Вы похожи на пугало из Изумрудного города

В четвертом классе Марину Цветаеву исключили из гимназии за дерзость и свободу мыслей. Наше современное сознание пропускает слово «гимназия», и нам представляется такой ребенок с бантиком на макушке, которого выпроваживают из четвертого класса средней общеобразовательной школы.

Нет. Цветаевой было уже четырнадцать. Но из гимназии имени В.П. фон Дервиз она действительно была исключена за свободомыслие и дерзость. Во второй тоже не задержалась. Слава богу, что с третьей воевать не стала и худо-бедно ее через два года окончила.

Одна из ее однокашниц, Татьяна Астапова, вспоминает, что Цветаева там не проучилась, а пробыла. Цветаевой ничего не шло: ни форма гимназистки, ни тесная школьная парта. (Я недавно где-то услышал, что те парты с откидывающейся крышкой, которую надо было поднять, чтобы встать, с жесткими сиденьями и спинками были идеальными для подростковой осанки. Мы, уже сидевшие за демократичными «просто партами» на позднесоветских «просто стульях», расплатились за это своими сколиозами и остеохондрозами. Но бог с этим, не о спине речь.)

«Цветаева каким-то образом была вне гимназической сферы, вне обычного распорядка. Среди нас она была, как экзотическая птица, случайно залетевшая в стайку пернатых северного леса. Кругом движение, гомон, щебетанье, но у нее иной полет, иной язык».

Быть, как стебель, и быть, как сталь, В жизни, где мы так мало можем…

– Шоколадом лечить печаль
И смеяться в лицо прохожим!

– написала в 1915 году Цветаева. То есть гимназию она уже давно окончила, но это окончание стихотворения «Легкомыслие – милый грех» как нельзя лучше подходит этим чужим гимназическим воспоминаниям.

«Однажды Цветаева, появившись утром в классе, вызвала всеобщее удивление: волосы у нее за один день стали необычного соломенного цвета, и к ним была прикреплена голубая бархатная лента. По-видимому, в ее воображении все это должно было выглядеть иначе. Быть может, тут сыграло какую-то роль название сборника стихов Андрея Белого «Золото в лазури». Ее волосы привлекли внимание, ей задавали вопросы. Вероятно, Цветаевой это надоело, а возможно, причуда разонравилась ей самой, но только вскоре она остриглась наголо и некоторое время носила черный чепец».

Вот это поворот. Сперва золото волос, почти пугало из «Волшебника Изумрудного города» (еще и контрастную ленту повязала), потом чепец – как у старухи.

Но этот образ-Протей потом аукнется.

Марина Ивановна, в юности считавшая, что мужские имена с окончанием на «й» отнимают у мужчин мужественность, выберет в мужья мужчину по имени Сергей, а сына назовет Георгий.

И вот этот выросший мальчик на «й» скажет ей, уже 48‑летней, когда они вернутся на родину: «Марина, вы похожи на страшную деревенскую старуху».

Одно из самых сильных воспоминаний последних свидетелей – это как на палубе теплохода, везущего семьи писателей в эвакуацию, суетится старуха с застывшим в глазах страхом: пытается продать яркие мотки шерсти. Теплоход идет в Чистополь. Все остальные вещи распроданы еще в Москве. Все, что осталось у нее, – это яркие шарики шерсти, купленные в Париже. Какое-то неосторожное движение (то ли женщина оступилась, то ли теплоход покачнулся) – и вот клубки рассыпаются по палубе. Старуха подбирает их, подбирает, потом покупает лепешку с сыром и отдает ее высокому красивому юноше.

Шоколадом лечить печаль – покупать лепешку с сыром, смеяться в лицо прохожим – продавать пассажирам яркую парижскую шерсть. И главные мужчины твоей жизни, чьи имена заканчиваются на «й».