На чтение: ≈ 10 мин.Заканчивается год, юбилейный год Арсения Александровича Тарковского – исполнилось 110 лет со дня рождения замечательного поэта. Как скромно жил человек, так скромна и память о нём. Никаких юбилейных пышных вечеров. Знаю только о вечере в ЦДЛ 20 декабря с чтением его стихов и исполнение песен.
« ночью новогодней…» Читается немного странно — в новогоднюю ночь люди, как правило, и не спят, а отмечают — кто пышно, кто просто. И можно ли уснуть, если шумно и гремят петарды? Может, в 1965 году было тихо, а если это было не в Москве, то тем более! « я начну сегодня…» « , « « Я уже намного старше этих строчек, но мне очень созвучно это — «пора бы мне собственный возраст понять». И особенно эта строка: « «
Сама того не ведая, забыв про юбилей, я провела литературный вечер о Тарковских в своей литературной студии в парке «Сокольники» еще в апреле.
А сейчас, под завершение года, остро вспомнились строчки из стихотворения «Новогодняя ночь»:
Я не буду спать
Ночью новогодней,
Новую тетрадь
Я начну сегодня.
Ради смысла дат
И преображенья
С головы до пят
В плоть стихотворенья —
Год переберу,
Месяцы по строчке
Передам перу
До последней точки.
Где оно — во мне
Или за дверями,
В яве или сне
За семью морями,
В пляске по снегам
Белой круговерти, —
Я не знаю сам,
В чём моё бессмертье,
Но из декабря
Брошусь к вам, живущим
Вне календаря,
Наравне с грядущим.
О, когда бы рук
Мне достало на год
Кончить новый круг!
Строчки сами лягут…
И приходит мысль — словно удар молнии — как тесно связаны люди друг с другом! Как поэзия предчувствует, предугадывает судьбу! Собственную и судьбы тех, кто на одной волне с поэтами.
«Я не буду спать ночью новогодней…» Читается немного странно — в новогоднюю ночь люди, как правило, и не спят, а отмечают — кто пышно, кто просто. И можно ли уснуть, если шумно и гремят петарды? Может, в 1965 году было еще тихо, а если это было не в Москве, то тем более!
«Новую тетрадь я начну сегодня…»
«Год переберу,
Месяцы по строчке,
До последней точки…»
Лет с двадцати я начинала в Новый год новую тетрадь, не зная тогда поэзии Тарковского и потому — даже невольно — не подражая. Именно новую. Чтобы начать новую жизнь, начать жизнь с чистого листа. А в дневнике уходящего года на последней странице я всегда подводила итог — что сделано, что не получилось… До недавнего времени я это делала без особой грусти — жизнь была впереди, радость впереди, и исполнение всех желаний казалось возможным.
И лишь недавно праздник и сам факт смены года стал восприниматься грустным итогом и ненадёжным будущим.
Странно — ещё в юности мне не хотелось шумного праздника, а была потребность остаться одной и писать дневник или стихи. Дневник писать было легче. Чтобы писать стихи, всегда нужна смелость, а хорошие стихи — смелость вдвойне.
«В пляске по снегам
Белой круговерти…» — сколько сейчас этой белизны! Сколько выпало снега! (Тут вспоминается другое стихотворение Тарковского, одно из любимейших, — «По такому белому снегу…»). И начались метели — круговерть! И круговерть бытия — вереницы дел и забот.
«Я не знаю сам,
В чём моё бессмертье…»
И снова удар сердца. 1965 год. Поэту 58 лет. Только в 55 вышла его первая книга «Перед снегом». Опять же — перед снегом, перед итогом, перед переменой участи, тема зимы. Позднее признание и радует, и огорчает, и мысли о судьбе, о смысле жизни выходят на первый план. И возраст — начало перехода в другую эпоху.
А сейчас зазвучало у меня вот это стихотворение — «Пора бы мне собственный возраст понять…»
«Пора бы мне собственный возраст понять,
Пора костылями поменьше стучать,
Забыть о горячке певучей,
Пора наполнять не стихами тетрадь,
А прозой без всяких созвучий.
