Александр Курляндский: Может быть, еще не поздно пойти в педагогический?

Александр Ефимович Курляндский – автор юмористических эстрадных миниатюр, сценарист, прозаик, драматург. Широкую известность ему принесли мультфильмы “Возвращение блудного попугая”, “Великолепный Гоша”, “В зоопарке ремонт” и, конечно, “Ну, погоди!”, за сценарий которого он был удостоен звания лауреата Государственной премии. В последние годы Александр Курляндский активно пишет повести-сказки. В издательстве “Самовар” вышла трилогия о новых приключениях попугая Кеши и его друзей, продолжение популярного сериала – “Ну, погодите!”, в котором за зайцем гоняются сразу два волка. Готова к публикации сказочно-фантастическая повесть “Чуки-куки”, посвященная проблеме межнациональных конфликтов, и повесть для взрослых “Мутанты из деревни Огрызки”.
Александр Курляндский вовсе не похож на писателя-юмориста в привычном понимании. Никакой не злоязычный и не экспансивный, а добродушный, спокойный, мягкий в общении, любящий животных – одну книжку даже посвятил… своему коту Сюзику.

Я себя помню лет с трех в эвакуации в Свердловске. Помню, поссорился с родителями и решил их напугать: уйти из дома. А они говорят: “Ну и пожалуйста!” Мама надела на меня шубку, и я вышел из подъезда с твердым намерением уехать куда-нибудь на машине, которая стояла у дома (как выяснилось, поломанная). Чернильная ночь, холод, снег, а вернуться самолюбие не позволяет. Я спрятался под лестницей и ждал, пока не открылась дверь и родители не пошли меня искать. Потом мы вернулись в Москву и жили на Покровке, в Старосадском переулке. Там я пошел в школу, в которой было замечательно весело.
– Школа была обычная?
– Обычная. А вы думаете, для недоразвитых?.. Я был шутником, прогульщиком. Зимой катались на коньках на Чистых прудах, с приятелем Вовкой Чупровым бегали в “Колизей” смотреть кино… Потом детские эти впечатления отразились в повести-сказке “Моя бабушка – ведьма”. В школе я начал пописывать. Издавал рукописный журнал “Клизма”. Потом – Московский инженерно-строительный институт (родители были инженеры-строители и хотели, чтобы я пошел по их стопам).
– Именно в институте вы познакомились со своим будущим соавтором Аркадием Хайтом.
– Мы с ним как-то дежурили в народной дружине. Я, как старший, второкурсник, был главой “тройки”, а Хайт был у меня в подчинении. И Хайт тогда поразил меня своей смешливостью. Он все время хохотал, быстро и громко говорил… А потом надо было писать очередной капустник, и мне сказали, что на первом курсе есть смешной, остроумный парень. Это оказался все тот же Хайт. Мы стали с ним сочинять капустники, с которыми прославились по Москве, а потом уже – и другие вещи.
– С какого момента идет отсчет вашей профессиональной деятельности?
– Марик Розовский, для спектаклей которого в эстрадной студии “Наш дом” мы с Хайтом сочиняли миниатюры, окончил университет и пошел работать в “Веселый спутник” – юмористическую радиопередачу. Как-то раз он позвонил и попросил нас написать что-нибудь веселое. И мы, безумно хохоча, за час-полтора написали две миниатюры. Одну из них послали в “Крокодил”, и буквально сразу раздался звонок главного редактора Марка Виленского, который увидел в нас талантливых авторов – надо отдать ему должное за его зрение.
Другая миниатюра прошла на радио. Через две недели позвонил Розовский: “Вы гонорар получили?” Мы очень удивились: как, за удовольствие еще и получать деньги?! Так мы, чистые и наивные ребята, получили свой первый в жизни гонорар – 30 рублей. И я подумал, что за час, радуясь и хохоча, получил треть того, что получаю почти за месяц как прораб – 90 рублей. Мой отец, очень остроумный человек, говорил своим друзьям: “Как вам это нравится? Я всегда острил бесплатно, а Сашка за это еще и деньги получает!”
– Сценарии эстрадных миниатюр, “Голубого огонька”, детских передач, эстрадная программа для Л. Утесова… Юмористические рассказы в “Юности”, в “Клубе 12 стульев” “Литературной газеты”… Когда вы все успевали?
– Надо было выживать материально, профессионализироваться, завоевывать свое место под солнцем, и мы с Хайтом сидели как проклятые, вкалывали без выходных. Это было одновременно и хобби, и работой. А вообще атмосфера нашей жизни была студенческой: дружеские сборища, выпивоны, поездки…
– Существовала между сатириками конкуренция?
