На чтение: ≈ 16 мин.Дни памяти самых великих святых часто совпадают с годовщинами рождения злодеев и великих грешников. И мы вынуждены одновременно вспоминать и о тех, и о других. Вспоминать не затем, чтобы осудить или прославить кого-то. Для нас гораздо важней было бы извлечь из их биографий свои собственные, подчас горькие, запоздалые уроки.
Убийство ради любви
…моя сила сломалась.
Я шел, шатался.
Огненный шар раскалялся…
И уже тяжкая подымалась
Радость. Радость от века, –
Радость, что я убил человека.
Эти стихи были опубликованы в 1931 году в Париже уже после смерти их автора, прожившего яркую, недолгую и страшную жизнь. Будущий проповедник и «аристократ» русского террора Борис Викторович Савинков появился на свет 19 января (1 февраля) 1879 года в городе Харькове в семье провинциального судьи.
В 24 года он стал одним из основателей Боевой организации партии эсеров, развязавшей в начале ХХ века чудовищную охоту на представителей государственной власти Российской империи. Под непосредственным руководством Савинкова были убиты министр внутренних дел Плеве и генерал-губернатор Москвы – великий князь Сергей Александрович. Но это лишь вершина кровавого айсберга. Общее число жертв эсеровского террора к 1907 году достигло более 6 тысяч человек. В это число не входят сами убийцы, их родители, жены, дети. Как понять, во имя чего они исковеркали свою жизнь?
– Воля народа – закон. Это завещали Радищев и Пестель, Перовская и Егор Сазонов. Прав или не прав мой народ, я – только покорный его слуга. Ему служу и ему подчиняюсь. И каждый, кто любит Россию, не может иначе рассуждать.
Сегодня, как и 100 лет назад, многим выгодно представить Савинкова и его соратников бандой бездушных космополитов, с радостью разрушавших великую Россию на еврейские деньги. Как видим, это не так. Многие из них искренне верили, что убийства чиновников помогают Родине.
– Мы выросли в парниках, в тюрьме или в «вишневом саду». Для нас книга была откровением. Мы знали Ницше, но не умели отличить озимых от яровых; «спасали» народ, но судили о нем по московским «Ванькам». Мы были барами, народолюбцами из дворян.
Карательные меры, предпринятые премьер-министром Столыпиным в 1907 году, остановили волну террора и вынудили Савинкова бежать из России. В эмиграции его ждало новое разочарование. Его учитель, шеф и создатель Боевой организации Евно Азеф оказался провокатором, двойным агентом той самой царской охранки, ради борьбы с которой Савинков изначально и ушел когда-то в террор.
Жизнь ни во что
Савинков решил уйти из революции в литературу. Написал «Воспоминания террориста» и еще несколько книг. Но его совесть была навеки обагрена кровью. Он не жил, а мучился.
– В детстве я видел солнце. Оно слепило меня, жгло лучистым сиянием. В детстве я знал любовь – материнскую ласку. Я невинно любил людей, радостно любил жизнь. Я не люблю теперь никого. Я не хочу и не умею любить. Проклят мир и опустел для меня в один час: все ложь и суета.
Всю оставшуюся жизнь Савинков ощущал на себе это проклятие. Он страдал от богооставленности. Но не мог, не хотел искать защиты у своего Творца.
– Какому богу мне молиться, чтобы он не оставил меня? Где моя защита и кто мой покровитель? Я один. И если нет у меня бога, я сам себе бог. Я не хочу молитвы рабов… Пусть Христос зажег Словом свет. Мне не нужно тихого света. Пусть любовь спасет мир. Мне не нужно любви. Я один. Я уйду из скучного балагана.
Написав эти страшные слова, он прожил еще 15 лет. Пытался примириться со своей страной в первую мировую войну, помогать ее новым, скороспелым вождям после февральской революции и даже защищать ее от коммунизма после октябрьского переворота. Он устраивал новые заговоры и писал о них новые книги. Но все эти годы его душу разъедало отчаяние.
