Уроки уроков патриотизма

Окончание. Начало в №1-3, 5-9

На уроке предлагаю сравнить два стихотворения: «Узник» Пушкина и «Узник» Лермонтова. Обоим авторам тогда было 23 года. Задание элементарно простое.

У Пушкина стихотворение начинается абсолютно безысходными словами: «Сижу за решеткой в темнице сырой…» А заканчивается порывом к свободе:

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!
Туда, где за тучей белеет гора,
Туда, где синеют морские края,
Туда, где гулям лишь ветер… да я!

У Лермонтова вначале: «Отворите мне темницу, // Дайте мне сиянье дня…» А в конце:

Одинок я – нет отрады:
Стены голые кругом,
Тускло светит луч лампады
Умирающим огнем;
Только слышно: за дверями
Звучно-мерными шагами
Ходит в тишине ночной
Безответный часовой.

Нужно ли говорить о том, что задача преподавания литературы – научить читать и понимать прочитанное?

Когда-то были очень популярны книжки Натальи Долининой «Прочитаем «Онегина» вместе» и «По страницам «Войны и мира». Это и было главным – прочитаем и по страницам. Сегодня призыв книжного магазина другой: «Сдадим ЕГЭ на сто баллов».

И многие поступившие на филфаки и в театральные училища важнейших произведений классики не читали, не говоря уже о литературе последних пятидесяти лет. А понимание текстов подменено на экзамене знанием терминов, внутренне не связанных с этими текстами.

Я уже много раз рассказывал, как относились русские дореволюционные, советские учителя и как относятся современные российские словесники к фетишизации экзамена. Подчеркиваю: не к модели экзамена, не к форме его, а к тому, что впереди лошади ставится телега. И ежели чего в телеге нет, то того и не надо знать.

Зачем рассказывать ученикам биографии писателей, если их не будет на экзаменах? Зачем писать домашнее сочинение на тему «Как отзываются монологи Чацкого в лирике Лермонтова?» или классное сочинение на тему «Незнакомка» Блока и «Нате!» Маяковского» и можно ли предлагать сочинение на тему «За что, кем и как наказан Понтий Пилат и почему он тем не менее будет прощен?», когда ничего подобного на экзамене не будет?

А с другой стороны, к чему развешивать десятки, сотни (а при 36 вариантах это сотни) этикеток с названиями терминов, которые ничего не дают для понимания слова писателя? Не говоря уже о том, какой смысл в «патриотических» заданиях, если они не отзываются в душах.

Мы все ссылаемся на передовой зарубежный опыт. И тестами мучили не одно поколение, и чтение (понимание слова) хотим проверять не по текстам PISA в русскоязычной школе. Но те вопросы, о которых мы с вами сейчас думаем, – не только наши вопросы.

Вот авторитетный британский биолог Ричард Докинз в своей книге «Капеллан дьявола. Размышления о надежде, лжи, науке и любви» написал: «Моя жизнь в последнее время поглощена проблемами образования». А почему же? «Под угрозой не только радости детства. Под угрозой и радости истинного образования, чтения ради приобщения к прекрасной книге, а не ради подготовки к экзамену».

Автор книги пишет «об удушающем действии экзаменов и об одержимости чиновников оценкой качества школы по результатам образования», о «разрушительном воздействии гнета экзаменов на подлинное образование».

Третья проблема. Ответьте мне, пожалуйста, можно ли судить о работе школы только по трем-четырем экзаменам, от которых и зависит поступление в топовые вузы? Естественно, только в топовые. Куда же нам, элитным, и двигаться дальше?

Да, я знал школы, в которых при общем курсе на математику и физику был блистательный уровень преподавания литературы. Но при том, что у нас ЕГЭ по литературе сдают в целом 6, максимум 7% оканчивающих школу, часто при этом так и не прочитав входящие в программу книги, как обстоят дела в других школах? Мы об этом не знаем и знать не хотим.

А то, что проверка вузов показала, что у нас среди студентов свободно владеют английским только 12 процентов? Мы знаем, знаем, конечно, потому и отменили экзамен по иностранному языку в школах.

Я в разных школах спрашивал девушек, которые собираются поступать на психологический факультет МГУ, читали ли они книги великих психологов Достоевского и Толстого. Не читали.

Дочь моего ученика поступила в Физтех. Там у них есть система добавочных баллов. Ей их дали за то, что она окончила музыкальную школу. Вот и будущим психологам, учителям всех предметов добавлять бы по десять баллов за чтение русской классики.

Ну хорошо, пусть вузы берут по трем предметам. Но зачем же венчать лаврами те школы, у которых успехи определяются тремя предметами на ученика?
И наконец четвертая проблема. По порядку. Но, может быть, самая главная по смыслу.