– Конечно, как и в спорте, но конкуренция заочная. Не так, чтобы кнопки в тапочек. Но каждый следил за успехами других. При этом “Клуб 12 стульев” в “Литературной газете” все вместе придумывали.
– Как вы оцениваете сегодняшнюю эстраду?
– Иной раз смотришь какую-нибудь юмористическую передачу по телевизору: кошмарище! А в зрительном зале все помирают со смеху. Я перефразировал известную пословицу: скажи мне, над чем ты смеешься, и я скажу, кто ты. Потому что способность воспринимать юмор, как ничто другое, определяет интеллект. Обычный зал рассмешить трудно, и многие идут по легкому пути, рассказывают анекдоты, используют шутки ниже пояса. Ведь элитарных залов бывает мало. Как правило, это премьерные залы…
– Надо уметь рассмешить и тех, и других. Кто, на ваш взгляд, из сегодняшних авторов-юмористов способен это сделать?
– Жванецкий. Есть такой анекдот. Однажды Фишера спросили: “Кто, по вашему мнению, лучший шахматист мира?” Он ответил: “Сначала Фишер. Потом долго-долго никого нет, а потом начинаются все остальные”. Вот так же и я считаю: сначала Жванецкий, потом долго-долго никого нет, а потом все остальные. У него есть свой стиль, своя поэтика, своя позиция и своя воля. А для остальных писатель-юморист – всего лишь профессия. Им важно не высказать что-то серьезное, а заставить зал рассмеяться любыми способами. Надеюсь, у меня юмор другого качества…
– Ваш круг – это в основном писатели-сатирики Горин, Арканов, Успенский?..
– С Гориным, Аркановым, Витей Славкиным мы были в добрых, хороших отношениях, но более в близких, товарищеских – с Камовым и Успенским. Мы вместе в разных сочетаниях писали различные эстрадные программы, мюзиклы, эстрадную программу для Лившица и Левенбука. Наша с Эдиком Успенским пьеса “Отпуск Деда Мороза”, поставленная Марком Розовским в Театре эстрады, несколько сезонов шла с аншлагами. С Успенским же делали Кремлевскую елку.
– Как это совмещалось: поругивали советскую власть в эстрадных миниатюрах и фельетонах и готовили представление во Дворце съездов?
– Мы с Хайтом сидели в Смоленске, писали эстрадную программу, вдруг объявляется Эдик Успенский: “Я получил заказ на Кремлевскую елку, которую надо срочно сдавать”. Мы за один-два дня придумали заявку, а вернувшись в Москву, написали сценарий. Это был, кажется, 1968 год, когда все елки зажигал не меньше чем залп “Авроры”. А у нас в сценарии пираты, роботы – Бог знает что! Принимали сценарий члены ВЦСПС (Всесоюзный центральный совет профессиональных союзов) – бабушки в буклях. Они нам выдвинули претензии пунктов пятьдесят! Один из них был совершенно замечательный: “Ребята любят шутку, смех”.
– Можно подумать, что в вашем сценарии этого не было.
– Не знаю, что они имели в виду, но мы отстояли свой сценарий. Елка прошла с большим успехом. Роботы, пираты, Змей Горыныч – все это тогда было в новинку, потому что делалось без привычного официоза.
– 1968 год – это Чехословакия, громкие процессы над диссидентами, а вы Кремлевскую елку зажигаете.
– Мы не были диссидентами. Я не люблю, когда меня и моих товарищей называют писателями-сатириками. Настоящие сатирики – это Гоголь, Салтыков-Щедрин, Булгаков. А то, чем мы занимались в те времена, – это была разрешенная сатира. Была граница дозволенного. С одной стороны, были мы, которые шутили и смеялись, с другой – целая цензурная система. И если удавалось хотя бы на полшага заступить за эту границу, это было событием. Была иллюзия, что, раз существуют сатирики, значит, есть свобода слова. А настоящие сатирики сидели в тюрьмах.
Мы создавали определенный нравственный климат, говорили об идеалах, о лживости общества. Могу сказать, что я ни разу не проголосовал за то, за что потом было бы стыдно.
Лучшие свои произведения я считаю сатирическими: некоторые неопубликованные рассказы, вышедшая года три назад повесть “Тайна кремлевских подземелий”, где главный герой – Николай Борисович Елкин. Мне самому она кажется довольно сильной и по интриге, и по направлению удара – жутко меня раздражал ельцинский период.