Пора научиться гореть, не горя,
Пора не дивиться тому, что заря,
Как ранняя юность, тревожна,
Что зори, пожалуй, и светятся зря,
Что жить и без юности можно…»
Я уже намного старше этих строчек, но мне очень созвучно это — «пора бы мне собственный возраст понять». И особенно эта строка: «Что жить и без юности можно…»
Но подлинный поэт всегда юн, и потому:
«Зачем же мне проза в тетради, когда
Со мною не ты говоришь, а звезда,
И парус не хочет покоя?
Сама ты учила в былые года
Тебе не сдаваться без боя.»
Тема юности и зрелости, смысла жизни и творчества, поэтического настроения. Надежда, что творчество и вдохновение не покинут, силы не иссякнут. И что читатели будут — и современники его, и в будущем.
«Но из декабря
Наравне с грядущим…»
Ибо поэзия — вне времени. И хотя декабрь — итог, у поэзии нет пределов и сроков.
Зимой часто вспоминается детство. Особенно если на душе очень радостно или тяжело, и ещё, если простуда. Особенно если нет уже рядом старших.
«А в доме у Тарковских
Полным-полно приезжих,
Гремят посудой, спорят,
Не разбирают ёлки,
И сыплются иголки
В зеркальные скорлупки,
Пол серебром посолен,
А самый младший болен.
На лбу компресс, на горле
Компресс. Идут со свечкой.
Малиной напоили?
Малиной напоили…»
И вот ещё одно: «Я в детстве заболел…»
От голода и страха. Корку с губ
Сдеру — и губы облизну; запомнил
Прохладный и солоноватый вкус.
А всё иду, а всё иду, иду,
Сижу на лестнице в парадном, греюсь,
Иду себе в бреду, как под дуду
За крысоловом в реку, сяду — греюсь
На лестнице; и так знобит и эдак.
А мать стоит, рукою манит, будто
Невдалеке, а подойти нельзя:
Чуть подойду — стоит в семи шагах,
Рукою манит; подойду — стоит
В семи шагах, рукою манит.
Жарко
Мне стало, расстегнул я ворот, лёг, —
Тут затрубили трубы, свет по векам
Ударил, кони поскакали, мать
Над мостовой летит, рукою манит —
И улетела…
И теперь мне снится
Под яблонями белая больница,
И белая под горлом простыня,
И белый доктор смотрит на меня,
И белая в ногах стоит сестрица
И крыльями поводит. И остались.
А мать пришла, рукою поманила —
Когда год назад я заболела, и жар мешал дышать, и тело ломало, я не могла понять и поверить, что мамы нет, и что я одна в квартире, ставшей вдруг огромной как земной шар. Я стала маленькой и потерялась в мире, в жаре, в ознобе, в темноте, тишине. Меня охватывал ужас одиночества, тоски, предчувствия беды… И снова как в стихах Тарковского:
«Не отпускай меня вниз головою
В пространство мировое, шаровое!»
(«Малютка-жизнь»).
И воспоминания всё чаще, печальнее и чище с годами.
***
Тогда ещё не воевали с Германией,
Тринадцатый год был ещё в середине,
Неведеньем в доме болели, как манией,
Как жаждой три пальмы в песчаной пустыне.
У матери пахло спиртовкой, фиалкою,
Лиловой накидкой в шкафу, на распялке;
Всё детство моё, по-блаженному жалкое,
В горящей спиртовке и пармской фиалке.
Зато у отца, как в Сибири у ссыльного,
Был плед Гарибальди и Герцен под локтем.
Ванилью тянуло от города пыльного,
От пригорода — конским потом и дёгтем.
Казалось, что этого дома хозяева
Навечно в своей довоенной Европе,
Что не было, нет и не будет Сараева,
И где они, эти мазурские топи?..
Арсений Александрович Тарковский. Великий поэт. Тихий поэт. Пронзительный поэт, всё угадавший и всё предвидевший. Дорогой мой человек.
Фото с сайта upload.wikimedia.org
Выбор читателей
Комментарии