Цыганских академий не закончил. Евгений ДОГА

Он автор симфонии, реквиема, двух балетов, четырех струнных квартетов, семи сборников песен, нескольких хоровых кантат, мюзиклов и множества инструментальных произведений в академическом духе. Но для миллионов слушателей во всем мире имя Евгения Доги ассоциируется с вальсом из кинофильма «Мой ласковый и нежный зверь» (Академией наук США признан шедевром ХХ века). Эту мелодию играют во дворцах бракосочетаний сразу же после марша Мендельсона и в переходах метро. А, между прочим, композитор сочинил больше 40 вальсов и музыку еще к 200 картинам, среди которых «Табор уходит в небо», «Портрет жены художника», «Гонки по вертикали», «Мария, Мирабела», «Анна Павлова», сериал «Королева Марго»… Он открыл для эстрады Софию Ротару, Марию Биешу, Надежду Чепрагу. Им написана почти вся музыка для Олимпиады-80. Недавно народному артисту СССР Евгению Доге исполнилось 70 лет. В честь юбилея всенародно любимого композитора в разных городах прошли праздничные концерты, а в Молдавии 2007 год объявлен Годом Доги. И не случайно мы начали беседу с вопросов о родине композитора.

– Евгений Дмитриевич, почему в молдавских семьях так много детей, и все они необычайно музыкальные…

– В семьях южан всегда было больше детей, чем у северян. Видимо, здесь какая-то зависимость от климата: когда холодно, не до больших страстей. Так исторически сложилось, что молдавский народ часто оказывался на грани выживания как нация. Турецкое иго, царское колониальное рабство, не всегда простые советские времена… В России есть поговорка: голь на выдумку хитра. Вот и молдаване, находясь в экстремальных условиях, должны же были прибегать к каким-то хитростям, запускать механизм внутренних резервов. А искусство помогает человеку оправдаться перед собой, поплакаться, облегчить душу с помощью лирической песни, нежных стихов, потрясающих легенд, узорных ковров. Да, представьте себе. Сидели наши прабабушки в тесных коморках и ткали гениальные ковры. У молдаван все искусство для внутреннего потребления. Например, в молдавском танце ноги едва-едва от земли отрываются. У придумавших его людей просто не было сил на энергичные движения. Какие уж тут пляски после тяжелого рабочего дня. А вот «молдавские» танцоры ансамбля Моисеева ноги выше головы поднимают. Это, наверное, красиво, но чистой воды показуха, не имеющая к народной традиции никакого отношения.

– Получается, что молдавское искусство сформировалось поневоле?

– Да, если хотите. Оно восполняло те радости, которых люди были лишены в жизни. Если в России мужик мог выйти на простор и петь от полноты душевной, то Молдавия так мала, что не развернешься. Когда-то было огромное Молдавское княжество, потом его стали резать на части, и сейчас вообще мало что осталось. Молдавия – это громко сказано. Нет ее. Теперь более полутора миллионов молодых молдаван живут за рубежом: в Испании, Португалии, во Франции, в Италии, в Турции… Я уже не говорю о России, где мои соотечественники строят дороги, возводят дома, таскают тяжести, торгуют собой… Кто будет рожать детей, продолжать песенные и танцевальные традиции народа? Не знаю. Здесь тупик. Одно утешает: природа всегда компенсирует спады новыми подъемами. И я очень надеюсь, что скоро все наладится.

– Слышал, в вашей деревне было два духовых оркестра. Не многовато?

– Без них не проходила ни одна свадьба. А поскольку принято сначала пировать отдельно в доме жениха и отдельно в доме невесты, то без двух оркестров не обойтись. Потом свадьба сходилась в одном месте, и оркестры объединялись. Зрелище, конечно, незабываемое. Чего стоит только одно проникновенное соло на баритоне во время прощания невесты с родительским домом. Простая, но гениальная мелодия, люди плакали. В 1941-м все музыканты ушли на фронт, вернулось только двое…

После войны вообще не до музыки было. Когда прогнали немцев, то советские начальники «подчистили» продуктовые запасы по всем деревням в округе. По дворам ходили вооруженные люди, и не дай бог находили у кого хоть жменю пшеницы или качан кукурузы. После этого начался страшный мор. Люди пухли от голода, умирали целыми семьями, и некому их было хоронить. Мы, 10-11-летние пацаны, с ужасом на все это смотрели, но ничего не могли сделать. Мой отец погиб на войне, а мама ездила на Украину и в Польшу, чтобы обменять наши вещи на продукты. Так и выжили.

