Теория без практики мертва

Признаться, в школьные годы слово «практика», которое преследовало нас с 1‑го по 9‑й класс, ввергало меня в уныние и вгоняло в тоску. В самом деле, на дворе лето, все контрольные написаны, все экзамены сданы, все отметки получены, казалось бы, гуляй, школяр! Ан нет, предстояло еще отдать дорогой школе и родному Отечеству неделю, две, а то и четыре, на протяжении которых мы либо убирали на территории, либо помогали делать ремонт в кабинетах, либо выезжали в совхоз и там вкалывали несколько часов, пропалывая свеклу…

Поэтому, когда на первом курсе педвуза нам сразу же заявили, что здесь тоже будет практика, реакция была соответствующей. Самое интересное, отчасти все было примерно то же самое: нас периодически вывозили в область помогать колхозникам «бороться» с урожаем, мы точно так же, как и в школе, убирали вокруг учебных корпусов и внутри помещений. Но помимо вот такой «трудовой» практики были еще как минимум две – педагогическая и летняя полевая. В первом случае мы регулярно ездили в школы, где нас осторожно знакомили с прелестями будущей профессии. Во втором – выезжали на агробиостанцию с полным погружением в те или иные предметы.

База в Подмосковье

Агробиостанция, или просто АБС, конкретно у нашего биолого-химического факультета располагалась в ближнем Подмосковье, недалеко от Зеленограда (ж/д станция Крюково), рядом с деревней Баранцево Солнечногорского района. Когда-то давно какой-то барин построил тут добротный трехэтажный каменный дом, похожий на замок, потом еще несколько, для обслуги, затем возвел даже часовню, которую в советское время чуть не уничтожили, но вовремя спохватились, приляпали к ней кирпичный корпус и превратили в кухню-столовую. Еще там было несколько щитовых летних корпусов, в которых располагались лаборатории, добротный бревенчатый дом для преподавателей и длинный унылый барак для студентов.

Вот туда мы, сдав летнюю сессию, приезжали на целый месяц и занимались кто чем (в зависимости от курса). По итогам первого года обучения нам было необходимо пройти практику по зоологии беспозвоночных и морфологии растений. Вместе с преподавателями ходили по лугам, лесам, полям, болотам, ловили сачками разных членистоногих, собирали образцы высших и низших растений, сушили гербарии, учились пользоваться определителями. На втором курсе нас ждала практика по зоологии позвоночных и систематике высших растений. То есть надо было научиться по голосу определять птиц, находить и описывать их гнезда, ловить давилками грызунов, промывать желудки лягушкам на предмет выяснения, чем они питались, и так далее. В плане знакомства с растениями требовалось сделать подборку представителей ряда семейств, грамотно определить их, зарисовать, а также собрать информацию о каждом виде, чем он интересен и где его используют. Третий курс – физиология растений и генетика, четвертый – методика преподавания биологии и сельское хозяйство.

Что самое интересное, кого я сегодня ни спрошу из тех, с кем учился и знаком по факультету, подавляющее большинство вспоминают летнюю полевую практику с теплотой, называя это время самым запоминающимся периодом на всем протяжении учебы в педвузе. Хотя, казалось бы, минусов было тоже немало.

Отсутствие условий

Точнее, условия-то были, но, как говорится, тоже летние и полевые: туалет на улице в виде кабинки с мухами и запахами. Душ только холодный, хотя котельная на АБС вроде бы присутствовала. Пища безнадежно столовская, «общевойсковая», причем готовил приглашенный повар, а дежурили по столовой по очереди студенты от каждой группы. И разумеется, комары, слепни, жара, духота, никакого намека на кондиционеры и вентиляторы. В дождливую погоду, слава богу, с потолка не капало, но сырость и холод периодически доставали всех, особенно тех, кто не догадался привезти с собой теплые вещи, резиновые сапоги и плащ.