– Как родился “Ну, погоди!”?
– Мы вчетвером – с Хайтом, Камовым и Успенским – придумали коротенький трехминутный сюжет под названием “Ну, погоди!” для мультипликационного журнала “Веселая карусель”. Снимал его режиссер Сокольский, герои были сделаны совершенно в другой изобразительной манере. Эти сюжеты очень понравились руководству, и директор студии Вальков предложил нам написать сценарий десятиминутного фильма. От этого сценария отказывались все режиссеры: “Где тут вечное? Чему учит этот фильм? У вас герой – хам!” Тогда ведь царила номенклатурная эстетика. А Котеночкин сказал: “Что-то в этом есть”. И потом, когда пришла известность, все локти кусали. А мы 30 лет тащили этот воз. Успенский был с нами в самом начале, до седьмой серии мы были втроем – я, Хайт и Камов. До шестнадцатой серии мы работали вместе с Хайтом, а 17-ю и 18-ю делал уже один.
Когда Камов после седьмой серии, в середине 70-х, уехал за границу, “Ну, погоди!” прикрыли. Но однажды Папанов пошел в Кремль получать какое-то звание, и Подгорный его спрашивает: “А что у вас там с “Ну, погоди!” случилось?” – “Да у них там кто-то в Израиль уехал”. – “Но многие же и остались!” – восклицает Подгорный и, наклонившись поближе к Папанову, говорит: “Учтите, мне этот фильм нравится. И моим детям”. – И совсем уже тихо добавляет: “И моим товарищам тоже”. Папанов рассказал эту историю в студии, и все отлично поняли, какие “товарищи” имеются в виду.
– Когда на отечественные экраны хлынули американские мультфильмы, “Ну, погоди!” стали сравнивать с “Томом и Джерри”.
– Да не видели мы “Тома и Джерри”, не видели! Мы вообще, кроме диснеевской “Белоснежки”, ни одного американского мультфильма не видели.
– Вы, как автор мультфильмов, которые любят многие поколения, часто встречаетесь с ребятами?
– Да, и если это малыши, то выступаю как массовик-затейник. В веселой, познавательной форме рассказываю, как делаются мультфильмы, а ребята мне помогают: изображают кто Волка, кто Зайчика. Потом отвечаю на их вопросы, которых всегда много задают. С ребятами постарше придумываем трюки.
– Вам надо было не в инженерно-строительный, а в педагогический институт поступать.
– Может быть, еще не поздно?
– Конечно, нет! А если серьезно, вы никогда не задумывались о том, что в вас пропадает педагогический талант?
– Я кота своего воспитываю. Я всю жизнь любил собак, а кошек не понимал. Но это же совершенно потрясающие существа! Однажды я даже написал номер для Куклачева…
– Первые зрители “Ну, погоди!” уже сами папы и мамы. Их дети – другие?
– Я на своих выступлениях это не чувствую. Дети как музыкальный инструмент. Как ты их настроишь, так они и будут резонировать. Но я не удивлюсь, если узнаю, что они могут повести себя не по законам добра. Потому что это возрастная категория, не имеющая четких позиций и способная подстроиться под любого.
– Детская аудитория ошарашивает своей непредсказуемостью и непосредственностью. Бывали во время ваших выступлений казусы?
– Во время одного выступления в советские еще времена я спросил какую-то девочку из зала, кто ей больше нравится, Волк или Заяц. Она надолго задумалась (весь зал затаил дыхание) и наконец сказала: “Зайчик”. А после концерта она подходит ко мне и говорит: “А теперь, дядя Саша, я вам по-честному скажу: мне больше Волк нравится”. А прилюдно сработал внутренний цензор: ведь Волк – это плохо… Показательный момент, характеризующий то время. А однажды мальчик из зала меня спросил, как я учился. И я стал рассказывать всю правду. Смотрю: у мальчика на глазах слезы. Я растерялся, а потом сообразил, в чем дело: он хотел брать с меня пример, а я обманул его ожидания. Тогда я говорю: “Ребята, я сказал всю правду. Что же, я должен был соврать?” И весь зал дружно ответил: “Да!” Встречи с ребятами научили меня – не теоретически, а практически – тому, что в произведении для детей не должно быть ничего жестокого, злого. Жестокое и злое встретится в их дальнейшей жизни, а сейчас они должны учиться добру. Пусть поверят в иллюзию, что добро всегда побеждает зло. Хотя жизнь их будет учить обратному…

Наталья БОГАТЫРЕВА