Слово поэта. «Видели ли вы…»

Мы начинаем публиковать новый цикл статей учителя русской словесности, известного педагога, писателя, заслуженного учителя Российской Федерации Льва Айзермана. Лев Соломонович подробно разбирает уроки по поэзии Сергея Есенина, рассуждая о том, как важно вписать прочитанное в контекст творчества писателя и поэта, в контекст его времени и контекст времени нашего.

После уроков, на которых мы читали стихотворения Есенина, предлагаю за один урок написать о том, как понято одно стихотворение Есенина, о котором мы вообще ничего не говорили. Это третье стихотворение из цикла «Сорокоуст». Смысл самого слова «сорокоуст» объясняю. Видели ли вы, Как бежит по степям, В туманах озерных кроясь, Железной ноздрей храпя, На лапах чугунных поезд?   А за ним По большой траве, Как на празднике отчаянных гонок, Тонкие ноги закидывая к голове, Скачет красногривый жеребенок? Милый, милый смешной дуралей, Но куда он, куда он гонится? Неужель он не знает, что живых коней Победила стальная конница? Неужель он не знает, что в полях бессиянных Той поры не вернет его бег, Когда пару красивых степных россиянок Отдавал за коня печенег? По-иному судьба на торгах перекрасила Наш разбуженный скрежетом плес, И за тысячи пудов конской кожи и мяса Покупают теперь паровоз. Вот уже лет тридцать именно это стихотворение я предлагаю в качестве зачетной работы. Сергей Коненков, который создал знаменитый бюст Есенина, вспоминал, что Есенин часто читал это стихотворение. «Это его характерное было… в его чтении была какая-то нежность, трогательность и трагичность вместе с тем». Меня, когда я предлагал эту работу, интересовало не то, что ученики выучили, а то, чему они научились. Как научились понимать стихи Есенина, и вообще стихи, и вообще поэтическое слово. Мне было важно узнать, как слышат мои ученики слово поэта, насколько адекватно воспринимают они само стихотворение. Когда я начинал эту работу в семидесятые годы, я преподавал и в гуманитарных классах. Было немало работ тонких и проникновенных. Но были и чудовищные сочинения. «Есенин не против вторжения поезда на чугунных лапах. Это необратимый и закономерный процесс. К новому коню он относится с уважением. Он любуется железной ноздрей этого чугунного поезда. И принимает эту жизнь, понимает, что только с помощью индустриализации можно преодолеть отставание деревни». «Поэт принимает вторжение стальной конницы. Сколько работы может сделать один стальной конь! Сколько людей он перевезет!  Есенину жаль разбуженный скрежетом плес, но гордый и стальной конь не горе,  а, наоборот, новая радость. Есенин молится о старом привольном мире, но тут же поет гимн новому, входящему в жизнь». «Есенину эта гонка представляется смешной и глупой: «Милый, милый,  смешной дуралей, ну куда, куда он гонится?» Автор хочет понять, для чего бессмысленно пытается человек жить со своими деревенскими понятиями о жизни. Разве он не знает, что живых коней победила стальная конница?» Эти ученики шли не от стихотворения, не от его интонации, не от звучания поэтического слова, не от картины, в нем воссозданной, от некоего клише, расхожего стереотипа, под который и подгонялся живой текст. И дело здесь не только,  а может быть, и не столько в восприятии художественного произведения. Суть в самом типе восприятия искусства и жизни, в характере мышления. В своей последней книге Олег Смолин приводит данные самого авторитетного исследования, которые показывают, что 20 процентов оканчивающих школу функционально неграмотны, в частности, они не могут понять, осмыслить прочитанный текст, выразить свои мысли по поводу этого текста. Я не удивился бы, если бы узнал, что эта цифра значительно больше. Каждый, кто работает с учениками, готовя их к ЕГЭ по русскому языку, знает, как часто они не могут понять смысл самого простого текста. В данном случае о художественном тексте я и не говорю. И потом на протяжении многих лет я буду встречать вот именно такое понимание есенинского стихотворения в выпускном классе. Вот выписки из работ начала XXI века: «Автор, как и любой современный человек, умом поддерживает эти нововведения». «И не зря же поэт обращает внимание на «лапы» паровоза и «тонкие ноги» жеребенка. Этим он хочет показать слабость и беспомощность старого времени перед новым. И как бы быстро ни гналось оно, все равно не нагнать новое время, потому что время никогда не стоит на месте, оно всегда бежит очень быстро, унося с собой старые человеческие ценности и устои и принося с собой новые». «Будущее побеждает прошлое. Прошлое забывается, а в будущем мы живем». «Есенин понимает, что нельзя идти против прогресса». «Время не повернуть вспять, поэтому надо идти вперед и не стоять на месте». «Это стихотворение о том, что ничто не бывает вечным, а отчаянная попытка жеребенка опровергнуть это еще раз подтверждает эту аксиому». «Есенину забавно видеть, как, «тонкие ноги закидывая к голове», скачет красногривый жеребенок. Жеребенок и паровоз всего лишь примеры изменения мира. Я считаю, что автор своим произведением выводит основную мысль: «Все когда-то заканчивается, все имеет начало и конец, ничего не вечно!» Правда, в последние годы таких перлов становится все меньше. Что это – школьники стали художественно зорче? Да нет, просто изменился сам стереотип: сегодня в печати, на телевидении все больше и больше предпочтения отдается «жеребенку», живой природе, все чаще выступают в ее защиту. В последний раз я проводил эту работу весной 2012 года. Абсолютно дремучих работ не было ни одной. И все же,  и все-таки