По ночам звери разгребали могилы. Каждый день был днем последним.«В 1933 году я служил в Красной Армии, – рассказывал В. Крутяков из Калининского района Саратовской области. – Прислала письмо мать сыну, Шилову Кириллу из Ивановки Баландинского района. Она писала: «Как вы служите? Хоть досыта хлеба ешьте. А вот у нас Прасковья своих детей ест. Одну съела… Другую стали искать. Чугун с мясом в печке нашли. Не успела съесть. Мать своих детей ест…» Командир узнал об этом письме и доложил политруку. Шилова вызвали в особый отдел. «Как это так! При cоветской власти людей едят?!» – спросили его и посадили за распространение клеветы. Послали запрос в Ивановский сельсовет. Подтвердилось. Его выпустили, но предупредили, чтобы впредь помалкивал об этом…»Комиссии ЦК разлетались по «театрам военных действий». На Северный Кавказ такая комиссия прибыла в конце октября 1932 года. Возглавил ее Каганович. Разговаривали с колхозами на языке ультиматума – зерно сдать в сжатые сроки. За невыполнение станицу заносили на «черную доску». И все зерно – продовольственное и семенное – изымали подчистую. Во время обысков забирали и все съестное. Лавку потребкооперации закрывали. Жителям запрещалось покидать место жительства. Район окружали войска. В пытавшихся выбраться из окружения стреляли без предупреждения. Около полутора десятка крупных и ранее зажиточных станиц вывезли в Сибирь, на Урал. Силой. В товарняках. Как скот. Пенсионер из Севастополя Н.Ивашненко рассказывал: «В нашей станице того года судили правление колхоза «Ленинский маяк». Уполномоченные обнаружили несколько не сданных на элеватор пудов хлеба. И хотя руководители колхоза объясняли, что зерно оставлено для птицефермы и оно оприходовано, никакие доводы не принимались. Суд работал по заранее составленному сценарию: четырех человек к высшей мере, расстрел, остальным длительные сроки заключения».На Украине трудилась комиссия во главе с Молотовым. Местные власти попытались было смягчить указания молотовской комиссии – направили на места инструкцию, подписанную генеральным секретарем ЦК КП (б)У С. Косиором и запрещающую вывозить посевной фонд без разрешения обкома партии. В Москве заметили несоответствие действий на Украине с «генеральной линией партии». В Киев срочно выехал Каганович с вестью, что ЦК ВКП (б) отменил постановление украинского ЦК: оно, мол, ослабляло наши позиции в борьбе за хлеб. А чтобы украинские коммунисты не совершали оплошностей, к ним приставили Постышева. Ввели по инициативе Кагановича практику «черных досок», проверенную на Северном Кавказе.После публикации Сергея Дьяченко в «Огоньке» в 1989 году о голоде на Украине в редакцию пришло резкое письмо из Краснодара. Читательница отказывалась верить во все эти ужасы. Да и как признать это за правду, если сталинская рука писала: «Самым ценным для нас являются люди». И эти строчки тоже сталинские: «Незачем было свергать капитализм в октябре 1917 года и строить социализм на протяжении ряда лет, если не добьемся того, чтобы люди жили у нас в довольстве». Эти слова написаны в разгар голодомора.Нет сомнения, что Сталин и его окружение знали о голоде. И не только знали. Они сознательно подвели деревню к гибельной черте. В двадцать восьмом году Сталин впервые выехал в Сибирь выбивать хлеб. Из поездки вернулся со злой уверенностью: усмирить крестьян можно, лишь сломав им хребет. Откуда у Сталина эта злобная, ослепляющая ненависть к крестьянству? Не от тех ли теоретических рассуждений о том, что крестьянское море ежедневно, ежечасно, стихийно и в массовом масштабе порождало капитализм. В борьбе же с капитализмом Сталин придерживался одного метода – уничтожения.К Сталину удалось попасть члену ЦК – секретарю Харьковского обкома и горкома партии, секретарю ЦК КП(б)У Р.