На чтение: ≈ 18 мин.26 сентября (ныне отмечаем 8 октября, по новому стилю), сто лет назад, в переломный год российской истории поэту Марине Цветаевой исполнилось 25 лет. Первое и последнее её стихотворения этого года об одиночестве, но настроение в них прямо противоположное. Сравните сами.
Мне ль, которой ничего не надо, Кроме жаркого чужого взгляда, Да янтарной кисти винограда, — Мне ль, заласканной до тла и всласть, Жаловаться на тебя, о страсть! Всё же в час как леденеет твердь Я мечтаю о тебе, о смерть, О твоей прохладной благодати — Как мечтает о своей кровати Человек, уставший от объятий. Новый год я встретила одна. Я, богатая, была бедна, Я, крылатая, была проклятой. Где-то было много-много сжатых Рук — и много старого вина. А крылатая была — проклятой! А единая была — одна! Как луна — одна, в глазу окна. 31 декабря 1917
1 января 1917
В первом — желание одиночества «человека, уставшего от объятий», причём одиночества абсолютного — смерти. В интонации стихотворения чувствуется бравада молодой женщины. Во втором — уже настоящая тоска одиночества.
Конечно, каждый человек в определённые моменты жизни переживает острое, жгучее чувство одиночества. Однако, далеко не все люди глубоко вслушиваются в себя. А у поэтов это вслушивание — насущная потребность, что отчуждает их от других людей, делает одинокими вдвойне.
Зато это переживание способствует рождению стихов и самосознанию личности.
Кроме того, следует различать понятия одиночества и уединения. Уединение благотворно для любого человека. Всё, чем мы восхищаемся, создаётся или, по крайней мере, задумывается именно в уединении.
Марина Цветаева страстно стремилась избежать одиночества. Вот что она пишет своему старшему другу Анне Тесковой 21 ноября 1934 года:
«Я дожила до сорока лет и у меня не было человека, который бы меня любил больше всего на свете. Это я бы хотела выяснить. У меня не было верного человека. Почему? У всех есть. И ещё — благодарность тем, кто мне помогали жить: Вам, А.И.Андреевой и Борису Пастернаку. Больше у меня не было никого».
Конечно, это написано под влиянием нахлынувшей тоски, тоски по человеку, к которому можно «со всем и всегда». Это реакция поэта на непонимание и неприятие. На самом деле, у Марины Ивановны были такие люди, о которых она тосковала. И как раз в момент острого переживания одиночества она могла обрести новую дружбу, любовь, ведь одиночество — отправная точка к любви.
Любовь в творчестве Марины Цветаевой трактуется вполне в античной традиции, как преодоление разъединения, рассекновения богами человека на две половины, обретение целостности, гармонии. В этом смысл жизни, любовь приближает человека к космосу, к вечности. В такой трактовке любви Марина Ивановна близка к русским философам: В. В. Розанову, В. С. Соловьёву, Н. А. Бердяеву.
В январе 1926 года Марина Цветаева пишет стихотворение «Тише, хвала!..», в котором — мольба об уединении, самом обычном пространственном, для творчества.
… Богом мне — тот
Будет, кто даст мне
— Не времени́!
Дни сочтены! —
Для тишины —
Четыре стены.
В сентябре 1934 года она пишет уже о том, что уединение доступно только внутри себя.
Уединение: уйди
В себя, как прадеды в феоды.
Уединение: в груди
Ищи и находи свободу…
Марина Цветаева всё больше отходит от внешней жизни, постепенно приходя к мысли об одиночестве, как неизбежности. Даже любовь не позволяет преодолеть одиночество, неизбежны разрывы и разлады. Одиночество с годами усугублялось, принимая катастрофические размеры. Единственное, что оставалось, — эпистолярные дружбы. И творчество. Но уход в творчество — отказ от мира, уход от жизни:
…Уединение: уйди,
Жизнь!
Эти стихи как принятие судьбы. Вплоть до ухода из жизни в другом стихотворении — доведение одиночества до абсолюта:
…Скажи: довольно му́ки — на́
Сад — одинокий, как сама.
(Но около и Сам не стань!)
— Сад, одинокий, как ты Сам.
Такой мне сад на старость лет…
— Тот сад? А может быть — тот свет? —
На старость лет моих пошли —
На отпущение души.
1 октября 1934
Читая стихи Марины Цветаевой 1934 года, её письма того времени, понимаешь, что это был какой-то пик одиночества.
Вообще тридцатые годы прошлого века были для поэта не только временем потери и без того непрочной связи с внешним миром, но и периодом ослабевания связей внутренних, отношений с дорогими людьми. Рильке уже умер, затихает переписка с Борисом Пастернаком, который вторично женился. Не осталось равных в её круге. А ведь именно это время — период начала ранней мудрости Марины Ивановны, время, когда она достигла вершины в творчестве.
