На чтение: ≈ 18 мин.Вчера стало известно, что у Анастасии Завгородней в Финляндии появилась надежда на воссоединение с детьми в реабилитационном центре. История, которая длится почти месяц, высветила проблемы не только благополучных соседей, но и российские реалии. Все чаще в СМИ появляются сообщения о том, что скоро в Россию придет ювенальная юстиция. Готовы ли наши социальные службы к такой работе? Значит ли это, что детей будут забирать и у вполне благополучных родителей?
Я не живу в Финляндии. Только лишь в соседней Карелии. Примета нынешнего времени — отъезд знакомых, друзей и родственников туда, на постоянное место жительства.
Юрий, учитель английского, папа троих мальчиков, два года назад уехал в Финляндию с семьей. На мой вопрос об освещении ситуации в СМИ ответил так:
«Мы возмущены. Возмущены не меньше Уполномоченного при президенте Российской Федерации по правам ребенка. Только другим возмущены. Враньем, которое льется на русских людей со стороны российских СМИ. Без разбирательств, без выяснения причин происходящего Астахов готов самыми дешевыми методами завоевывать свою популярность. Зачем рассказывать о том, что «дыма без огня не бывает»? Если говорить конкретно, о последнем случае, маме неоднократно было предложено сделать выбор между детьми и мужем-тираном. Зачем говорить о о том, что она сама несколько лет назад пряталась от неадекватных реакций супруга? В каждом случае на поверхность вылезает куча нелицеприятных моментов из жизни семей, попавших в такую ситуацию. Но, ни слова об этом в российских СМИ я не читал. Когда говорят о направленности действий против русских, то забывают указать пропорции. 50 русских детей прошли эту процедуру, против, если не ошибаюсь, 15-19 тысяч детей других национальностей… Только вчера были на приеме у врача с ребенком. Финны очень переживают о том, что думаем мы, русские, о ситуации. Она очень долго рассказывала нам процедуру изъятия, объясняя, что просто так, с улицы за ребенком никто не приходит, что для принятия такого серьезного решения проводится обширное исследование семьи. И пусть я никогда не узнаю так ли это.
Не стоит забывать, что у нас разный менталитет. Смотришь иной раз на финскую мамочку, у которой деть пол-магазина сносит, а она улыбается, за ним ходит и товар по полочкам раскладывает и диву даешься. Думаешь, а что бы я сделал? Нам это дико, а как им дико, когда мы на детей орем, за то, что в лужу мальчик упал?»
В Вантаа, где происходит вся эта история с Анастасией, живет моя подруга. У нее двое детей… Сказать, что мы не боимся за наших друзей, которые там? Боимся, потому как для меня совсем не ясно, как работает их система соцзащиты. Но уже сейчас мне понятно, что происходящее в масштабе одной семьи — это страшно. То есть своими действиями социальные службы не только грубо вторгаются в микроклимат семьи, но и нарушают все, что только можно нарушить: рвут семейные связи, доверие, мир…
Вот что думает об этом мама ребенка-инвалида из Израиля, к которой социальные службы пришли. Замечу, что израильские врачи не могли поставить ребенку точный диагноз три с половиной года. Молодым родителям пришлось очень постараться, чтобы обеспечить правильный уход:
«Я могу судить насчет финской истории субъективно, по сообщениям СМИ. Сама процедура, когда сначала детей отбирают и только потом ведут процесс расследования – палка о двух концах. С одной стороны, если ребенок – жертва инцеста, то странно, если его оставляют в семье с насильником наедине. С другой стороны, можно таких дров наломать…Типичная ситуация – ребенок сгоряча, не подумав, ляпнул друзьям про шлепки или ремешок, чтобы самоутвердиться в новой компании, и из-за этого его изъяли из семьи. И теперь – срабатывает психологический механизм – он может начать твердить, что сказал правду. Особенно, если его попросили подписать заявление с его слов. Плюс плохое знание языка… В такой ситуации система ударяет во стократ. Родители ребенка, который плохо понимает во время допроса, ходят по лезвию бритвы. Эмигрант и семья эмигранта априори находятся в уязвимом положении в любом обществе, особенно, если это общество ставит права детей на первое место и рьяно их защищает.