А те два музыканта-фронтовика набрали учеников, и к началу 50-х оба оркестра возродились в своем прежнем великолепии.

– Ваша песня «Мой белый город» сделала имя молдаванке Софии Ротару. Почему ваш творческий союз не развивался…

– Соню мы нашли случайно и с большим трудом затащили в студию звукозаписи. Она возмущалась, дескать, оставьте меня в покое, я вообще не эстрадная певица. Песня «Мой белый город» стала для нас судьбоносной. Я прозвучал на всю страну как композитор-песенник, а Ротару моментально получила всесоюзный эфир и доступ на международные конкурсы. Казалось бы, все складывается здорово. Но в дело вмешалось множество побочных факторов. Муж Софии ревностно ее нацеливал на украинский репертуар. А она такая же украинская «спивачка», как я китайский мандарин. Потом ее буквально заездили гастролями. Случалось, она в день давала по 4 концерта. Помню, выкрал я ее из Одессы для съемок на ТВ Тирасполя. Дело было вечером, остановились перекусить в придорожном ресторане. И она мне признается, что ест первый раз за день. Ужас. Она просто элементарно недоедала. Ну, какой человек выдержит подобный режим?

В молодости кажется, что впереди вечность и что мы еще сто раз вернемся к старым проектам. Но повторов в жизни не бывает. С Ротару мы расстались как-то уж очень легко. Она переключилась на шлягеры, а я ими не занимаюсь. Как-то спросил у нее, почему не поет в своих концертах «Мой белый город». Она ответила, что песня уж очень сложная, требующая от исполнителя полной отдачи, и как после этого еще другие вещи петь, концерты-то большие. Кстати, спустя 30 лет после создания «Мой белый город» официально утвержден в качестве гимна молдавской столицы.

– Романтическая мелодрама «Табор уходит в небо» принесла вам с режиссером Эмилем Лотяну Гран-при МКФ в Сан-Себастьяне-76, Светлане Томе звание «лучшая актриса года по опросу журнала «Советский экран», а государству баснословные доходы от проката (65 млн. зрителей в СССР, фильм купили 140 стран). А правда ли, что вам пришлось, чуть ли не цыганскую академию пройти?

– Ну, академию не академию, а работу проделали грандиозную: в течение двух лет мы с Лотяну перетряхнули весь цыганский мир от Москвы до самых до окраин. Сейчас на такое ни один продюсер не даст денег. А тогда за все платило государство. Мы сразу отвергли артистов столичного театра «Ромэн» с их шикарными квартирами и «мерседесами». Искали людей, чей жизненный уклад близок первозданности кочевого быта их предков. Цыгане – невероятно ревнивые и гордые люди. Чуть ли не каждый табор считает только себя истинным хранителем цыганской культуры, а всех остальных ни в грош не ставит. Когда мы попытались свести вместе несколько цыганских сообществ, дело едва не закончилось поножовщиной. Тогда стали отбирать из каждого региона по одному «артисту». На съемочной площадке дело вроде бы пошло. Но при записи музыки я столкнулся с еще одним национальным феноменом: цыгане никогда не поют песни одинаково. Представляете, каково мне было с ними репетировать? Только укажу на ошибки и попрошу повторить, как получаю совершенно другое звучание. У меня голова шла кругом. Пришлось прибегнуть к помощи академического хора и профессиональных гитаристов, которые все блестяще исполнили «в цыганском духе». Снимали уже под эту фонограмму, и Эмиль виртуозно ее соединил с изображением.