Постепенно меняются отношения и в семье. Все, кроме Марины Цветаевой, хотят вернуться в Советский Союз. Отношения обострены.
Из письма Анне Тесковой (16 октября 1932 года): «…С Я совсем ушёл в Сов Россию, ничего другого не видит, а в ней видит только тó, что хочет». И из письма ей же (1 января 1932 года): «Во Франции — за семь лет моей Франции — выросла и от меня отошла — Аля. За семь лет Франции я бесконечно остыла сердцем, иногда мне хочется — как той французской принцессе перед смертью — сказать: Rien ne m’est plus. Plus ne m’est rien. [Мне больше ничего не остается. Больше мне не остается ничего. (фр.)]
Кроме Мура: очень сложного и трудного, но пока (тоже на какие-нибудь семь лет) во мне нуждающегося. После этих семи — или десяти лет — я уже на земле никому не нужна, м. б. тогда и начнётся моя настоящая: одинокая и уединённая жизнь, которая у меня кончилась с семнадцати лет [Имеется в виду замужество.]. Может быть я тогда напишу ещё несколько хороших вещей, может быть одну вещь: мою».
А вот из уже цитированного письма Анне Тесковой от 21 ноября 1934 года: «…Мне все эти дни хочется написать своё завещание. Мне вообще хотелось бы не-быть. Иду с Муром или без Мура, в школу или за молоком — и изнутри, сами собой — слова завещания. Не вещественного — у меня ничего нет — а что-то, что мне нужно, чтобы люди обо мне знали: разъяснение. Свести счеты, хотя Маяковский и сказал:
Кончена жизнь — и не к чему перечень
Взаимных болей, и ран, и обид…».
И практически исповедь в письме Вере Муромцевой-Буниной (22 ноября 1934 года): «А теперь я для них, особенно для С, ибо Аля уже стряхнула — ноша, Божье наказание. Жизнь ведь совсем врозь».
А вот и стихотворение, как возглас отчаяния.
А Бог с вами!
Будьте овцами!
Ходите стадами, стаями
Без мечты, без мысли собственной
Вслед Гитлеру или Сталину
Являйте из тел распластанных
Звезду или свасты
крюки.
23 июня 1934
Но именно осенью 1934 года в стихах Марины Цветаевой проявляется философское осмысление уединения и одиночества: от «уединения в груди» до «сад — тот свет». Случайно ли это? Только ли в человеческом одиночестве поэта дело?
Этой осенью Марина Цветаева возобновила знакомство с Бердяевым. Из дневника жены философа Л. Ю. Бердяевой:
«Воскресенье, 11 ноября 1934
К 5 ч. у нас собираются, как обычно по воскресеньям. приехали из Медона Марина Цветаева, Елена Извольская Вечер прошёл в оживлённой беседе. М. Цветаева читала стихи…».
Интерес к философам и их трудам вообще был не чужд Марине Ивановне. Она имела знакомство эпистолярное и личное с В. В. Розановым, Л. И. Шестовым, Г. П. Федотовым, С. Н. Булгаковым, М. О. Гершензоном.
С Николаем Александровичем Бердяевым сёстры Цветаевы познакомились в январе 1915 году. Он был гостем Марины Цветаевой в доме в Борисоглебском переулке. Ей было близко его отношение к творчеству и жизни. Сравните. «Я не люблю жизни как таковой, для меня она начинает значить, т. е. обретать смысл и вес — только преображённая, т. е. — в искусстве. Если бы меня взяли за океан — в рай — и запретили писать, я бы отказалась от океана и рая. Мне вещь сама по себе не нужна» (письмо Марины Цветаевой Анне Тесковой от 30 декабря 1925 года) и цитата из книги Н. А. Бердяева «Самопознание: Опыт философской автобиографии»: «Я всегда чувствовал себя далёким от того, что называют “жизнью”. Я, в сущности, не любил так называемой “жизни”, в молодости ещё меньше, чем теперь. Я чувствовал облегчение, когда речь переходила в сферу идей и мысли. Я не любил “жизни” прежде и больше “смысла”, я “смысл” любил больше жизни, “дух” любил больше мира».
А в 1934 году Бердяев публикует отдельной книгой свою статью «Я и мир объектов (Опыт философии одиночества и общения)» (Париж: YMCA-Press), в которой третья часть «Я, одиночество и общество» посвящена рассмотрению философско-социального смысла одиночества.
