Удел поэтов и детей. Ложь и вранье в русской «наивной этике»

Наблюдатели приписывают русской культуре два противоположных отношения к «говорению неправды». С одной стороны, иногда отмечается, что русская культура чрезвычайно высоко ценит правду и предписывает говорить правду (резать правду-матку в глаза), даже если это может быть неприятно собеседнику. С другой стороны, целый ряд авторов (как русских, так и зарубежных), напротив, считают, что русские во многих случаях более терпимо относятся к тому, чтобы говорить неправду, нежели представители многих других культур. Так, многие русские, столкнувшиеся с «западной» системой ценностей, с удивлением отмечают, что человек, единожды сказавший или написавший неправду (при заполнении анкеты, во время деловых переговоров и т. п.), может безнадежно скомпрометировать себя.

Рассмотрим в этой связи глаголы лгать и врать – ключевые русские глаголы, обозначающие «говорение неправды». Сразу можно сказать, что глагол лгать (солгать) обозначает действие, предосудительное с точки зрения русской наивно-языковой этики. Лгать значит говорить неправду, зная, что это неправда, но желая, чтобы адресат речи думал, что это правда. Даже если говорящий по каким-то причинам оправдывает ложь в данном конкретном случае, употребление глагола солгать свидетельствует, что он понимает: в норме такого рода действия подлежат осуждению. Лгущий человек согрешает уже тем, что подсовывает адресату речи фальшивку, выдавая ложь за истину. Здесь существенно именно то, что имеет место сознательное введение в заблуждение: если люди «искренно принимают ложь за истину, то никто не признает их лжецами и не увидит в их заблуждении ничего безнравственного» (Вл. Соловьев). Часто речевое действие, обозначаемое глаголом лгать, наносит ущерб третьим лицам, о которых лгущий человек распространяет лжесвидетельство, непосредственно нарушая тем самым девятую заповедь. Эта сторона дела отражена в производном глаголе оболгать . Иная нравственная оценка обнаруживается в глаголе врать и его производных. Существенно, что глагол врать не предполагает лжесвидетельства, и поэтому от него не образуется глагол *обоврать . В повседневной жизни неизбежно «бытовое» вранье, когда человек говорит неправду, чтобы избежать каких-то неприятных последствий, которые могут возникнуть, если он скажет правду. В тех случаях, когда посредством вранья можно отвести опасность от третьего лица, вранье может даже оказаться морально предписываемым действием. Конечно, чаще при «бытовом» вранье человек обманывает собеседника из тщеславия или чтобы избежать наказания, не упасть в глазах собеседника, не испортить с ним отношений. Но поскольку основная цель здесь не в том, чтобы подсунуть собеседнику «фальшивку», выдать ложь за истину, а в том, чтобы не причинять собеседнику неприятных эмоций или отвести от себя неприятность, то такое вранье часто не вызывает морального негодования, что и делает возможным употребление «мягкого» глагола врать. Чаще всего к «бытовому» вранью приходится прибегать в разговорах с начальством и в любовных или семейных отношениях. Ср.: «Вранье – штука бытовая, я врал всю жизнь. Правда, только женщинам» (Игорь Губерман). Едва ли не самый типичный образец «бытового» вранья являют собою дети, которые врут родителям, чтобы избежать наказания за какой-нибудь проступок. Родители обычно объясняют детям, что врать нехорошо, но сама необходимость такого объяснения показывает, что отрицательный оценочный компонент не входит в толкование глагола врать – высказывания лгать плохо или лгать нехорошо звучали бы тавтологично (а второе даже излишне мягко). Готовность врать, не заботясь об истине, часто оправдывается тем, что вранье оказывается интереснее правды. Ср.: …не желаю знать правду. Лучше соврите, но подыщите что-нибудь менее банальное (Леонид Юзефович). В этом случае врущий человек заведомо не преследует никаких корыстных целей, и такое вранье обычно не вызывает осуждения окружающих. Характерны сочетания красиво врать и особенно вдохновенно врать, подчеркивающие эстетическую составляющую вранья. Такое вранье представляет собою своего рода приправу к правде, делающую правду менее пресной, и для обозначения такого вранья используется специальный глагол