На чтение: ≈ 13 мин.Баадур ЦУЛАДЗЕ относится к замечательной плеяде актеров, которые в 60-70-х годах прошлого века сделали знаменитым новое грузинское кино. Но наш недавний разговор на Открытом кинофестивале стран СНГ и Балтии «Киношок» начался с одной из его последних работ в казахской картине «Молитва Лейлы».
Досье «УГ»ЦУЛАДЗЕ Баадур Сократович родился 5 апреля 1939 года в городе Батуми в Грузии.В 1961 году окончил режиссерский факультет ВГИКа (мастерская А.Довженко и М.Чиаурели).С 1961 года – режиссер и актер киностудии «Грузия-фильм» (первая роль – человек с газетой – в короткометражном фильме «Свадьба», 1964 г.). Поставил несколько фильмов, работает режиссером дубляжа, президент Гильдии киноактеров Грузии, член правления Союза кинематографистов Грузии. Преподает актерское мастерство в Институте театра и кино им. Шота Руставели.Заслуженный артист Грузинской ССР (1979 г.).Фильмография:«Ночь желтого быка» (1996), «Полет стрелы» (1991), «Царская охота» (1990), «Аферисты» (1990), «Житие дон Кихота и Санчо» (1988), «Мужчины и все остальные» (1985), «Жил отважный капитан» (1985), «Блондинка за углом» (1983), «Пловец» (1981), «Будьте моим мужем» (1981), «Тегеран-43» (1980), «Цыган» (1979), «Сватовство гусара» (1979), «Приключения Буратино» (1975), «Мелодии Верийского квартала» (1973), «Я, следователь» (1971), «Не горюй!» (1969), «Свадьба» (1964), «Стрекоза» (1954).
– Не стоит удивляться, что сыграл в этом фильме. В пору большого Союза я снимался практически во всех республиках, только в Таджикистане не был, по-моему. Другое дело, что после развала или не развала, называйте, как хотите, отношения, конечно, пошли уже другие, и, по правде говоря, уже не думал, что снова доведется сниматься в том же Казахстане.
– На экране мы привыкли видеть вас оптимистом, а тут перед нами предстал достаточно грустный человек.
– Мне позвонил режиссер Сатыбалды Нарымбетов, сказал, что написал сценарий и хотел бы видеть меня в своем фильме. Когда мне звонят, всегда думаю, почему же этот режиссер меня зовет, что-то, получается, во мне чувствует? Так что согласился, сказал, правда, что сценария читать не стану, моя профессия – играть, а не читать сценарии, вот приеду – договоримся. Прочесть сценарий все же пришлось, и мне он показался особенно любопытным, потому что роль оказалась совершенно неожиданной.
Вообще я не люблю в ролях абстрактностей, предпочитаю в них разбираться, даже в простой роли ищу интересное, в эпизоде – я много эпизодов играл, – там ничего не переделаешь, вышел – сыграл, сколько вложил, то и получил. Главное – что за человек, кто и откуда, почему так поступает, а не иначе. Потом я не из тех артистов, что стремятся полоскать режиссерам мозги бог знает какими идеями.
Но в «Молитве Лейлы» надо было на что-то опереться. Потому предложил Нарымбетову: давай наш герой будет из Грузии, мало ли как попал в Казахстан, мне этот характер хорошо знаком, вот и играть легко будет. На том и порешили. Для меня было важно, что речь шла о людях, отверженных обществом, потому две родственные души и нашли друг друга. А так как все над ними издеваются, то мой герой охотно играет роль местного дурачка, человека не от мира сего.
– Эта роль у вас какая по счету?
– С абсолютной точностью не скажу, а вот в советское время нам свои роли приходилось считать, так что отвечу просто – за сто перевалило.
– О ком-то из режиссеров скучаете?
– Всегда думал, что не работал в кино, а путешествовал, знакомился с людьми, это было самым ценным. Потому скучаю обо всех, с кем общался. Я до сих пор считаю себя в кино случайным человеком, и меня нередко поражает, что вот тут стою в кадре рядом с Серго Закариадзе, или Лешей Баталовым, или Зямой Гердтом. Как это, думаю, я, провинциал, который по вечерам работал киномехаником и крутил трофейные фильмы, перешел по ту сторону экрана. До сих пор удивляюсь, поэтому к каждой роли подхожу как к чуду, к подарку, который мне в очередной раз сделала судьба.
– Вы назвали себя конкретным артистом, но принадлежите при этом кинематографу, не знаю, к небесам, что ли, стремящемуся. Как для себя определяете сущность грузинского кино?
– В терминах я, знаете, путаюсь, за это, как говорится, денег не платят, но она мне кажется романтичной. Когда-то наше кино называли диссидентским, но диссидентство проявлялось не в протесте против чего-то, а в том, чтобы быть вне общего привычного потока. Грузинское кино шло по другому пути, были фильмы по-настоящему острые, социальные, но все равно оно существовало вне системы, все происходящее словно бы его не касалось. А сближает всех чувство родины, национального единения.