Терехову. Он-то и рассказал ему о голоде на Украине. Генеральный секретарь не дал договорить смельчаку. Резко оборвал его: «Нам говорили, что вы, товарищ Терехов, хороший оратор. Оказывается, что вы хороший рассказчик, придумали такую сказку о голоде, думаете нас испугать, но не выйдет! Не лучше ли вам оставить должность секретаря и пойти работать в Союз писателей – будете сказки писать, а дураки будут читать». Не успел Терехов покинуть кремлевский кабинет, как его сняли со всех постов.Сталин не хотел замечать никаких сигналов о голоде, никаких сообщений. Но на письмо М.Шолохова не мог не отреагировать. «По хуторам происходила форменная война – сельисполнителей и других, приходивших за коровами, били чем попало, били преимущественно бабы и детишки (подростки), сами колхозники ввязывались редко, а где ввязывались, там дело кончалось убийством». Сталин ответил писателю кратко. Призвал за деревьями увидеть лес, то бишь светлое будущее.На первом Всесоюзном съезде колхозников-ударников в феврале 1933 года Сталин попросту отмахнулся от трагедии голодомора, заявив, что «те трудности, которые стоят перед вами, не стоят даже того, чтобы серьезно разговаривать о них. Во всяком случае, в сравнении с теми трудностями, которые пережили рабочие 10-15 лет назад, ваши… трудности, товарищи колхозники, кажутся детской игрушкой».Сталин делал все, чтобы правда о голоде не стала известна тем, кто не голодал. Когда в Германии начали сбор средств для голодающих немцев Поволжья, в советской печати такие действия заклеймили «бездарной ложью». Появились письма немцев-колхозников, что, мол, они сыты и сдачей пшеницы государству готовы ответить на наглую клевету фашистов. В западных областях Польши собрали сотни тонн пшеницы, но состав задержали на границе – не впустили на Украину. В январе 1933 года раздраженный вождь заметил на пленуме ЦК, что часть иностранных журналистов понимает «в экономике народов и в положении трудящихся едва ли больше, чем, скажем, абиссинский король в высшей математике».Сталин, наложивший вето на правду о голоде, не считал нужным позже скрывать ее. На Тегеранской конференции в разговоре с Черчиллем он заметил, что во время коллективизации пришлось вести борьбу против 10 миллионов кулаков, из них, как писал английский премьер-министр в своих мемуарах, «громадное большинство, по свидетельству Сталина, было уничтожено». Рузвельту в Ялте Сталин жаловался, что его положение на Украине трудное, ненадежное. По словам Хрущева, Сталин был страшно огорчен тем, что было невозможно выселить всех украинцев (а именно этого он хотел) – не было ни места для поселения, ни нужного количества транспорта…Милован Джилас, лично знавший Сталина, писал: «В конечном счете Сталин – чудовище, которое придерживалось абстрактных абсолютных и в основе своей утопических идей – успех их на практике был равнозначен насилию, физическому и духовному истреблению». Он действительно был чудовищем. Руки его в крови. Он построил общество, замешанное на страхе. Насилие стало его фундаментом. Но вершил геноцид Сталин не в гордом одиночестве. Ему помогала, его поддерживала, подталкивала система. Вся трагедия нашей великой страны состоит в том, что преступления и вера в светлые идеалы нового общества шли рука об руку – рядом, мертвое, смешавшись с живым, прошлое с настоящим….По разным оценкам, голод 1932-1933 годов унес от пяти до одиннадцати миллионов жизней…P.S. В 1932 году были проданы из Эрмитажа: Тьеполо «Пир Клеопатры» Национальной галерее Виктории в Мельбурне; Пуссен «Рождение Венеры» Музею искусства, Филадельфия; в 1933 году – Рембрандт «Отречение святого Петра» и «Портрет Титуса» Рейксмузеуму; Ханс Буркмайр Старший, портреты Барбары Шелленбергер и Ханса Шелленбергера музею Вальраф-Рихарц, Кельн; в 1933 году – из Государственного музея Нового западного искусства Стивену Кларку: Ван Гог «Ночное кафе», Поль Сезанн «Мадам Сезанн в оранжерее», Дега «Певица в зеленом», Ренуар «Подавальщица из ресторана Дюваля».При подготовке текста использовались материалы Сергея Дьяченко, Виктора Кондрашина, Владимира Маняка, Лидии Коваленко, Сергея Заворотнего.

Оценить:
Читайте также
Комментарии

Реклама на сайте