На чтение: ≈ 13 мин.Речевое мастерство – это умение не выходить из себя. Светоний рассказывает, как император Август, чтобы успокоить панику, начавшуюся в театре из-за якобы падающего амфитеатра, привлек внимание к себе и встал на самое опасное место. Паники, естественно, уже не было. Учитель, увидев готовых сцепиться в схватке десятиклассников, ничего уже не слышавших, подошел и стал между ними. “А ведь могли бы…” – промолвил один. “Не могли бы!” – сообщил учитель тем, что еще миг назад готовы были схватиться.
Процесс педагогического воздействия и взаимодействия – это общение; в общении аккумулируются словесные, наглядные и практические средства воздействия на личность. Слово может стать картиной (вспомним описания, созданные классиками литературы), а может оказаться действием, практикой – не случайно возник термин “речевое поведение”. А учитель – речевая личность, и только через общение приобретает он авторитет среди воспитанников.
Мы часто видим, что нас не слушают, справедливо возмущаемся: “Хорошо говорить – это хорошо слушать!”. А потом ловим себя на том, что совершенно не знаем того, кто перед нами. Но ведь общение – это обоюдное внимание, а мы готовы войти в класс с набором типовых схем и правил, не заботясь о восприятии.
Давайте подумаем: мы сами не перебиваем собеседника? Или только думаем, что сказать дальше самим? Не оправдываемся? Не пытаемся, перекрикивая ребят, начинать урок? Не вторгаемся на личную “территорию” собеседника? Не пытаемся скрыться от класса за столом или за стулом? Если нет – положительная коммуникативная валентность практически достигнута.
Но мы в строгом смысле не имеем права учить: учитель не тот, кто учит, а тот, у кого учатся, подчас не замечая этого. А ученики нас учат лишь тогда, когда коммуникативное лидирование остается при нас, если этого нет, зачем учитель? Резвиться, кидая мячик “для блиц-опроса”, ребята умеют лучше него. Кричать – не хуже. А когда дидакт является на урок в костюме плейбоя, ребята подсознательно чувствуют: за ними идут, их уровня демонстративно стараются достичь, значит, “учить” можно и дальше. Хождению по столам, например. Но первая заповедь речевого мастерства педагога: никогда не делай того, что ученики могут делать лучше тебя, приобщайся к их миру, не копируя его.
Есть у нас два врага, которые преодолеваются речевым мастерством: синдром “княгини Марьи Алексевны”, когда мы подчиняем свои действия ответной реакции, и барьер “qui prо quo”, при котором собеседника, наоборот, мы просто не слушаем. Такого рода “ритуальное общение” – не для урока.
Мир для ребенка – это его “языковая картина мира”, и частью таковой является слово наставника, обращенное к нему. Оно обогащает картину, раздвигает ее рамки, если его произносит мастер. В классе, явно “испытывающем” молодую выпускницу вуза, слышится ее колоратурное “Перестаньте болтать!” почти с безнадежным стоном. Мастер слова никогда ни в чем не упрекнет: он знает, что упрек в проступке, тем более в несуществующем, – это разрешение его совершить. Необходима мгновенно обозначенная положительная модель поведения. Поэтому не “Перестаньте болтать!”, не “Хватит испытывать мои нервы!”, а негромкое, но жесткое: “Внимание!”; а если пользоваться методикой риторической амортизации (М.Литвак), как это делает А.Гин, то – “Громче! Еще громче! Еще!”… И ребята внезапно осознают, что следуют сценарию учителя, и он, воспользовавшись классической риторической техникой кризиса, становится единственным лидером общения; отныне его требования, просьбы и приказы будут выполняться безоговорочно.
Всякий запрет бессмыслен: “Не мешай!” – фраза, разрешающая мешать: о такой возможности дитя и не догадывалось, оно просто говорило по мобильному телефону. Запретить, значит, умело разрешить: не “Сними кепку!”, а “Если есть причины беспокоиться за голову, головных уборов не снимайте!”. Не “Брысь с подоконников!”, а тихое и оттого не менее требовательное: “Сидите, я не мешаю… К доске идет… Можешь оттуда, но я перед тобой стою. Хочешь на пол? – но класс должен быть всегда вместе. К тому же мест на уроке не меняют”. “Не хочешь учить? – И не надо: школа для сильных людей”. Не нужна интонация ментора, страдающего несварением желудка, но учитель должен быть достаточно смелым, чтобы оказаться командиром.
Учитель – коммуникативный лидер в любой ситуации. Чтобы этого достичь, необходимо речевое мастерство.
Педагог играет множество ролей на уроке: это художник, для которого каждый урок – новое произведение; профессор, слышащий, увы, лишь себя и всему предпочитающий монолог, где обилие фактов скрывается за лавиной параметров и схем; командир, умеющий вовремя принимать необходимые решения и ведущий занятия как “мозговую атаку”; родитель, строящий взаимоотношения с классом на доброте и чувстве ответственности за судьбу каждого; нередко, увы, – приятель (об этом приходится сожалеть: у приятелей не учатся, у них занимают до получки).