Вот Отар Иоселиани уже много лет снимает во Франции, но когда смотришь его фильмы, то понимаешь, что их снял все же грузинский режиссер. Как, почему – не объяснить, но главная прелесть в этом. И это присуще не только режиссерам, но и писателям, художникам, всему народу с его немного странным, непрактичным отношением к жизни, с проявлением театральности буквально во всем. Вспоминаю, как в детстве попадал на похороны: провожали же близких, дорогих людей, но в самой церемонии было что-то театральное, все разыгрывалось словно по ролям – кто плачет, кто говорит. Даже в трагический момент потери все на уровне спектакля.
– Вы сказали, что грузины непрактичны. И вы непрактичны?
– То, что называю себя практичным, еще ничего не значит. Себя как угодно можно назвать. И если в чем-то я действительно практичен, то это в умении ждать. Я не фаталист, но все равно знаю, что от судьбы не уйти. Ведь вот во ВГИК попал совершенно случайно, никогда не мечтал стать актером или режиссером, абсолютно.
В Москву приехал поступать совсем в другой институт, в МВТУ, баумановский. Школу же окончил с золотой медалью, был среди лучших учеников. К тому же из провинциального Батуми – куда, зачем, понять этого никто не мог, и я сам тоже. Считалось, что это совершенно несерьезная профессия для надежды нашей школы. Но – судьба. Причем окончил я режиссуру, снял фильм, который у нас до сих пор идет, но позже был в основном актером – опять, наверное, судьба.
– У кого вы учились?
– У Довженко Александра Петровича.
– Ничего себе…
– К сожалению, он был с нами всего полтора года. Но успел научить нас основополагающему закону профессии, ее философии. Нас на курсе училось более двух десятков, и Александр Петрович хотел, чтобы это были не маленькие копии Довженко, а все были разными. Курс же был примечательный: Отар Иоселиани, Лариса Шепитько, Георгий Шангелая, Витя Туров… Но при этом вместе мы чувствовали себя довженковцами. Наверное, это свойство великих людей – научить такому, чего не объяснить, но останется в тебе навсегда. Знаете, что самое ужасное? Это когда в конце жизни человек вздыхает: Господи, ну зачем я этим занимался? Я знаю, что такое заниматься любимым делом. Бывали неудачи, провалы, простои, но все равно это было связано с любимым делом. Здесь мне повезло, я ни о чем не жалею, не потратил жизни зря.
У меня на телевидении есть своя передача, приходят пообщаться самые разные люди, публика разношерстная, но мне со всеми легко только потому, что приучил себя к мысли, что самое главное – это партнер, без него ты в кадре ничего не значишь. Однажды Камю сказал, что обращается к миллионам одиночек. Я знаю, что в кинозале или перед экраном телевизора сидит много людей, но главный – только один.
– Вы несколько раз упомянули Отара Иоселиани.
– Я снимался в его первом фильме «Листопад», но позже он стал снимать непрофессионалов, с профессиональными актерами у него не складывалось, они для него были мукой: не мог им объяснить, чего хочет, а они не понимали его заданий. А нам было легко, все же были однокурсниками и понимали друг друга с полуслова. Наверное, не зря говорят, что нет некорректных вопросов, а есть некорректные ответы.
Когда меня спрашивают, какие из ролей ваши любимые, я думаю, как это можно сказать, что эту роль любил, а другую нет. Если не хочешь, не нравится – зачем же играть? Вот приходит актер, сценарий ему не нравится, режиссер кажется полным болваном, роль плохая плюс денег мало платят. Так зачем тогда, спрашиваю, пришел? Ведь какие-то мотивы у тебя были? Я тоже снимался не в лучших картинах, с плохими сценариями и неидеальными режиссерами. И всегда был ответствен за то, что делаю. Этим не стоит бахвалиться, но знаю, что входил в кадр, выходил из него, и это никогда не было халтурой. Такого терпеть не могу, лучше сразу уйти и заняться другим делом, понимаете? Да, у меня есть несколько короткометражек, есть «Пловец» Ираклия Квирикадзе, есть вот эта «Молитва Лейлы», но здесь другое – необычность, то, что заставляет поразмыслить, перестроиться.
– «Пловец» ведь долго лежал на «полке». Что в такой ситуации испытывает артист?
– О чем речь, конечно, ты снимаешься для того, чтобы тебя смотрели. Не верю тем, кто говорит иначе. Но опять-таки я умею ждать, был убежден в том, что это все равно состоится.
– Баадур, не секрет, что в последние годы жизнь в вашей стране, как и везде, складывается по-разному. Кто-то из ваших коллег уехал из Грузии, вы остались…
– Ну что вам сказать… Ну Отар уехал давно, до всего уехал, Шеварднадзе его отпустил, на него иногда такое находило… К тому же у Иоселиани французский язык как родной. А остальные уехавшие… Не сказал бы, что у них все так уж сложилось. Я там, где мое. Мы действительно пережили страшные времена, но, знаете, бросать свою землю, когда трудно, – не совсем честно. Возможно, я такой сентиментальный человек, может, отсталый, но я без своих корней жить бы не смог, не смог ничего делать, наверное, просто не состоялся бы. Всегда знал, откуда я. Кому-то быть человеком ниоткуда легко, для меня это невозможно.
Выбор читателей
Комментарии