Режим работы

Формально он соблюдался. То есть было четко определено время приема пищи, время начала и окончания занятий. Но опять же, учитывая пресловутые полевые условия, и в особенности характер деятельности, частенько приходилось туго. Например, практика по орнитологии начиналась еще до восхода солнца, и вставать приходилось (по студенческим меркам) изуверски рано. Мало того, вставать и идти куда-то в леса и луга по холоду и росе, чтобы иметь возможность услышать песни и позывки тех птиц, которых днем не услышишь («О чем поет ночная птица?..»). Опять же не просто услышать их, а еще и умудриться запомнить (для чего существует специальная система записи птичьих песен), чтобы потом на зачете дать правильный ответ на вопрос преподавателя «А это кто?».

Точно так же, как врач, который от вида крови падает в обморок, рискует получить ярлык профнепригодного, биолог тоже обязан побороть свои реликтовые страхи и брезгливость, чтобы не просто взять в руки жабу, паука, клопа, крота или бурозубку, но и при необходимости вскрыть их, приготовить влажный препарат, сделать тушку и пр. А это в свою очередь означало, что надо куда-то пойти, кого-то поймать, принести, не раздавив и не помяв, определить, записать… Не успел сделать это вовремя, делай невовремя, то есть когда все спят. Иначе не получишь зачета.

Местные

Проблема непрошеных гостей на АБС существовала всегда, но в какие-то моменты она сводилась просто к вежливым визитам на тему «девушки, а давайте познакомимся!» (факультет у нас и правда был преимущественно женский). Изредка дело доходило и до серьезных конфликтов. Лично я не застал этого, но ребята с других курсов рассказывали, как однажды из соседней деревни явились пьяные парни и позволили себе лишнее, а когда наши вступились за своих однокурсниц, завязалась драка, в которой потери понесли обе стороны. В другой раз аборигены не просто порывались избить «понаехавших ботаников», но и вполне серьезно хотели покалечить машину профессора зоологии, который, к его чести, яростно защищал своего железного коня и очень профессионально поколотил агрессоров.

Впрочем, если не учитывать редкие эксцессы, в целом ладили мы с пришлым людом довольно сносно, хотя их присутствие в лагере все-таки напрягало. А начальство предпочитало не обострять отношения и не устраивать скандалы с вызовом милиции. Тем более что вызывать бы пришлось каждый день и без особой причины – ну пришли и пришли, вам-то что…

Романтика

И все-таки даже на фоне этих неприятных штрихов жизнь на АБС выгодно отличалась от всего того, что было в другое время года. Тут мы вроде бы тоже учились, причем очень плотно, но почему-то оставалось время на то, чтобы попеть под гитару, собравшись у кого-нибудь в комнате, погонять чаи под веселые истории и анекдоты, погулять до часу ночи по дорогам и тропинкам окрест станции (и ведь никого не боялись!) и даже организовать маленькие профессиональные сабантуйчики. Дело в том, что в рамках изучения высших растений нам давали полезные сведения о том, как, например, сварить суп из листьев сныти, сделать салат из побегов свербиги, приготовить жареные корни лопуха или корневища рогоза. Причем так, чтобы было вкусно! И потом все это студенты коллективно дегустировали, угощали коллег с других курсов.

А сколько стихотворений и песен было сочинено именно в период практики! Это были и просто перепевки на тему всем знакомых мелодий, и самые что ни на есть авторские произведения, которые в дальнейшем разошлись по всей стране. Студенческий фольклор обычно передавался, как народные былины, из уст в уста (в том числе и с поцелуями), без указания авторства текстов и музыки, однако биофаковские песни Николая Соболева из МГУ, например, знают тысячи биологов по всей стране и даже за рубежом (потому что сочинены они были еще во времена СССР).

Любовь

Дело это молодое, полезное, а близость к природе к ней же и располагает. Не подумайте плохого, ни о каком разврате на АБС речи быть не могло: во-первых, не те условия, во-вторых, мы все-таки были будущими педагогами, а в-третьих, я сейчас вспоминаю времена давно ушедших лет, когда все было по определению чище и светлее, поэтому помню только хорошее.

