Точка зрения Мы сегодня еще более разобщены

В конце прошлого года в Москве состоялся гражданский форум, где было заявлено, что гражданское общество в России есть, однако до сих пор немало противников такого утверждения. Сегодня мы публикуем мнение социолога из Чувашии.
“Гражданское общество – это совокупность социальных отношений и институтов, функционирующих независимо от политической власти и способных на нее воздействовать общество автономных индивидов, автономных социальных субъектов”. Институты гражданского общества не только могут противостоять государству, но и активно с ним сотрудничать, если совпадают их цели и методы достижения этих целей.
В нашей литературе сформировалось достаточно устойчивое мнение, что концепция гражданского общества является сугубо западной и вряд ли может быть применена в реалиях современной России. Безусловно, необходимо выделять специфические особенности нашей страны, но вряд ли эти особенности закрывают путь России в европейское правовое пространство и европейскую цивилизацию. Тем более что Россия всегда испытывала сильное влияние со стороны Европы и тяготела к ней как экономически, так и культурно. Безусловно, отсутствие демократических традиций и гражданской самодеятельности является сильным препятствием на пути формирования гражданского общества, но не делает этот процесс абсолютно безнадежным.
В период распада власти, можно сказать властного хаоса, общество начинает организовываться в целях своего собственного выживания. Этот процесс самоорганизации имеет корни в прежнем типе социальности, типе советского общества. Часто воспроизводит его отношения и связи, но это воспроизведение несет уже и новые черты.
В советском обществе главными причинами, блокирующими становление гражданского общества, а следовательно, и правового пространства, являлись: во-первых, тотальный характер власти, которая охватывала и проникала во все сферы общества и представляла собой как бы несущую конструкцию всего социума. С распадом такого типа власти общество буквально рассыпается на слабо связанные друг с другом атомарные состояния. Во-вторых, антикапиталистическая направленность всего социума, что препятствовало развитию экономических интересов индивидов. Системообразующим основанием общества является собственность, прежде всего собственность на средства производства.
Формирование аморфной социальной системы началось сразу же после большевистского переворота. Правда, уже после Февральской революции наметилась тенденция к стиранию социальных различий. Следует признать, что любая революция, когда уходит со сцены истории господствующий класс, приводит к усилению централизации и государственного аппарата. Эту черту революции отмечал А. Токвиль. Он писал, что Мирабо через год после начала революции и интенсивного уничтожения аристократии говорил королю: “Мысль – из всех граждан создать один класс – понравилась бы Ришелье: такая ровная поверхность облегчает дела управления. Целый ряд царствований при абсолютно монархическом строе не сделал бы так много для королевского авторитета, как один год революции”. Уничтожение аристократии во Франции привело к многократному увеличению силы административного аппарата на фоне аморфной социальной структуры.
Наблюдая эти события, А. Токвиль делает вывод: “Уничтожив старый общественный строй, революция создала громадную центральную власть, собравшую воедино и присвоившую себе все частицы авторитета и влияния, которые раньше были разбросаны в массе второстепенных властей, сословий, классов, профессий, семейств и индивидуумов и как бы рассеяны по всему социальному организму”. Однако ликвидация аристократии в ходе европейских революций в целом не прервала процесс классообразования. Усилив государственную власть, революция создала условия для нового классообразования.
В России уничтожение имущих классов прервало процесс классообразования. Большевики стремились к превращению всех граждан в работников по найму у государства. Достижение этой цели требовало не только уничтожения аристократии и самодержавия, но и кардинального изменения отношений собственности, в частности экспроприации крестьянства.
На это обращала внимание Роза Люксембург, писавшая, что “ленинская аграрная реформа создала в деревне новый мощный слой врагов социализма, сопротивление которых будет гораздо опаснее и упорнее, чем было сопротивление дворян-помещиков”.
Сопротивление крестьян окончательно было сломлено в годы коллективизации, когда они ничем не стали отличаться от фабричных рабочих. Не случайно сталинский режим в своем преобразовании деревни опирался на рабочий класс, которому была близка фабричная форма организации труда.