Текст, преподносимый без надлежащего речевого мастерства (иногда и умение молчаливо сделать замечание – мастерство), разрушает сам себя. Каждое правило, каждая математическая и физическая закономерность должна формулироваться так, чтобы адресат, то есть ученик, знал, что это говорится для него.
Давайте не произнесем ни одного монолога без обращения к ребятам, без так называемых форм диалогизма, которые оживят и сделают интересным любой монолог. Можно говорить о банальных (для нас) вещах, но ребята не упустят ни одной мысли, если вовремя включать такие структуры.
Ответствование (вы спросите: “Так кем же был Иван Грозный в большей мере?”) – вопрос от имени аудитории с ответом самого учителя или другого человека, авторитетного в этом классе.
Заимословие (“Не с этим ли ты вчера спорил? Вспомни-ка…”) – взгляды кого-либо из учащихся класса или косвенное цитирование (“Наполеон говорил, что солдаты обязаны отдать ему жизнь”), включенное в речь.
Сообщение (“Скажите-ка, что такое вектор Мёбиуса?”) – вопрос к слушателям и ответ обычно от подлинно авторитетной инстанции.
Предупреждение (“Но вы можете возразить…”) – постановка противоположного суждения от лица учеников и учительский ответ на него. Это провоцирующий вопрос, обращенный к ранее изученному.
А что происходит в обществе? Происходит то, что произошло: язык нации отвергается самой нацией, жизненная “школа” противоречит официальной. Человек стыдится говорить на родном языке, прячась в кельях жаргонов. Он протестует против лавинообразного национального унижения и разложения и в поисках острова спасения создает себе Канары англицизмов и американизмов – в языке, в культурных ориентирах, в самосознании. Эти процессы – производное того, что учитель лишен речевого мастерства, техники общения, риторики воздействия.
Как быть?
Учитель сам не должен разрушать нормы языка в погоне за большей экспрессивностью речи. Нет ничего опасного, если он произнесет: “Урок завершен, можете выруливать” или “Неужели еще не врубился?”, но это уместно лишь тогда, когда элементы жаргона только оттеняют безупречное владение педагога русским языком, его общую речевую культуру, когда он произносит их, чтобы через ироническое акцентирование выразить свое отношение к подобной лексике и тем очевиднее формировать подлинную культуру речи учеников. Но нет ничего более смешного, чем педагог, растерянным тоном вопрошающий: “А что такое прикол?”. Молодежный жаргон надо знать, им надо владеть, необходимо комически утрировать его “образцы”, чтобы аудитория, для которой такая речь обычна, стала слушать и слышать. А затем, войдя в систему координат аудитории, заставив ее прислушаться к голосу действительно эрудированного человека, применить риторический “кризис”, изнутри разворачивая нравственный вектор учащихся, возвращая им украденную у них русскую речь и подлинное самоосознание.
А залог речевого мастерства учителя состоит в его умении слушать и слышать, быстро переходить с одного позиционного уровня на другой; предвосхищать ситуацию, создавая положительный “образ аудитории”; помнить о том, что общение предполагает возможность смотреть на мир и глазами другого человека. Совершенно недопустимо
– создавать себе образ врага в ученике;
– играть по навязанному сценарию;
– покидать позицию коммуникативного лидера;
– апеллировать к другому авторитету (директор).
Если педагог сам способен пародийно “ботать вкрутую по фене”, снисходительно усмехаясь над ее кульбитами, он осуществляет риторическую стратегию борьбы с засорением языка. Она трехэлементна. Учитель
а) знает нормы языка;
б) может привести примеры наиболее типичных нарушений;
в) методом concessio – “уступки” аудитории, принятия ее позиций формирует у нее новое (насмешливо-снисходительное) отношение к ошибкам и недочетам. Мало сказать “плохо” – надо, чтобы это аргументированно приняли для себя сами ученики.
Мы должны иметь право говорить от имени идеала или указать пути к его достижению, чтобы вырвать целое поколение из лап антикультуры. Очевидно, что на переднем крае борьбы с речевым бескультурьем должен стоять педагог. Вот почему курсы “Педагогическая риторика”, “Речевое мастерство учителя” должны оказаться важнейшими при подготовке будущих учителей в педагогических вузах. Без этого языковая картина общества не изменится, а глухое равнодушие детей к бессильно-“добреньким” учителям, не умеющим о поэзии рассказать языком поэзии, а обо всем – языком речевого лидера, будет единственным ответом на наше растерянное: “Почему?”.
Александр МУРАШОВ,
доктор педагогических наук
Москва
Выбор читателей
Комментарии