Короче, да, на АБС отношения складывались гораздо чаще, чем во время учебы на протяжении года. Возможно, потому что там мы видели друг друга только в аудиториях, кому повезет, еще и в общежитии, а здесь все были вместе и рядом целый месяц, к тому же летом. И обстановка была куда более неформальная, из-за чего те же самые преподаватели, которых мы на лекциях и семинарах видели в строгих академических одеяниях, тут воспринимались просто как старшие товарищи, свои в доску, в просторных рубашках и шлепках и с размазанным на лбу комаром.

А что теперь?..

С тех пор прошло немало лет. Если раньше территория АБС со всеми принадлежащими ей окрестными полями, на которых поколения студентов ставили опыты и собирали урожаи, неуклонно сокращалась, земли постепенно переходили то сов­хозу, то местным жителям, то в 90‑е годы вопрос был поставлен ребром: у вуза почему-то не нашлось средств и политической воли поддерживать эту базу. И теперь там живет какой-то богатый человек, который оградил свое поместье забором, снес барак, отремонтировал барский «замок», почистил русло реки Горетовки, сделав ее своим проточным водоемом… В общем, теперь нам туда вход заказан.

А что же с летней практикой, спросите вы? Она теперь выглядит совсем иначе… Кое-где вузы сумели сохранить базы, на которых можно проводить выездные мероприятия. Если даже взять наш МОПИ, который теперь в очередной раз переименован в ГУП (Государственный университет просвещения), там хоть и исчезла АБС «Крюково» под Зеленоградом, но все еще держится АБС «Акатово», недалеко от поселка Московского. И ее периодически посещают студенты и преподаватели, выходя на природу и работая в лабораториях. Но это уже совсем не месяц погружения, как было раньше, максимум несколько дней. Помимо этого есть возможность посещать и другие места в Москве и под Москвой с ботаническими и зоологическими экскурсиями на природу и проживанием в общежитиях. Однако и это ограничивается очень коротким сроком. Потому что дорого. Надо экономить на всем. В том числе сделав так, чтобы студенты уезжали из дома утром и возвращались домой вечером.

Накладно и некомфортно

Раньше вузы могли себе позволить серьезно вкладываться в полевую практику, а теперь почему-то не могут. Почему? Причин несколько. Во-первых, АБС имеет смысл располагать не так чтобы очень далеко, но и не чересчур близко. Агробиостанции в Зеленограде и близ Московского находились очень удачно, ибо от самого вуза до базы добираться максимум пару часов, а попав на место, можно было оказаться в относительно диком лесу, где водились редкие и даже краснокнижные виды растений и животных. Но так было раньше, а сейчас столица настолько разрослась, что сплошь и рядом возникают жилые массивы, растут много­этажки, строят дороги, дачи, гаражи… Что там можно найти, кого увидеть и услышать из живых существ? Крапиву, борщевик Сосновского, галок и ворон. И при этом стоимость земли выросла на порядки, то есть вузу проще продать свои базы за очень хорошие деньги, чем тратиться на поддержание их жизнедеятельности.

А еще, к сожалению, уходит в прошлое культура полевой практики как таковой. То есть не только студентам, но и самим преподавателям, как говорится, в лом куда-то ехать, где-то жить в условиях сильно ограниченного комфорта. Куда проще изу­чать науки, сидя в уютной и цивилизованной лаборатории, а вовсе не в бараках или палатках. Да и законодательство сегодня требует, чтобы если уж вы вышли в лес, то у вас все было по уму – и биотуалеты, и охрана, и трехразовое питание в соответствии с СанПиНами.

Как вы думаете, насколько от всего этого страдает качество образования, о чем так любят в последние годы говорить с высоких трибун? И насколько способен современный учитель биологии или географии, выйдя с детьми на природу, ответить на их вопросы, что это за травка, кто это там поет, что это за минерал?..

Вадим МЕЛЕШКО, фото автора