Социальнооднородное общество не нуждается в правовом регулировании, оно не формализовано. Одним из основных механизмов регулирования в таком социуме выступала системе блата и личных связей. “Блат как самобытная форма неденежного обмена возник в “командной” экономике с присущими ей дефицитом, ограниченной эффективностью денег и отсутствием механизмов саморегуляции”. Система блата и личных связей сыграла большую роль в первоначальный период экономических реформ и во многом явилась основой классообразования. Она давала преимущество тем, у кого были связи, родственники, родители, которые реально могли помочь приобщиться к общественному национальному богатству.
Существенно не изменилось положение и в настоящее время. Блат, тесно связанный с коррупцией, является регулятором отношений между дифференцирующимся обществом и системой чиновников. Он открывает возможность неформального общения с чиновничьими структурами. Он нужен в налоговой инспекции и полиции, таможне, милиции, банковской сфере и региональной администрации. Связи имеют еще большее значение при доступе к государственному бюджету, при получении наиболее выгодных кредитов или земельных угодий и т.д., но и уже здесь личные связи пропитываются коррупцией и взятками.
На основе этих связей формируются корпоративные, кастовые группы, довольно закрытые от посторонних и предъявляющие довольно жесткие требования к тем, кто входит в эти группы. Такие корпоративные группы не могут быть основой гражданского общества и сами грубо попирают право и закон, поскольку руководствуются не правом и законом, а принципом не сдавать своих.
В любом обществе существуют профессиональные корпорации, например врачей, юристов и т.д. У нас также начинается создание таких корпораций по профессиональному признаку. Они как раз и являются основой становления гражданского общества.
Наибольшую угрозу для правового пространства и самодеятельного общества представляют неформальные корпоративные группы, сформировавшиеся из различных ветвей власти и представителей различных профессий. Стало общей практикой и необходимостью иметь связи одновременно в криминальной среде, силовых органах правопорядка или госбезопасности и налоговой инспекции. Без таких связей (крыша) практически невозможно заниматься предпринимательством. С начала 90-х годов в широкий обиход прочно вошли такие понятия, как ментовская, бандитская или гэбэшная крыша. Причем эти структуры координируют друг с другом и используют связи в своих интересах. Многие предприниматели встречались с практикой, когда их конкуренты, имея связи в таких структурах, создавали серьезные проблемы для фирм, приводили к их закрытию, большим штрафам и целой череде судебных заседаний.
К сожалению, процесс самоорганизации общества происходит вне правового пространства, что накладывает существенный отпечаток на правовое сознание граждан, которые предпочитают строить свои отношения и решать возникшие проблемы также вне правового пространства, используя личные связи, блат и просто криминальные структуры, т.е. силовые методы. Питательной почвой для этого является то, что большинство людей в отношениях друг с другом руководствуются так называемым неписаным правом и разрешить возникшие конфликты или просто обман уже становится невозможно законным способом при помощи суда. Корпоративные отношения и связи практически опутали всю сферу бизнеса, где сходятся интересы властных и криминальных структур. Остальная же часть общества, практически не структурирована и находится в отчуждении от власти и от общества. Российский человек пребывает в состоянии “вольного одиночества”, надеясь выжить в одиночку.
Самоорганизация общества происходит на достаточно архаичном уровне: корпоративном, криминальном и национальном. Все эти сферы имеют не конструктивно-созидательную, а агрессивно-разрушительную природу, стремясь не к согласию и объединению общества, а к изоляции и подавлению оппонента.
Например, национализм в России несколько отличается от европейского или прибалтийского. Если европейский национализм стал основой консолидации нации, ее идентификации и на этом фоне формировались гражданское общество и правовое государство, то национализм в России разрушает сам социум, государственность, препятствует российской идентификации и разрушает слабую властную вертикаль. Целые регионы выпадают из российского правового пространства, формируя свои образы-идеи, образы-экономики, образы-власти. Наиболее разрушительные последствия новороссийский национализм имеет в регионах, в которых сохранились архаичные племенные, родовые или тейповые связи.