Мы не знаем, сколько раз той осенью Марина Цветаева побывала в гостях у Бердяевых, но мы можем предположить, что в «оживлённой беседе» поэт и философ не могли обойти вниманием тему одиночества, которая волновала их обоих. И совсем неслучайно, что написанные тогда Мариной Ивановной стихи перекликаются с идеями из книги Бердяева. Он не мог не оказать влияние на строй её мыслей.
Диалог Марины Цветаевой и Николая Бердяева
Н. А. Бердяев
«Я и мир объектов (Опыт философии одиночества и общения)», 1934
М. И. Цветаева
Стихи осени 1934 года
«“Я” одиноко не столько в своём собственном существовании, сколько перед другими и среди других, в чуждом мне мире. Невозможно мыслить одиночество абсолютное, одиночество — относительно, оно соотносительно с существованием других и другого. Абсолютное одиночество есть ад и небытие, его нельзя мыслить положительно, его можно мыслить лишь отрицательно.»
Человека защищать не надо
Перед Богом, Бога — от него.
Человек заслуживает ада.
Но и сада
Семиверстного — для одного.
Человек заслуживает — танка!
Но и замка
Феодального — для одного.
«Относительное же одиночество не есть только болезнь и стоит оно под знаком не только отрицательным. Оно может стоять и под знаком положительным, может означать более высокое состояние “я”, возвышающееся над общим, родовым, объективированным миром. Одиночество может быть отпадением не от Бога и Божьего мира, а от социальной обыденности, которая сама есть мир падший. Оно может означать рост души.»
…Чтоб ни души, чтоб ни ноги —
На свете нет такого саду
Уединению. В груди
Ищи и находи прохладу…
«Пространство и время нашего объективированного мира есть источник одиночества и вместе с тем призрачного преодоления одиночества. Люди разъединяются между собой пространством и временем и они соединяются в пространстве и времени не в подлинном существовании, не в подлинном общении, а в объектности, в социальной обыденности.»
«…вся наша сознательная культурная и социальная жизнь с её неисчислимыми условностями есть жизнь не настоящая, призрачная, лживая и в сущности людям не нужная, за ней скрыта стихийная, бессознательная первожизнь, подлинная, глубокая и единственно нужная» («Л. Толстой», 1911).
…Кто́ победил на площади́ —
Про то не думай и не ведай.
В уединении груди —
Справляй и погребай победу
Уединения в груди.
Уединение: уйди,
«Одиночество онтологически есть выражение тоски по Богу, по Богу, как субъекту, а не объекту, как “ты”, а не как “оно”. Бог и есть преодоление одиночества, обретение близости и родственности, смысла, соизмеримого с моим существованием. То, чему я только могу принадлежать и довериться абсолютно, отдаться без остатка, и есть Бог и только Бог.»
…Скажи: довольно му́ки — на́
Сад — одинокий, как сама.
(Но около и Сам не стань!)
— Сад, одинокий, как ты Сам…
(Здесь Марина Цветаева обращается к Богу как к субьекту, но просит абсолютного одиночества, небытия, она не претендует на сад-рай.)
«Проблема одиночества представляется мне основной философской проблемой, с ней связаны проблемы “я”, личности, общества, общения, познания. В предельной же своей постановке проблема одиночества есть проблема смерти. Прохождение через смерть есть прохождение через абсолютное одиночество, через разрыв со всеми. Смерть есть разрыв со всей сферой бытия, прекращение всех связей и общений, абсолютное уединение.»
…Такой мне сад на старость лет…
— Тот сад? А может быть — тот свет? —
На старость лет моих пошли —
На отпущение души.
И ещё Н. А. Бердяев в этой же, цитируемой мною, статье писал: «Но проблема смерти в том, есть ли это одиночество окончательное и вечное, или это есть момент в судьбе человека, в судьбе мира, в судьбе Бога. Вся жизнь человека должна быть подготовлением таких связей и общений с другими людьми, с космосом и Богом, которые преодолевают абсолютное одиночество смерти. Смерть в сущности не есть совершенное уничтожение “я” (легче “мир” уничтожить, чем “я”), а есть момент совершенного его уединения, т. е. разрыв всех связей и общений, выпадение из Божьего мира».
Марина Цветаева, пройдя через абсолютное одиночество — смерть, преодолела его: она подготовила при жизни в нашем мире, в его обыденности те самые связи, о которых пишет Бердяев, с «людьми, космосом и Богом», что позволило не умереть её личности, и обрела такую любовь и душевный отклик потомков на свои стихи, что её строки из стихотворения «Тебе — через сто лет» (1919) не кажутся преувеличением:
Сказать? — Скажу! Небытие — условность.
Ты мне сейчас — страстнейший из гостей,
И ты откажешь перлу всех любовниц
Во имя той — костей.
Фото с сайта i09.fotocdn.net
Выбор читателей
Комментарии