Моя собственная история в чем-то перекликается. Разные культурные нормы, мое плохое знание языка привели к серьезным последствиям. Не предупредив меня о своем недовольстве, воспитательница детского сада позвонила в социальные службы, пояснив, что ребенок запущенный и скудно питается. Мать его кормит странным рационом. Оказывается, по израильским нормам следует мыть голову ребенку каждый день, а я этого не делала. Малыш, по их мнению, выглядел как запущенный – волосы тусклые, на голове корочка. Им невдомек было, что корочка может быть индикатором пищевой непереносимости. Если бы я не нашла диетолога, который подтвердил рацион, которым я кормлю ребенка, то последствия могли бы быть серьезными. Тем более, что тогда у меня погиб муж, ребенок на этом фоне тоже регрессировал. Если бы меня начали клевать по-крупному, то есть ходить ко мне с визитами на дом, контролировать, что ест малыш, какие продукты в холодильнике, моя нервная система дала бы сбой, а дальше страшно и представить…
Возвращаясь к теме ювенальной юстиции, я считаю, чем меньше государство сует нос в дела семьи, тем лучше, ибо перекосы и перегибы неминуемы. В российской же ситуации, на мой взгляд, может прибавиться и коррупционный интерес. Кроме того, когда в социальных службах за показатели результативности берется количество детей, изъятых из семей, у социального работника появляется свой интерес».
К сожалению, мне не удалось найти человека, который был бы готов поделиться информацией о финансовой заинтересованности социальных служб. Но Ирина Бергсет, координатор правозащитного движения «Русские матери» в одном из своих интервью так говорит о работе социальных служб:
«На Западе сейчас государство стимулирует отбирание детей у хороших родителей. Они стимулируют это премиями. В Америке премия социальному работнику за отобранного ребенка составляет $5000. В Европе выдается по €1000 за голову каждого отобранного ребенка. Коммуны, районы города (в каждой стране свои названия), соревнуются в том, кто больше отберет детей, и цифры эти публикуются в открытом доступе. Вот, например, на норвежском сайте говорится, что лучше всего система опеки работает в Бергине, а опека Осло работает плохо – надо больше отбирать детей».
… Помню, как в Карелии вводили в каждой школе должность школьных омбудсменов. Мне посчастливилось быть на такой установочной конференции в Петрозаводске. В зале учителя под речи высокопоставленных и обычных чиновников… дремали. Проснулись только на вручение бумажек, подтверждающих их новую должность.
Через несколько месяцев я побывала в сельской школе, где начал работать такой омбудсмен. Естественно, не под диктофонную запись, один из педагогов сказал, что подобное в школе учит доносительству на родителей по мелочам. Это подрывает институт семьи, вносит раздор. Школа должна детям давать знания и воспитывать, но не учить доносительству… Тем более, что семьи по-настоящему неблагополучные в поселки видны. Там все на виду, а мелкие обиды, какие-то несогласия с родительской волей — это нормальный этап взросления… Педагог с 20-летним стажем сказала мне тогда, что на эту должность согласился у них библиотекарь. Дескать, худо ли — работа не пыльная, зато доплата и ощущение собственной значимости и даже возможность влиять на чью-то жизнь. Это маленькая, но все-таки власть.
Так вот, вся эта система, которая вводится в России исподволь — это все то, что несет с собой ювенальная юстиция. Говорят, ее введение в России — это лишь вопрос времени. То есть доносить на родителей смогут детские сады, школы, участковые педиатры… Для вторжения в семью достаточно будет даже жалобы соседа. И маховик заработает. Замечу, в благополучной Финляндии, где образование по-настоящему бесплатное. Пошел ребенок в школу — все, вплоть до карандашей, учебников и питания — бесплатно. Там нет очередей в детский сад. Часто он находится во дворе собственного дома… Там есть возможность учиться и после пенсии, посещать разные курсы. Продукты мигрантам выдают бесплатно, если есть в этом надобность. Одежду можно купить недорого — или на распродаже, или в секонд-хенде, где всегда есть коробки, из которых приличные вещи можно взять просто так. Проезд в транспорте для родителей с коляской — бесплатный. Ровные дороги, безбарьерная среда, нормальная вода из-под крана. Государство заботится о своих гражданах. И, когда есть такая забота, то можно и предъявлять требования к семьям и к тому, как воспитывать детей.
