Журналист на войне

Александр Валерьевич СЛАДКОВ родился 1 апреля 1966 года. Окончил Курганское авиационное высшее военно-политическое училище. Проходил службу в Сибирском, Туркестанском, Ленинградском и Прикарпатском округах. В 1992 году уволился из Вооруженных Сил. С 1992 по1993 г. работал корреспондентом в районной газете «Время», на радиостанциях «Голос России», «Радио России». С 1993 года работает на телеканале «Россия». С 2002 года – автор идеи, руководитель и ведущий «Военной программы». В качестве корреспондента работал в Приднестровье, Таджикистане, Абхазии, Чечне, а также в Афганистане, Иране, Ираке и на Балканах. Специализация – освещение батальных событий и кризисных ситуаций.

– Александр, как получилось, что вы стали военным журналистом?

– Во-первых, сегодня нет военных журналистов как таковых. Сейчас любой мальчик, занимающийся журналистикой, обычный корреспондент получает задание и едет в армию или на флот, где делает репортаж. Он должен уметь все. Хотя, не скрою, специализация все же присутствует. Например, у нас в «Военной программе» существует жесткая специализация.

Что касается меня, то, когда пришел на радио, там спросили, что ты можешь. Я ответил: «Могу все». Мне дали венгерский кассетный «Репортер-7» с выдвигающимся микрофоном и сказали: «Давай, сделай что-нибудь на тему «Армия и политика». Я пошел и сделал интервью с теми людьми, с которыми мой отец учился в академии. Это были Александр Руцкой и Евгений Шапошников. И меня спросили: «Как ты так смог, откуда такие связи?» В то время это были большие политические фигуры. И началось… Приднестровье, Таджикистан, Абхазия… Перешел на телевидение, а тут началась чеченская кампания. А в 2002 году была поставлена задача сделать передачу о военных.

– Странный выбор – уйти в журналистику из армии, не кажется?

– Так получилось из-за хитросплетения многих жизненных мелочей, которые в какой-то период сложились в одно целое и определили выбор. Это и квартира в Москве, и нежелание принимать украинскую присягу, и невозможность перейти из авиации в Сухопутные войска… Тогда, как ни странно это звучит, я читал Чейза. Приключения репортера, которые он описывал, меня увлекли. Отчасти это тоже повлияло.

– Какая командировка была первой, что вы чувствовали?

– Это был Таджикистан. 1992 год, события, связанные с противостоянием определенных политических сил, течений. Были внешние вмешательства. А так, как обычно на войне: перестрелки, убийства, огромные разгоряченные массы, которые «мочили» друг друга. Появились первые полевые командиры…

Это была работа в компании таких людей, как Алексей Самолетов, Эдик Джафаров, Юрий Романов, Дмитрий Коняхин, Александр Ломакин, – этакая счастливая пора репортерской юности, хоть мне тогда и было 25 лет. Словом, романтичное время. Было очень интересно. Никто не хочет идти в пекло, а ты идешь, делаешь свою работу. Был и страх, но это нормальное явление, это естественно. А как иначе, если вокруг стреляют, убивают…

Но не это главное, тем более что все эти воспоминания со временем стираются. Я, например, больше вспоминаю не про то, как мы, забаррикадировавшись в квартире, ждали, когда нас убьют (и вот-вот должны были это сделать), как нас вывозили на БТРах. Мне больше запомнилось, как Леша Самолетов, когда проходили важнейшие переговоры между таджиками и афганцами, микрофоном сбил люстру, и осколки посыпалось прямо на делегации. Шуранул так, что висевшая в воздухе напряженная обстановка как бы рассосалась.

Приходят на память и другие истории. Помню, как Джафаров и Самолетов обсуждали, ехать ли вечером в Харок с гуманитарной помощью. Потому что ожидалось, что колонну расстреляют. И решили, что если придут, а лица у людей, которые садятся в машины, будут грустными, то они поедут, если веселыми – то нет.

– Человек окончил журфак, и его посылают в «горячую точку». Что вы посоветуете начинающему экстремальному журналисту?

– Думать, смотреть, крутить головой. Если человек растяпа, он в любом месте вляпается в историю. Главное, нужно с уважением относиться к людям. Всегда надо делать материалы так, чтобы ты мог вернуться к героям своих материалов и тебе не было стыдно.

– Сегодня журналистике в основном обучаются девчонки. Как вы смотрите на работу женщин в «горячих точках»?

– Любой репортер, если он ценится, хорош. Женщины работают на военной «поляне» и справляются. Светлана Соколова, Ольга Аленова – яркие тому примеры. И у «западников» работает много представителей слабого пола. Курят сигары, живут в мужских коллективах, не ноют, не выпрашивают льгот, делают свое дело.

– А как их воспринимают военные?

– Женщина – всегда дама, отношение к ней уважительное, особенно если она профессионал. Многое зависит от самого человека.

– Какие правила, может быть, традиции (имею в виду негласные) существуют в корпункте на войне?

– Есть устоявшиеся вещи. Для меня прежде всего это принцип – нельзя врать. Чего, кстати, мое начальство никогда от меня и не требовало. А по части суеверий типа на одну ногу надеть черный ботинок, на другую желтый – такого нет.