Стремясь дистанцироваться от “Империи”, новый национализм обращается в прошлое, вызывает к жизни умирающие традиции и поднимает их на уровень власти, придавая им форму идеологии и национального самосознания. Национализм заменяет право и отрицает права человека ради права нации. Если национализм Чечни, Татарстана, Башкортостана обращается к своим традиционным религиям, которые существовали и в советский период, то в христианизированных относительно недавно регионах национал-радикалы стремятся к возрождению языческих религий.
Можно сделать вывод. Самоорганизация общества в настоящее время слабо связана с правовым пространством. Она происходит на достаточно примитивно-архаичном уровне, создавая довольно закрытые корпоративные структуры, имеющие агрессивный характер и ориентированные на силовые варианты разрешения конфликтов и подавление своих оппонентов.
Необходимым условием существования правового государства и гражданского общества является определенный тип личности. Институты власти и гражданского общества существуют не сами по себе, а только в деятельности людей. Люди сами ежедневно воспроизводят на микроуровне социальные отношения в семье, на работе, на улице и т.д. и существующий тип власти. Современное атомизированное и архаично-структуризированное российское общество есть результат деятельности миллионов людей и отношений, норм и представлений, сложившихся между ними.
В связи с этим очень важно рассмотреть особенности правового сознания отдельного человека и попытаться понять, почему российское сознание и право имеют так мало точек соприкосновения? Почему российский человек не может, а зачастую даже и не хочет себя защищать от произвола власти и повседневности? Безусловно, ответы на эти вопросы кроются в культуре, традициях, во всем образе жизни человека, но необходимо вычленить наиболее важные для российского сознания аспекты.
Понять “правовое сознание” российского человека невозможно без его отношения, пожалуй, к самому важному институту российского общества – институту власти. Это отношение очень противоречиво, что накладывает существенный отпечаток на весь характер российского человека.
Н. Бердяев, много размышлявший о загадке русского человека, пришел к заключению, что он как будто соткан из противоречий. Он пишет: “Русский народ с одинаковым основанием можно характеризовать как народ государственно-деспотический и анархически-свободолюбивый, как народ, склонный к национализму и национальному самомнению, и народ универсального духа, более всех способный к всечеловечности, жестокий и необычайно человечный, склонный причинять страдания и до полезности сострадательный”. Бердяев отмечает, что эта противоречивость “создана всей русской историей и вечным конфликтом инстинкта государственного могущества с инстинктом свободолюбия и правдолюбия народа”.
Большое влияние на формирование “правового сознания” российского человека и отношения общества и власти оказало татаро-монгольское иго. Именно в этот период произошли коренные перемены в отношениях человека к власти и власти к человеку. Именно с этого времени можно говорить о процессе подчинения общества власти и о расколе между народом и деспотической московской властью. Безусловно, в русском обществе существовали сословные отличия, привилегии, но все это были лишь разные формы бесправия всех сословий и общества перед лицом верховной власти. От власти были отчуждены все, и никто не мог избежать ее произвола. Всеобщее отчуждение приводило к всеобщему порабощению, вырабатывая такие черты, как покорность и терпение.
П. Долгоруков писал: “Долготерпение в страдании, то, что в древности называлось стоицизмом, лежит в характере русского человека и, может быть, в большей степени, чем это желательно для чувства национального достоинства. Русский способен вынести бесконечно много, страдать долго без жалобы и ропота, но когда настает реакция естественная и законная, он закусывает удила и обуздать его почти невозможно”.
Русский бунт – это реакция на унижение человеческого достоинства со стороны власти, именно в бунте и проявляется достоинство русского человека, который отвечает силе власти силой бунта. Бунт – это власть, воплощенная в народе, в котором так же мало места праву и закону, как и в самой “государственной власти”.