в нескольких работах звучал вот такой мотив: «Хотя ему грустно смотреть в уходящее прошлое, которое не вернуть, Есенин переживает за это прошлое, но относится с пониманием к новому». «Эта отчаянная гонка в конце концов окончится, и придется смириться с новым». «Есенин не протестует против нового, но он тоскует по старому, и приходится только смириться со смертью старого и прекрасного». «Ему не нравится новое время, новая жизнь, но с этим нужно смириться, смириться со смертью всего живого и прекрасного». Естественно, все эти десятилетия я судил о написанном моими учениками не только по тому, что писали они о стихотворении Есенина, но и по тому, как писали они. И когда я читаю «в данном стихотворении продемонстрировано», или «в данном стихотворении присутствует жеребенок», или «автор пытается перегнать поезд с помощью жеребенка», то и в этом вижу недочувствие. Тем более что время от времени жеребенок превращается то в «жеребца», то в «животное». Все это вопросы и проблемы не только развития речи учащихся или выявления их знаний по литературе. Мне близка мысль, высказанная поэтом Владимиром Корниловым в его книге «Покуда над стихами плачут…»: «Позволю себе высказать, возможно, спорную, но, как мне кажется, важную мысль, что люди, глухие к поэзии, обделены природой в большей степени, чем глухие к музыке. Равнодушие к музыке, на мой взгляд, свидетельствует о неразвитости слуха, между тем как равнодушие к поэзии говорит о неразвитости души». Могу лишь добавить, что и понимание поэзии, и интерес к ней, как, впрочем, и сама душа, так же как и ум, могут развиваться, обогащаться, в том числе и в школе. Тут важна прежде всего точная диагностика, умение смотреть правде в глаза. Если бы я вместо этого стихотворения Есенина предложил своим ученикам какую-нибудь тягомотину вроде тех тем, что давались на экзаменах, то они бы списывали или копировали какую-нибудь банальность и не было бы у меня никакой головной боли и никаких расстройств. И были бы у меня хорошие отметки в журнале, и поощряли бы меня щедро стимулирующей частью зарплаты. Но какое все это имеет отношение к преподаванию литературы? Проработав в школе более 60 лет, я слишком хорошо знаю, что сплошь и рядом то, что писали в школьных сочинениях и вступительных сочинениях в вузе, что отвечали на устных экзаменах, абсолютно не свидетельствовало ни о знании литературы, ни об интересе к ней, ни об отношении к прочитанному, ни даже к тому, что произведение было прочитано или не прочитано. Лет двадцать назад меня попросила зайти директор школы. Она сказала мне, что нам предлагают провести экзамен по литературе за девятый класс в любой удобной для нас форме (это был экзамен, который сдавали не все, а лишь те, кто выбрал литературу для экзамена). И попросила подготовить свои предложения. Я ответил, что конкретно сейчас задание не могу назвать. Но оно должно быть таким, чтобы ученикам к нему не нужно было ничего учить и вообще не нужно было бы к нему готовиться. Исходя из этого мы дали на экзамене два стихотворения: Александра Блока «Я Гамлет, холодеет кровь…» и Марины Цветаевой «Диалог Гамлета с совестью». И попросили их сравнить. Желающим был предложен и дополнительный вопрос: какой из этих Гамлетов ближе к «Гамлету» Шекспира, трагедия которого тогда входила в программу и мы о ней говорили на уроках. Вот и все. И не шесть часов, как было прежде (это чистая клиника), а всего два часа. Но вернемся к стихотворению Есенина. В 2012 году у меня был лишь один маленький класс. Поэтому сейчас я буду говорить о работе, которая проводилась в 2006 году в трех одиннадцатых классах. На сей раз были только две работы с абсолютным непониманием стихотворения. Я был удивлен: четыре года назад так написали 9 процентов одиннадцатиклассников. Но даже у тех, кто хорошо почувствовал нежность, боль и трагедию этого стихотворения, был серьезный просчет. «Видели ли вы…» – начинает свое стихотворение Есенин. И совершенно очевидно, что именно с этой картины, с того, что увидел поэт,  с того, как показаны паровоз и жеребенок, и должно было начинаться это сочинение. Между тем 7 человек из 64 писавших в тот день (а это 42 процента) ключевые образы стихотворения обошли и вышли к смыслу стихотворения, о котором писали хорошо и даже отлично. Но зато все остальные именно с этого и начали. «Красногривый жеребенок олицетворяет собой все прекрасное и чистое, наивное и веселое». «Он изображен легким, изящным, детским, наивным и веселым». «Нежный, вызывающий умиление жеребенок». «Романтический, прекрасный образ красногривого жеребенка, такого трагически беззащитного перед силой железного века, забирает с собой в плен сердце читателя». «Он весь – живость, непосредственность и какая-то легкость. А поезд оставляет впечатление чего-то тяжелого, отталкивающего и пугающего». «Жеребенок и поезд как бы противоположны друг другу. Поезд едет «на лапах чугунных» – видна тяжесть, неуклюжесть чего-то неуклюжего, холодного, отталкивающего и пугающего». «Жеребенок же скачет, «тонкие ноги закидывая к голове». Он весь – жизнь, что-то прекрасное, легкое, автор называет его так ласково: «милый, милый смешной дуралей». «За этим поездом, который бежит, «железной ноздрей храпя», бежит по степям, мчится «красногривый жеребенок» – символ прошлого, такого любимого и родного, такого естественного и привлекательного. У него не «лапы», а «тонкие ноги», он не бежит, а скачет, «милый, милый, смешной дуралей». «Паровоз бежит, «кроясь», как хищник, в то время как жеребенок скачет открыто, «как на празднике отчаянных гонок».