Учебник с широким кругозором. «Нечто вроде литературного путеводителя»

Новая книга филолога, телеведущего, профессора НИУ «Высшая школа экономики» Александра Архангельского «Герои классики. Продленка для взрослых» балансирует на шаткой грани между учебником и «вольной философией» в форме вольных же эссе.

Александр Архангельский. Герои классики. Продленка для взрослых. – АСТ, 2018.За учебник говорят жаргонизм «продленка», серия «Звезда лекций», то, что предмет книги – круг авторов из школьной программы: Карамзин, Грибоедов, Пушкин, Гоголь, Лермонтов, работавших в период с 1792 по 1840 год. И авторская адресация, где три категории связаны с системой образования: «…книга будет полезна для учителей… Для школьников… Для их родителей, которые… должны отвечать на вопросы детей», – и лишь одна «всеобщая»: «А также она пригодится всем, кому… из жизненного интереса важна отечественная литература XIX века».Эта ли категория читателей для Архангельского важнее всего, к ней ли он обращается? Сам автор именует плоды своего труда «нечто вроде литературного путеводителя» и строит его от писателя к писателю (по хронологии – от Карамзина до Лермонтова) и от персонажа к персонажу (по алфавиту). Он самокритично признается, что азбучный порядок несправедлив – в нем Молчалин обгоняет Чацкого, – но удобен, ибо читатель сразу найдет нужную ему фигуру. Главным предназначением своей «портретной галереи» он называет ответ на вопрос, «какую эстетическую тайну раскрывает этот образ, что сообщает нам помимо «речевых характеристик», «портретных деталей» и «сюжетных функций». Архангельский намерен выработать целостное и осмысленное восприятие литературных героев в противовес схематичному. Глобальный же посыл: «Русская литература… стала нашей новой мифологией. И ее герои – в центре этой мифологической картины мира».Однако алфавитный порядок лекций о героях не вполне оправдывает себя: довольно часто автор в главах о разных героях одного произведения вынужден повторяться. Особенно иронически это звучит в разборе поэмы Пушкина «Руслан и Людмила», где к пикантному моменту возрастной импотенции Черномора («против времени закона // Его наука не сильна») Архангельский обращается в главках о Людмиле, Руслане и самом злом волшебнике. Но повторение – мать учения. Что опять-таки возвращает нас к возможности квалифицировать «Продленку для взрослых…» как оригинальный, но учебник, имеющий цель наполеоновскую: не подготовить школяров к успешной сдаче ЕГЭ, а поместить в центр их картины мира героев русской классики подобно атлантам, держащим небо. Особенно эпичен в интерпретации Архангельского Тарас Бульба – символ «эпической мощи славянства, верности Отечеству, воинской доблести». Любопытно замечание: «… потому был использован в качестве готовой матрицы авторами советской военно-исторической прозы – от образа Мальчиша-Кибальчиша в «Военной тайне» А.П.Гайдара до многочисленных персонажей эпопейных романов 1940‑1950‑х гг.».Главки неравнозначны по объему: Эрасту и Бедной Лизе, Самозванцу, Онегину, Татьяне, Акакию Акакиевичу, Чичикову, Печорину отведено по нескольку страниц, а алфавитный порядок усложняется подпунктами. А вот действующие лица «Египетских ночей», Арап Петра Великого, Русалка или Иван Иванович с Иваном Никифоровичем довольствуются листочком текста. Такая лаконичность огорчает невысказанным делением «мифологических героев» на главных и второстепенных: юной публике стоило бы сформировать убеждение, что проходных героев в пантеоне русской классики нет.Каждая главка о герое завершается справками «что почитать» с отсылками к трудам литературоведов Ю.Лотмана, А.Слонимского, Б.Томашевского, В.Жирмунского и многих других. Обращение к титанам свидетельствует, что Архангельский замышляет не «подрыв устоев», но расширение и популяризацию, ибо книга написана всем доступным языком господствующих в российской филологической науке представлений. Если по теме имеются видео­материалы, он приводит и справку «что посмотреть» – от экранизаций до лекций на YouTube, включая собственные. Архангельский прочно вписывает свою аналитику в контекст существующего изучения русской классики.Как изыскателю ему особо интересны три аспекта классики. Первый – это «присутствие» автора в тексте, по мысли критика, автор не просто создатель, но и полноценный участник текста. Начинается тема с рассказчика в «Бедной Лизе» Карамзина. Его автор представляет так: «Сентиментальный созерцатель, сочувствующий героям и отказывающийся вершить над ними моральный суд». Выше Архангельский обмолвился, что опыт Карамзина пригодился Пушкину, в том числе и опыт создания живого, противоречивого образа и героя, и автора. Закономерно большое внимание уделено рассказчику в «Евгении Онегине»: в раскрытии образа Ленского отношение автора к поэту колеблется между иронией и «отеческим любованием», а в портрете Онегина автор явно дистанцируется от Евгения. Линия отношений автора и его персонажей дойдет до «странствующего рассказчика» в «Герое нашего времени»: эта формальная роль «на самом деле… невероятно важная, если не ключевая: рассказчик в состоянии понять и штабс-капитана, и Печорина».Второй лейтмотив книги Архангельского – актуальный ныне поиск духовного и нравственного начал произведений. Эта идея исторически закольцована с идеологией официальной народности, царившей в годы правления императора Николая I. В статье о «Герое нашего времени» критик цитирует разгневанный отзыв Николая: «…такими романами портят нравы и ожесточают характер… Характер капитана набросан удачно. Приступая к повести, я надеялся и радовался тому, что он-то и будет героем наших дней… Однако… господин Лермонтов не сумел последовать за этим благородным и таким простым характером…» Царь ожидал, что подлинным героем романа и эпохи окажется положительный Максим Максимыч, а Печорин разочаровал государя. Нравственная ценность русской классики и ее перекличка с русской религиозностью важны для Архангельского.Третье ценное наблюдение – о заимствованиях русских классиков из текстов и манеры классиков зарубежных. «Пушкин ищет точку пересечения социальной роли «разбойника поневоле» и «романической» роли благородного разбойника. Он прямо отсылает читателя к… поэме А.Мицкевича «Конрад Валленрод» и… роману X.А.Вульпиуса «Ринальдо Ринальдини, предводитель разбойников»… Он рассчитывает, что читатель уловит параллель с Карлом Моором Ф.Шиллера, но также имеет в виду… «разбойничью» тему романов В.Скотта «Роб Рой» и Ш.Нодье «Сбогар». …В этой точке и сфокусирован образ Владимира Дубровского». Прослеживает он влияние исторической прозы Скотта на «Капитанскую дочку» Пушкина, образа рассказчика из романов шотландца – на гоголевскую фигуру Рудого Панько, а мифологии немецкого романтизма – на «Вия». Признание влияния европейской литературы на русскую – разрыв шаблона. Очевидно, что учебник Архангельского может существенно расширить кругозор не только нашего юношества, которому он в первую очередь и адресован, но и взрослых.