Славянский меридиан. По обе стороны магистрали – история

Российско-украинский писатель и путешественник Владимир Супру-ненко проехал на велосипеде 2 тысячи километров по дорогам Украины, Белоруссии, России.

Украинский шлях

…Древлянские языческие божки никак не хотели принимать меня. Собравшись на полянке, они смотрели на пришельца с юга пусть не злобно, но как-то неприветливо и настороженно. Прожужжал над ухом овод, комар спикировал на руку и стал медленно наливаться кровью. С севера зашло темное облачко и тут же превратилось в грозовую тучу. И вдруг за спиной раздался голос:

– А ты как хотел, тут Полесье, земля Дерев. Не всякого к себе допускает…

Свое путешествие я начал с низовьев Днепра, с родного Запорожья. Выехав за городскую черту и очутившись посреди золотистого пшеничного раздолья, заботливо, будто рушником хлебная паляни-ца, накрытого небесным голубым колпаком, я сразу ощутил славянский простор в желто-блакитном украинском тоне. Украина – это как бы полуденный полюс славянства. Тут по ветреным степным шляхам промчались скифские всадники, казацкие кони, махновские тачанки, позже по ним протянулись чумацкие обозы. Не случайно звездный Млечный Путь в народе стали называть Чумацким шляхом. И я уверен, что слово «шляхетство» -благородство – произошло не от «шляхты» – дворянского сословия, а именно от звучного и гордого украинского «шлях» – большая верстовая дорога. Поднялся по меридиану чуть выше – и на меня буквально обрушилась щедрость местных садов. Золотистая осыпь абрикосов, нежно-зеленые почти молодильные яблоки белого налива, уже начинающие бордоветь с боков груши-дули, налитые рубиновым соком вишни, сизые сливы, смоляные капли шелковицы, стыдливо прячущиеся в густой листве виноградные кисти (их время еще придет) – все это часто прямо на улице, по обочинам дорог, как говорят сельчане, «для людей». Одна бабулька, узнав, куда я еду, стала накладывать мне свежих пупырчатых огурчиков, а потом покачала головой: «А я думала, все с горы катят. А ты туда, на гору, бидолаш-ный…» Думаю, что она пожалела меня, неизвестно по какой причине убегающего от этой садово-огородной благодати в северные края. Проезжаю Петриковщину (ее знаменитая роспись как раз и отражает пышность и многоцветье здешних садов) – родину моих предков. Как не свернуть с магистрали и не направиться к белеющим на взгорке хаткам под соломенными крышами?! Здесь они еще сохранились. Как и стремление удержать прошлое, а кое-что и возвратить из него в сегодняшний день, на законных правах утвердить в нем. Один из углов-«кутков» села Гречино до сих пор по старинке называется Га-лушковкой. Так вот здесь за последние годы основано аж три этнографических казацких хутора (у запорожцев они назывались зимовниками). Один из них основали гречинский старожил с длинными казацкими усами Анатолий Ламза и его жена Наталья. Затею родителей поддержал и сын Роман. И хаты, и плетни, и печи, и загоны для скота, и конные скачки, и будни, и праздники – все здесь как в далекие казацкие времена. Старина настолько естественно вписывается в современный сельский пейзаж (а во многом и живописно дополняет его), что порой кажется, что это и есть его вневременная сущность.

То же самое относится и к памятнику Тарасу Бульбе, который высится на скалистом берегу Днепра в селе Келеберда на Полтавщине. Я попал сюда через несколько дней после знойного марафона по степному безбрежью. «И далеко печешь, батя?» – таким вопросом часто встречали меня в приднепровских селах скучающие у ворот старики. Жара (по-украински «спека») стояла непомерная, и я относил диалектное словечко «печешь» не к расстоянию, а к зною. Как и чем спасаться от него? Проблема ныне не только для путешественников, но и для всех оседлых обитателей средней полосы. Я начинал движение рано – в пять-шесть часов был уже в седле. А к полудню, когда солнце подбиралось к зениту, с чувством добротно проделанной работы искал укрытие в тени. Желательно густой и с учетом того, что солнце, скатываясь к западу (хоть это направление оно еще не поменяло), достанет тебя и придется в обморочной дневной полудреме вместе с дорожным скарбом менять привальную дислокацию. Через неделю я не то чтобы привык к зною, но стал воспринимать его как данность, некое состояние природы, к которому нужно относиться как к капризу любимой женщины или ворчанию старушки-матери. Наверное, это самое главное -понять, принять, а может, даже и полюбить стихию в любых ее проявлениях. На то она и стихия, чтобы демонстрировать свою силу, свой норов, свою неуемность.

…Торжественно пламенел закат. Вечерний, потемневший, но все еще просторный и ясный в деталях дальних зеленых островов Славу-тич величаво, с достоинством, без натуги нес к морю свою древнюю славянскую славу. С моим давним знакомым, намедни произведенным в почетные граждане села, Владимиром Ковпаком мы сидели на теплых камнях возле Тараса. Я отходил от знойной дороги (в этот день, торопясь к Володиному холодильнику, набитому к моему приезду всякими прохладительными напитками, я проехал больше ста километров), а Володя все увлекал и увлекал меня в украинскую историю.

– Знаешь, эти земли когда-то для своего зимовника облюбовал сам легендарный атаман Сирко, который, кстати, не проиграл ни одного сражения. Запорожцам здесь было где разгуляться. Так что памятник Бульбе тут не случайно один наш богатенький келебердинец, он сейчас где-то в Австрии обитает, установил. Чуешь, какой от него мощью веет?

– Чую, батько, чую, – ответил я, а мысли хоть и держались за эти берега, но уже летели дальше, за Днепр, за леса, в другие славянские земли. И вдруг подумалось, что гоголевский Тарас не случайно встретился мне на пути. Ведь его мощная фигура – олицетворение не только казацкого «лыцарства», но и всего древнего славянского духа.

Володя Ковпак по профессии врач, однако, увлекшись украинской стариной, написал несколько исторических романов. Даже какую-то международную премию отхватил. Кто только не ныряет нынче в стремнину украинской истории – в ее глубинах и водоворотах адреналина хватит на всех. Прошлое южного славянского по-граничья, где переплелось множество культур, переполнено драматическими сюжетами. Тут много всего полезного, поучительного и для наших российских соседей (как, кстати, и у них для нас). И я уверен, что тайны (раскрытые и навсегда похороненные в завалах истории), увлекательные, подчас почти детективные истории, были и легенды тех времен еще вдохновят не одно поколение писателей и поэтов всех народов. И новые памятники появятся на берегах Днепра…

…Отеческое напутствие бронзового Тараса проводило меня на север. Знойное попутье опять накрыло меня. Обливаясь потом, я крутил педали и повторял слова другого Тараса: «Караюсь, мучаюсь…» Прилюдно поэт не каялся. Я тоже этого не собираюсь делать. Однако про себя повторяю: «Каюсь, каюсь… » Однако тут же раздается окрик Тараса-запорожца: «Ты, сучий сыну…» И я хватаю за горло свою слабину и упрямо одолеваю очередной подъем.