приврать. Действие, обозначаемое глаголом приврать (ср. также выражение приукрасить действительность), в общем случае не вызывает осуждения, а иногда даже одобряется. Всякая прибаска хороша с прикраской, – говорит пословица. В некоторых случаях «художественное» вранье даже предписывалось социальными конвенциями. Например, было принято рассказывать небылицы, когда отливали колокол, поскольку существовала примета, что чем больше будет вранья, тем более звонким будет колокол (ср. просторечное звонить ‘врать’). Однако если человек занимается «художественным» враньем постоянно, это может вызывать неодобрение – к таким людям, подобным Хлестакову, Репетилову или Ноздреву, принято относиться скептически. О таком человеке говорят, что он проврался или заврался, и распространенная сентенция, адресованная ему, звучит: Ври, да не завирайся (или, как говорит Чацкий Репетилову: Ври, да знай же меру). Между «бытовым» и «художественным» враньем, как они представлены в русской языковой картине мира, нет непроходимой границы. Занимаясь «бытовым» враньем, можно делать это «художественно»: Если вы гуляли в шапке, а потом она пропала, – Не волнуйтесь, дома маме можно что-нибудь соврать. Но старайтесь врать красиво, чтобы, глядя восхищенно, Затаив дыханье, мама долго слушала вранье. (Григорий Остер) Иногда отмечают, что мужчинам больше свойственно «бытовое» вранье, а женщинам – «художественное» вранье: «Можно ли сравнивать крупную мужскую ложь, стратегическую, архитектурную, древнюю, как слово Каина, с милым женским враньем, в котором не усматривается никакого смысла-умысла и даже корысти?» (Людмила Улицкая) Итак, мы видим, что русский язык не отождествляет действия, обозначаемые глаголами лгать и врать. Самые разные авторы указывают, что лгут продуманно и из корыстных соображений, и это делает ложь этически неприемлемой в отличие от вранья. Персонаж повести Игоря Губермана «Штрихи к портрету», сказав: Прятаться, ловчить, видоизменяться он просто не умел. Очевидно, так же, как и лгать, – счел необходимым оговорить: Ты, я надеюсь, понимаешь разницу между ложью и враньем. Ср. строки из стихотворения И.Сельвинского «Ложь»: Умею врать, но не умею лгать. Вранье я не считаю преступленьем… Вранье не знает петель и сетей: Оно – удел поэтов и детей. Совсем другое дело, братцы, ложь, Издревле ненавидимая всеми… Попробуй расколоть ее на звенья, Она слукавит: «Я – мировоззренье!» Различие между «лганьем» и враньем отчетливо проявляется и в производных именах деятеля. Именование кого-либо лжецом является весьма сильным обвинением; не случайно в церковном обиходе выражение «лжец и убийца» представляет собою иносказательное обозначение сатаны. Но и в повседневном употреблении слово лжец часто включается в сочинительные ряды, со всей очевидностью свидетельствующие, что даже однократная ложь преступна, например: клеветники, лжецы и всякого рода изверги (Гончаров). Слово врун не имеет такой яркой отрицательной окраски, и его применение в контекстах подобного рода неуместно. Так, врунами называют детей, часто прибегающих к вранью; слово врун может быть применено и к взрослому человеку. К человеку, которого называют вруном или вралем, не принято относиться всерьез, но по отношению к нему обычно не испытывают сильного негодования. Мы видим, что разнобой в понимании того, как русская культура относится к говорению неправды, не случаен. С одной стороны, в ней чрезвычайно ценится правда; с другой стороны, в ней нет установки на аккуратность и точное следование фактам, присущие, например, англосаксонской культуре. Поэтому, если человек говорит неправду из корыстных соображений, это безусловно осуждается и клеймится посредством глагола лгать. Если же человек отклоняется от истины по какой-то другой причине (например, в силу легкомысленного отношения к фактической точности) и не преследует корыстных целей, то используется глагол врать (и его производные) и отношение к такому вранью может быть менее определенным. С одной стороны, как бы то ни было, человек говорит неправду, и это нехорошо; с другой стороны, в отсутствие корыстного умысла требование неуклонного следования фактам может восприниматься как неуместный педантизм.​Алексей ШМЕЛЕВ, доктор филологических наук, зав. отделом культуры русской речи ИРЯ РАН