В. Поликарпов в прекрасной работе “История нравов в России” пишет: “Рабская атмосфера, господствующая в императорской России, и связанное с ней узаконенное насилие в виде позорных наказаний наложили глубокий отпечаток на нравы русского народа (можно добавить, и на правосознание человека). Рабство, деспотизм и насилие оставило нам в наследство татаро-монгольское иго, когда “правда по закону святу” оказалась вытесненной битьем и ругательствами. Это видно даже по татарским словам: дурак, кулак, кулачное право, кандалы, кат (палач), бузовать и пр.: мы не говорим уже о том, что именно татары ввели правеж вместо права и кнут в качестве наказания”.
Во времена татаро-монгольского ига выработался новый тип власти, власти деспота, власти грозного отца. Власть подчинила общество ради его же выживания, тем самым упразднив всякое договорное начало между обществом и “государством”. Если на Западе в это время закладываются основы договорного начала, в частности в теории общественного договора, то в России утверждается принцип самодержавия.
Рабство русского человека начинается отнюдь не с прихода варягов и создания ими киевского каганата и даже не с приходом татаро-монголов, а с установлением самодержавного принципа власти Александра Невского.
В литературе часто можно встретить такое определение российской власти, как патриархальное. По нашему мнению, это определение не отражает всех реалий. Патриархальность власти в большей степени присуща восточным странам, чем России, и предполагает систему отношений между отцом – властью и детьми – народом. Это отношение старшего к младшему, когда власть отца вызывает уважение и беспрекословное подчинение и в то же время любовь. В России же власть если и можно назвать патриархальной, то отец выступает больше в роли тирана и его отношение к детям напоминает отношения отчима или мачехи.
При этом власть рассматривает население как поле своих экспериментов, а человек всегда приносится в жертву власти, которая отождествляет себя с государственными национальными интересами. Отсюда полное незнание властью своего собственного населения и достаточно искаженное о нем представление. Поэтому реформы, проводимые властью, наталкивались и до сих пор наталкиваются на непонимание со стороны общества.
Трудно себе представить, но это факт – только в 1904 году царским манифестом были в основном отменены телесные наказания (их оставили для преступников-бродяг, заключенных, каторжных и ссыльно-поселенцев). Несмотря на это, наказания применялись постоянно. Самое трагичное в том, что люди этому практически не сопротивлялись.
Жестокость со стороны власти оборачивалась жестокостью населения по отношению к самой власти. Бунты и революции являлись торжеством жестокости, в них выплескивалось все бесправие русского народа. В России сформировалось противостояние власти и народа, их подозрительное и враждебное отношение друг к другу. Любые действия власти осмысливаются в народе с точки зрения сформировавшихся стереотипов о власти.
С. Лурье пишет: “Крестьяне старались избегать любых встреч с представителями власти, боялись попасть под суд или самим подать заявление в суд. Они не доверяли государственным учреждениям и их представителям. Община игнорировала государство и жила в том (государстве), которое представляла себе сама и вела себя в соответствии с его законами, вступая в конфликт с действительными представителями власти”. Эти особенности сохраняются независимо от исторического периода и типа власти. А само противостояние имеет устойчивый характер и не позволяет сформировать договорные правовые отношения между властью и населением. Эти отношения регулируются определенными правилами, традициями, которые не носят правового характера и, как правило, всегда вырабатываются самой властью. Люди со временем к ним приспосабливаются и даже могут извлекать из этого определенные выгоды.
Довольно сложно объяснить, почему до сих пор из поколения в поколение в российском обществе воспроизводятся противостояние власти и человека, их взаимное недоверие и покорность человека перед властью. Почему интересы и права человека являются вторичными перед интересами власти и приносятся ей в жертву? Интересы всего общества, которые часто отождествляются с интересами власти, рассматриваются и понимаются как нечто абсолютное, высшее.

Дмитрий ШАБУНИН,
кандидат социологических наук,
доцент
Чебоксары

Окончание следует