Незадолго до своей смерти Лотяну собирался снимать фильм о цыганах. Мне, как его постоянному композитору, было предложено написать музыку. Я сначала согласился, даже аванс взял, но потом резонно рассудил, что в одну и ту же реку дважды не войдешь. Искусство каждый раз должно быть открытием. Да и где найти прежних цыган? Они сейчас торгуют совсем другими «колесами», а лошадей видят только в зоопарке. Нет, я никогда не напишу новый «Табор», даже пытаться не стану.

– А вы считаете себя молдавским композитором?

– Я живу в России уже более 15 лет. Какой же я молдавский? Говорю по-русски и могу поспорить со знатоками в вопросах русской музыки, литературы, изобразительного искусства, географии. Несет ли моя музыка какие-то национальные черты? Вряд ли. Если я в свои сочинения буду вносить прямолинейные молдавские интонации, меня с музыкального рынка моментально ветром сдует. Кому они тут нужны? Вот скажите: вальс из фильма «Мой ласковый и нежный зверь» он русский или молдавский? Он сам по себе.

Молдавская музыка заложена в моих генах. Но глупо, когда человек рвет на себе рубаху: я – молдаванин, татарин или азербайджанец… Национальность дается нам свыше, и гордиться здесь особо нечем. Важнее, что ты лично смог сделать, чтобы, по выражению Бунина, вписаться в контекст окружающей тебя среды. Если это Россия, то она должна быть Россией со всеми присущими только ей культурой и традициями, а не быть неким аморфным соединением, винегретом национальностей. Когда люди живут в одном доме, они должны понимать друг друга без переводчиков. Это очень важно сегодня, когда по всему миру идет великое переселение народов в поисках лучшей жизни. Что касается меня лично, то думаю, что вписался в музыкальную жизнь России и в этом пространстве чувствую себя спокойно и свободно. Мою музыку здесь понимают и любят.

– В начале зимы вы возглавляли жюри фестиваля патриотического фильма «Волоколамский рубеж». Какое мнение сложилось у вас о современном российском кино?

– Боюсь показаться брюзгой, но я не в восторге. Чувствуется, что в кино пришли люди, далекие от культуры. Например, в конкурсном фильме «Живой» с экрана – мат-перемат, хоть противогаз надевай. Но публика смотрела, никто не уходил. Очевидно, все уже привыкли к пошлости в искусстве. А еще меня позабавило, что в титрах вместо композитора фильма значилось «автор музыки – Людвиг ван Бетховен». Это уже пагубная тенденция. Теперь музыкальный материал для картины набирают, как продукты на рынке. Дешево и сердито. Молодые музыканты даже сами готовы платить, только бы промелькнуть на экране. С тоской вспоминаю, как снимали режиссеры прежних дней. Эмиль Лотяну, например, для записи музыки к своим картинам заказывал оркестры, шел на большие расходы только бы найти, уловить музыкальный нерв будущей картины. А нынешних режиссеров такие тонкости не волнуют.

– А у вас нет желания, используя свой огромный опыт, организовать какую-нибудь «Фабрику звезд», чтобы вернуть настоящую музыку в эфир и в кино?

– Фабрики должны выпускать табуретки, а певцы – товар штучный. Они должны пройти серьезную и продолжительную по времени школу исполнительского мастерства. Но шоу-бизнес ждать не может. Ему вполне сгодятся полупрофессионалы, которых с шумом и помпой разрекламируют в СМИ. Ведь там каждый превращается в невероятный талантище: поэт, писатель, композитор, музыкант – все в одном флаконе. Моцарт – не звезда, Чайковский – никто, а тютькины и мутькины – звезды. Круто – ты попал на ТВ! Боюсь, я в этой компании не уживусь. Ведь для меня не существует такого понятия, как мода в искусстве. Для художника модно то, что для него естественно. Я не хочу наряжаться в чужие одежды. У меня своя жизнь, своя музыка, которую пишу для себя. А если она еще кому-то доставит удовольствие, то и слава богу.

Фото автора