Андрей Агапов, житель Финляндии:
«Я считаю, что в данном вопросе вообще нечего обсуждать, потому что все строится исключительно на предположениях. Фактов нет ни у кого. Бякман – не источник, а других источников нет. Мое личное мнение: если детей изъяли, значит на то есть причины. У дочери был серьезный ожог в 2007 году, теперь вот сотрясение. Девочка давно живет в стране, а мама говорит, что та плохо понимает по-фински. Это странно. Она же в финскую школу ходит. Значит, там действительно проблемы с развитием у ребенка. В общем, в этой истории комментировать нечего, пока не появятся факты. А они не появятся никогда».
Кстати, в ситуации с Анастасией Завгородней появился просвет. По сообщению «Риа-новости», ей, может быть, позволят находиться с детьми. Это дает надежду ее семье на частичное воссоединение.
Но вернемся к Петрозаводску. Приведу всего лишь один факт. 2 октября умер десятилетний Максим. Формально — воспитанник детского дома №4. Ребенок скончался в ДКГБ№9 им. Г.Н. Сперанского в Москве, куда его доставили на самолете из столицы Карелии. По версии следствия, ребенок играя с огнем, облился бензином, получил ожоги груди и живота — почти половины всего тела. Но врачи сказали, что мальчик не выжил из-за отека головного мозга, который случился из-за вдыхания паров бензина. Предполагают, что ребенок был токсикоманом. Кстати, родители Максима — живы. Мальчик — социальный сирота, изъятый из семьи.
В карельских СМИ развернулась полемика, виноват ли детский дом в случившемся и несет ли директор детского дома и воспитатель ответственность за это. По всему выходит, что виноватых нет.
После этого мне становится понятней, что социальные службы не готовы работать серьезно и ответственно. Потому как отведенное количество сотрудников детского дома не смогло удержать своего воспитанника в месте, где он должен был жить.
Я уверена в том, что детей необходимо забирать из семей, где родители ведут асоциальный образ жизни, но их нужно не только забирать, но и заботиться о них.
Галина Алексеевна Власова раньше возглавляла центр помощи детям, оставшимся без попечения родителей. Теперь она работает в благотворительном фонде. Ее позиция не относится к деятельности фонда, поэтому название организации я не привожу, чтобы не осложнять взаимоотношения всех структур. Фонд работает плотно со всеми центрами и детскими домами Петрозаводска и Карелии.
Так вот, Власова считает,если бы рядом оказались компетентные специалисты, которые организовали бы деятельность ребят, заняли и увлекли, этого несчастья не случилось бы.
Людмила Гурьева воспитала вместе с мужем восемь приемных ребят, которые попали к ней в семью в разном возрасте. Сейчас на воспитании еще пятеро. Живут в своем доме, держат хозяйство. Собирают грибы и ягоды, все свободное время проводят вместе в поселке Тикша Муезерского района. Людмила Васильевна недоумевает:
«Я не понимаю, почему дети гуляли без присмотра? Где были воспитатели? Ведь это их прямая обязанность – увлечь детей интересными занятиями, чтобы ребенку было интересно. Получается, что ребята предоставлены сами себе. Вот и делают что придет в голову! Каждому ребенку нужны внимание, любовь, ласка. Тогда и дети не будут рваться на улицу, искать приключений. С ребятами нельзя быть равнодушными. Они и так ничего не видели в своей жизни».
Трагический случай с Максимом высветил все несовершенство системы, которая призвана помогать детям, оказавшимся в сложной жизненной ситуации. Если все это еще не решено в масштабах нашего маленького городка, о введении какой ювенальной юстиции можно говорить? Куда наше государство будет помещать детей? Кто за ними будет присматривать и воспитывать? И кто заменит ребенку родителей? Детский дом не заменит точно.
Юлия Орехова, студентка Карельской Государственной Педагогической Академии, историко-филологического факультета, молодая мама переживает о будущем своей семьи:
«На днях узнала о движении Чайлдфри – в буквальном переводе, «свободные от детей». Это люди, которые вообще не хотят иметь детей. Особую ненависть чайлдфри имеют к активно рожающем женщинам. Если учесть, что в России хотят принять закон о ювенальной юстиции, можно предположить, что приверженцев такого движения станет больше. Теперь государство вместо того, чтобы помогать семьям с низким достатком, будет отбирать детей. Нас всех берут под жёсткий контроль. Право ребёнка на семью трансформируется в право ребёнка на детский дом. Думать о рождении второго ребенка в такой нестабильной ситуации страшно».
Фото автора
Выбор читателей
Комментарии