Еще раз напомню, что написано о соревновании школ на звание лучших в стране. «Рейтинговое агентство решило подойти к этому вопросу с практической стороны». Как мы уже говорили, у нас продукты, передержка собак и кошек и репетиторство оказались в одной компании. Но, дорогие мои, подходить к воспитанию, просвещению только с практической стороны негоже.

Напомню, что писал Пушкин о своем учителе. Лицеисты получили прекрасное образование, но лицей был для них не только «сенью наук». Правда, о ста баллах они тогда вообще ничего не знали.

Куницыну дань сердца и вина!
Он создал нас, он воспитал наш пламень!
Поставлен им краеугольный камень,
Им чистая лампада возжена…

Здесь другая система координат, другое исчисление ценностей. Через полтора года я перечитал письма, записки, надписи на книгах – все написанное мне в тот день, когда мы собрались в школе, чтобы отметить мое девяностолетие, включающее в себя шестьдесят два года в школе и десять лет в городском институте усовершенствования учителей. Так вот ни один человек не сказал спасибо за экзамены, за поступление в вуз, за ЕГЭ, за олимпиады. Короче, за учебные успехи. Значит, в прожитом и сделанном был и подлинный смысл.

Но жизнь продолжается. Открываю Интернет: «Наш курс – на 100 баллов ЕГЭ», «Репетиторы из топовых вузов», «Проверенные репетиторы», «Гарантия поступления на бюджет». Все тот же практический, прагматический, деловой подход. Та же конечная цель: поступление.

А я вспоминаю, как в Государственной Думе после первого же ЕГЭ собрали круглый стол. Меня особенно поразило одно обстоятельство. Математики положили рядом два списка: стобалльники Москвы по математике и победители математических олимпиад в округах и городе. Ни одного совпадения.

Только через несколько лет из статьи об истории математических школ в СССР я узнал о работах детского психиатра Всеволода Кащенко (1870‑1943), брата известного психиатра Петра Кащенко, который в качестве одного из признаков талантливого ребенка выделял его стихийный нонконформизм, из-за которого такие дети часто в школах учатся хуже других, так как воспринимают правила обучения как навязанные и скучные.

Он был убежден, что талантливые дети вообще не любят решать стандартные задачи. А в ЕГЭ по русскому языку и литературе просто многие задания стоят (точнее было бы сказать – лежат) ниже всякого таланта.

Однако сейчас меня особенно беспокоит другая сторона этой проблемы. Из далекого 1942 года я слышу голос Анны Андреевны Ахматовой, в котором звучат ноты сегодняшнего дня. Я вспоминаю ее стихотворение о том, что было, как стихотворение о том, что есть, о том, «что ныне лежит на весах и что совершается ныне». Но точку в конце двух строк – «И мы сохраним тебя, русская речь, // Великое русское слово» – я воспринимаю не только как точку несомненного и абсолютного утверждения, но и как точку, в которой я сегодня слышу ноты сомнения, тревог, даже боли.

Недавно я прочел в «Московском комсомольце» интервью писателя Алексея Иванова. Меня задело окончание этого разговора: «Наша жизнь одновременно утопична и антиутопична. Есть такая шутка: человек из девятнадцатого века встречается с человеком из двадцать первого.

Человек из нашего времени показывает айфон и говорит: «Вот эта машина может дать доступ к любой информации, к любой книге и фильму, к любой музыке или научной теории. Весь мир открыт!»

Человек из девятнадцатого века, восхищенно глядя на устройство, спрашивает: «И что вы смотрите?» И человек из двадцать первого века отвечает: «В основном котиков и сиськи». Так что в нашей жизни совмещаются утопия и антиутопия. Наличие айфона – утопия, а как мы им пользуемся – просто апокалиптический кошмар».

С этим можно соглашаться и можно не соглашаться. Но об этом нельзя не думать. Только у Иванова в центре оказывается Сеть, а для меня – школа. И прежде всего экзамены по русскому языку и литературе. И огромная подготовка к ним. С ответами об информации о текстах с единственно верными ответами. И бесконечными терминами, которые не имеют никакого внутреннего отношения к словам, отданным на расправу. Ну и, конечно, с использованием Сети для списывания всего, что только можно списать.

Вот почему так важно, чтобы реализация принятых Государственной Думой изменений в Закон «Об образовании в РФ» не сводилась только к дополнениям к тому, что уже есть, но прежде всего касалась сущностных, содержательных вопросов, анализа того, что сегодня уже входит в систему нашего образования. Не образование + воспитание, как стали сейчас говорить, а воспитывающее образование – вот что нам сегодня так нужно.

Лев АЙЗЕРМАН