– Когда попадаешь в «горячую точку», что больше всего напрягает? Что труднее всего?

– Труднее всего качественно сделать материал, быстрее всех его перегнать, организовать работу съемочной группы – водителя, переводчика. Плюс выбор тем. Извечная головная боль: где и как ты будешь монтировать, в порядке ли у тебя техника, взаимоотношения в команде, финансовые и административные ресурсы.

Что касается бытовых условий, то где я буду спать, на диване или на полу, мне абсолютно все равно. Но корреспондент всегда старший в группе, поэтому он должен думать за всех. Ты отвечаешь за людей, ведешь их за собой. На тебе лежит огромная ответственность.

– Что с собой берет военный корреспондент в район боевых действий? Как вообще готовиться к поездке в «горячую точку»?

– Перед командировкой поговорите с ребятами, которые там были. Откройте интернет, позвоните в посольство, пообщайтесь с теми, кто там работает.

У меня в компьютере есть традиционный список вещей, которые могут понадобиться в поездке, начиная от лыжных палок для передвижения в горах и заканчивая, условно говоря, смокингом. Что-то вычеркиваешь, что-то берешь.

– Был ли случай, когда вы сказали: «Все! Больше ни одной войны, ни одного репортажа»?

– В 1997 году было тяжеловато. Просто чисто физически устал. Может, наступило пресыщение. Но надо работать, бороться. Везде должны быть мера и баланс.

– Журналисты, к сожалению, порой гибнут в «горячих точках». Как, на ваш взгляд, свести профессиональный риск к минимуму?

– Есть ситуации, когда невозможно контролировать действия боевиков или каких-нибудь вооруженных формирований. Но надо работать, другого выхода нет. Ты репортер, а значит, риска не избежать. Просто думай и анализируй. Смотри под ноги. Кто смотрит под ноги, тот не спотыкается. А конкретного набора правил нет.

– В чем разница работы в «горячей точке» в России и за рубежом?

– В первую очередь язык. Потом одежда, обычаи. Везде свои правила.

– В чем принципиальная разница работы тележурналистов, радиожурналистов, газетчиков в зоне боевых действий? Кому легче?

– Всем тяжело. Но если человек честный, то какая разница – с камерой ты или нет. С одной стороны, скажем, газетчик работает один, поэтому ему легче – он отвечает сам за себя, проще перемещаться, меньше денег надо тратить. Плюс легче попасть на броню БТРа, на борт вертолета. Но одному морально сложнее, нельзя поговорить, посоветоваться. И опасность, соответственно, возрастает многократно…

– Легче ли военному корреспонденту завоевать славу, сделать себе имя?

– Славу репортер может добыть в любом месте. Конечно, в экстремальной ситуации сделать это проще. Потому что его материал в любом случае пойдет в первом блоке новостей независимо от того, как он одет, побрит ли и так далее. Если за его спиной горит Аргун, который штурмует пехота, или Кизляр, он всегда востребован. А журналисту, работающему в простых условиях, сложнее, потому что он должен взять ручку и сделать из чего-то обыденного детектив, триллер или что-то еще.

Но все зависит от самого работника СМИ. Нет ничего муторнее ездить в пуле какого-то начальника. Но так, как освещает поездки президента, скажем, Андрей Колесников в «Коммерсанте», не может никто. Это шедевральные работы! Он превращает рассказы о формальных встречах в увлекательное чтиво. Он великий!

Да и что значит слава? Ты же не будешь рассказывать о том, что сложно было сделать материал из Ведено, что для этого тебе надо было проехать Сержень-Юрт, где огонь стеной, и только вчера там были расстреляны водовозка и два «КамАЗа»… Ты не будешь говорить в камеру, что проехал по Веденскому или Шатойскому ущелью, где опасность – за каждым поворотом и за каждым валуном… Что тебе нужно было сделать сюжет про медсестру из 291-го полка, который стоит в Борзое, а для этого преодолеть Дуба-Юрт, где сидит Хаттаб… Ты ж это объяснять не будешь, потому что материал получится не о событии, а о себе любимом.

– Пара слов о вашей авторской передаче. Как пришла идея? С чего начинали?

– Наша программа – это коллективный труд. Один человек ее делать не сможет. Что касается задумки, то пять лет назад перед руководством канала была поставлена задача сделать военную передачу. Над этим предложили поработать мне. Согласился. Когда начинали, дневали и ночевали на Шабаловке – забот хватало. Я два года с подушкой ездил на работу. Теперь все «устаканилось».

– Какие принципиальные отличия «Военной программы» от других передач того же профиля?

– Наши друзья с Первого канала, к примеру, пошли по пути освещения новостей, связанных с армией. Они делают дайджест, рассказывают истории, которые обязательно имеют информационный повод. Если говорить о коллегах с НТВ, то те упор делают на технику и вооружение. А на ТВЦ главное – репортаж, там главное действующее лицо – профессионал-репортер, который сам все пробует, сам во всем разбирается.

Мы же стараемся делать программу про людей. Мы любим их. Взрывы на всех «кнопках» одни и те же, самолеты, танки, подводные лодки одинаковые. А вот люди разные. Бывают такие интересные судьбы – закачаешься! Жизнь подкидывает сюжеты похлеще, чем в кино. Практика показывает, что такой подход имеет успех.