Вечное кино об экзистенциальном выборе

Пятьдесят пять лет назад на экраны вышел фильм Марлена Хуциева «Июльский дождь». Эта лента стала одной из лучших работ великого режиссера и одним из символов ушедшей «оттепели», началом новой эпохи внутренней эмиграции – попытки мыслящего человека сохранить осколки личной свободы. Впрочем, кино прежде всего о любви, о красоте, а еще об одиночестве.

Подступают слезы, когда Юрий Визбор исполняет на гитаре песню Булата Окуджавы «Не верьте пехоте». Два легендарных барда словно ведут незримый диалог. Им есть что вспомнить. Отцов обоих расстреляли в годы Большого террора, Окуджава сражался на фронтах Великой Отечественной, а детство Визбора пришлось на годы войны. В фильме же Хуциева Визбор играет фронтовика, который с горечью вспоминает, как ненавидит запах сирени, связанный у него с кровавыми боями и потерей товарищей. Война в лаконичных рассказах героя предстает совсем не победным, торжественным событием триумфа, а тем, что несет смерть. Вообще Алик, так зовут персонажа Визбора, выступает своеобразным резонером – человеком, в чьих высказываниях выражается режиссерский взгляд на проблемы своего поколения. Не случайно, что озвучивает этот взгляд фронтовик, моральный авторитет которого не подвергается сомнению.

Характерна сцена прогулки в лесу, когда Алик, обращаясь к влюбленным Лене (Елена Уралова) и Володе (Александр Белявский), говорит: «В наше время принято, когда один человек сотворил другому подлость. Противники встречаются вновь. «Ну как дела, старик?» – «Ничего». – «И у меня все в порядке. Ну я тебя поздравляю. Привет!» Эпоха мирного сосуществования».

Такая зарисовка гораздо шире межличностных отношений. В ней укор целому мировоззрению, основанному на конформизме, отказе от собственных идеалов ради определенной выгоды, будь то повышение по службе или одобрение начальства. Таков Володя. Он молод, перспективен, романтичен, но пытается вписаться в систему, фактически закрывает глаза на то, что его начальник, профессор Шаповалов, присвоил себе его доклад, и весело ест с ним шашлыки. Хотя нельзя сказать, что герой не терзается по этому поводу. С помощью небольших деталей Хуциеву удается показать его переживания: Володя нервно курит в ресторане, и все выражение его лица – нерешительное, с оттенком грусти и тревоги – свидетельствует о том, что выбор «плыть по течению» дался ему нелегко. Однако при всех он говорит: «Будем стоять насмерть».

Свой выбор делает и невеста Володи Лена. По сути, фильм снят ее глазами. Вот она идет по солнечной Москве, вот работает у станка в типографии, спорит с матерью, в горе после смерти отца. Все эти эпизоды рисуют натуру сложную, сомневающуюся и в конечном счете верную себе. Внешне Лена весела, активно поддерживает беседу с друзьями, улыбается и шутит, но на самом деле очень одинока. Это одиночество проявляется в ее стремлении поделиться самыми сокровенными переживаниями со случайным знакомым Женей (Илья Былинкин). Они встретились лишь однажды в июльский дождь, когда Женя отдал Лене свою куртку, чтобы она не промокла.

Сама обстановка их встречи символична. Ей предшествует живописный план движущейся столицы: все куда-то спешат, водители и пешеходы, а на фоне в режиме переключающейся радиостанции звучат музыка Бизе из оперы «Кармен», песня в исполнении Шарля Азнавура, иностранные голоса, комментарий матча чемпионата мира по футболу 1966 года между Бразилией и Португалией, в котором португалец Эйсебио забивает гол. Кроме того, на экране то и дело появляются репродукции картин, например «Мадонны Литты» Леонардо да Винчи. И вдруг разражается ливень.

– Мы отрезаны, связь с внешним миром прервана, – произносит Евгений.

В этой фразе заключена своеобразная метафора если не «железного занавеса», то, по крайней мере, размежевания между разными странами и тех постепенных «заморозков», которые начали проступать в СССР во второй половине 1960‑х, вспомним хотя бы процесс над Бродским и дело Синявского и Даниэля. Впрочем, тут не столько политический подтекст, сколько философский, а именно размышление Марлена Хуциева о разобщенности людей. Однако режиссер скорее оптимистичен и вслед за героем мог бы сказать: «Видите, как хлещет, значит, скоро пройдет». После этих слов Женя и передает Лене куртку. Дальнейшее развитие сюжета – от июльского дождя до поздней осени – и посвящено во многом экзистенциальной эволюции героини, пониманию чего-то более важного, чем хорошая по советским меркам жизнь с перспективным мужем.

Фильм Хуциева невероятно стильный. Он снят под влиянием кинематографа «новой волны», проявившей себя в картинах Жана-Люка Годара и Франсуа Трюффо. Тут и оригинальная операторская работа, и непредсказуемость повествования, и символический ряд. Поразительно, как меньше чем за два часа режиссеру удается создать психологические портреты персонажей, показать их неразрешимые внутренние конфликты, их скованность, недосказанность – часто намеками, между строк, одной фразой, но вдумчивый зритель понимает, о чем идет речь. Например, когда в ресторане коллега Володи на вопрос Лены о неприятностях, которые у него могут быть, отвечает: «Сейчас как-то неудобно без неприятностей. Если их нет, их придумывают. От этого никто еще не умирал. Хотя и умирали тоже. Правда в конечном итоге свое возьмет, но иногда это бывает только в четвертом акте, а ведь еще второй и третий». В коротком монологе раскрывается поразительно много: здесь и отсылка к сталинским временам, когда за сопротивление начальству расстреливали (а герой в другом месте вспоминает, что пришел на работу к Шаповалову в 1950 году и писал ему диссертацию), и критика современных режиссеру 1960‑х, когда уже не расстреливают, но «придумывают неприятности».

Об «Июльском дожде» можно говорить и писать долго. Там еще немало эпизодов, которым стоит посвятить не одну статью. Это кино на все времена, которое можно смотреть, не переставая, и каждый раз находить новые смыслы. Искренне завидую всем, кто увидит творение Марлена Хуциева впервые.