На чтение: ≈ 7 мин.Именно так по-украински звучит его имя, точнее, даже Пэтро Сэмэнович. Директор моей школы в украинском городе Запорожье.
В 1960 году эта школа первой в городе стала специальной, языковой. С преподаванием ряда предметов на английском языке. А остальная часть – на украинском (кроме русского языка и литературы), что служило неким вызовом русскоязычному в основном населению и прежде всего интеллигенции, почти поголовно русскоязычной, которая поспешила забрать своих детей из других школ и перевести в нашу, 31-ю.
Естественно, из разных школ города был собран и блистательный педагогический ансамбль. Физику читал молодой обаятельный кандидат физических наук, химию – вдохновенная энтузиастка этой науки с горящими глазами, начинавшая каждый урок, как с молитвы, цитатой из Ломоносова по-украински, которую мы должны были вслед за ней дружно гудеть всем классом: «Шыроко простягае химия руки свойи в справы людски» (то есть «Широко простирает химия руки свои в дела человеческие»).
А она взмахивала руками, интонируя «молитву». Географию и обществоведение на английском, кроме собственно языка, вел наш любимейший Евген – Евгений Никифорович, изысканный и загадочный – дважды эмигрант: сначала, ребенком, уехал с родителями из Белоруссии в США, а потом, уже зрелым седым человеком, почему-то вернулся обратно, в СССР, на Украину.
В общем, контингент попался директору непростой, но творческий. Крупный, грузный, с седыми кудрями, откинутыми с высокого лба, он был похож на украинского казака, только не в шароварах, а в неизменном строгом костюме. Он воплощал в себе державную властность, олицетворяя собою в наших глазах всяческую власть. Дети его боялись, учителя побаивались. Хотя запомнился мне он больше улыбающимся, а голоса вообще не повышал, он и так у него был громогласный, как раз для пафосных речей с трибуны на линейках или в широких коридорах.
При нем школа переехала в новое многоэтажное здание на месте бывшего зоопарка возле рынка. Коридоры по инициативе директора сразу же оказались украшенными картинной галереей – репродукциями картин отечественных художников.
Вообще властность директора была скорее с эстетическим уклоном, касалась внешнего обрамления школьной жизни при довольно либеральной начинке в виде танцев до упаду, бесконечных КВНов, собственного школьного ансамбля, театральных постановок, запойного слушания только появившихся тогда записей битлов и песен Высоцкого в лингафонном кабинете.
Но внешне мы должны были выглядеть образцово, лучше всех в городе! Например, строго следили не просто за наличием формы у девочек (коричневое шерстяное, колючее платье и черный фартук), но и чтобы цвет ленточек в косичках был непременно коричневый (не дай бог черный!). До сих пор ловлю себя на том, что на приветствие кого-либо старшего отвечаю легким приседанием, книксеном, этаким полуреверансом. Эти книксены Петр Семенович завез в школу из командировки в Прибалтику. С тех пор во всех классах на приветствие учителя девочки полуприседали, а мальчики, делая шаг в сторону, резко опускали и поднимали голову, щелкнув каблуками. Петр Семенович довольно улыбался. Но скольких часов репетиций стоила нам эта светскость!
Впрочем, не меньше времени занимали у нас уже самостоятельные репетиции твиста, шейка, чарльстона… Закрывали дверь на ножку стула, выстраивались рядами вдоль парт и – вперед! А затем на школьных вечерах демонстрировали достигнутое.
Директор вел у нас обществоведение. Естественно, кому другому он мог поручить изучение документов партии? То было время хрущевской оттепели, судьбоносных для всех искренних коммунистов съездов и пленумов. Директор победоносно громыхал над нашими головами, и мы зубрили, как песню, и новый устав, и новую программу КПСС, оставаясь предельно аполитичными при этом. Но и – предельно защищенными.
Само государство в лице Петра Семеновича окружало нас торжественной заботой, твердо обещая, что именно наше поколение советских людей уж точно будет жить при коммунизме. Мы, конечно, для виду и над этой фразой посмеивались, но в душе были польщены такой перспективой.
Он так и умер – оптимистом. Ушел из жизни раньше всех своих учителей. Я уже не в том возрасте, чтобы предъявлять счет учителям своим за какие-то «не те» идеалы. Наоборот – это их, учителей наших, хочется теперь защитить от ломки всего, с чем они искренне сроднились. Наш директор был слишком цельным человеком, чтобы безболезненно пережить развал державы и всего того, чему он так истово служил. И не его вина, что меня до сих пор оторопь берет от всяческой «державности» – должно быть, срабатывает ранняя прививка этого вируса.
Впрочем, вовсе не идеологию прежде всего мы берем у своей школы. Как раз крепче всего оседают в памяти всяческие ленточки и книксены. Поклон Вашей памяти, Петр Семенович.
Выбор читателей
Комментарии