– У меня нет дома и нет семьи. У меня нет утрат, потому что нет достояния. И я ко многому равнодушен. Мне все равно, кто именно ездит к Яру, – пьяный великий князь или пьяный матрос с серьгой: ведь дело не в Яре. Мне все равно, кто именно «обогащается», то есть ворует, – царский чиновник или «сознательный коммунист»: ведь не единым хлебом жив человек. Мне все равно, чья именно власть владеет страной – Лубянки или Охранного отделения: ведь кто сеет плохо, плохо и жнет… Что изменилось? Изменились только слова.
В 1924 году Борис Савинков попал в руки чекистов при нелегальном переходе границы. На суде он неожиданно для многих признал советскую власть. Большевики приговорили его к 10 годам тюрьмы. Но 7 мая 1925 года, выбросившись в лестничный пролет Лубянской тюрьмы, он сам вынес и привел в исполнение свой приговор.
– Я не верую в рай на земле, не верую в рай на небе. Я не хочу быть рабом, даже рабом свободным. Вся моя жизнь – борьба. Я не могу не бороться. Но во имя чего я борюсь, не знаю.
Карьера подпольщика
А ведь у Савинкова был иной выход. Ему стоило только переступить через себя, через свое отчаяние, гордость, страх…
Мог ли он это сделать? Мог. Ему было дано довольно сил и времени. А главное, у него перед глазами находился живой образец человека, тоже посвятившего террору всю свою молодость, но нашедшего в себе мужество для покаяния. Ровно за 27 лет до рождения Савинкова, 19 января 1852 года, в военном укреплении Геленджик на Кавказе в семье военного врача родился великий русский мыслитель – Лев Александрович Тихомиров.
– Русское правительство не имеет никакого нравственного влияния, никакой опоры в народе; вот почему Россия порождает столько революционеров; вот почему даже такой факт, как цареубийство, вызывает у огромной части населения радость и сочувствие! Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя отвратить никакими казнями, или добровольное обращение верховной власти к народу. Исполнительный комитет обращается к Вашему Величеству с советом избрать второй.
Когда Тихомиров написал эти строки, ему было 29 лет. Член Исполнительного комитета террористической партии «Народная воля» и редактор партийной газеты к этому времени пользовался непререкаемым авторитетом среди русских радикалов. Его друзья-заговорщики наконец совершили седьмое, «удачное», покушение на царя-освободителя Александра II. Россия застыла в ужасе. И вот он вместе с товарищами, желая «воспользоваться моментом», грозит и дерзко ставит условия сыну только что убитого императора Александру III. Насколько же бесчувственным нужно было быть, чтобы осмелиться на такое?
– С ранней юности, – вспоминал впоследствии Тихомиров, – я усвоил себе миросозерцание, которое тогда господствовало в «прогрессивных» слоях русского общества. Как и все, я воспринял эти взгляды еще тогда, когда не имел никаких самостоятельных наблюдений жизни, никакой самостоятельности критики, да не имел еще и достаточно созревшего для работы ума… Как и все зараженные «прогрессивным» мировоззрением, я узнал жизнь сначала по книгам.
Меньше чем через год грозившая престолу революцией «Народная воля» была полностью разгромлена. Тихомиров тайно уехал за границу. Он собирался наладить там выпуск подрывной антиправительственной литературы, с помощью которой можно было бы соблазнить террором новое молодое поколение российских граждан. Однако жизнь в свободной Европе и настроения в кругу русской революционной эмиграции разочаровали его так же сильно, как позднее Савинкова.
– Моя личная практика заговорщика, мое мало-помалу увеличивающееся наглядное знакомство с действительностью французской политики, мое, наконец, теоретическое, тоже все накопляющееся знание социальных явлений – все меня убеждало, что наши идеалы, либеральные, радикальные, социалистические, есть величайшее умопомрачение, страшная ложь, и притом ложь глупая.
Ренегат или реалист?
Тихомиров не враз переменил свои убеждения. Ему недостаточно было убедиться в нелепости революционных теорий, его деятельная душа жаждала новой реальной веры.
Христиане знают, что человеку, находящемуся в духовном поиске, часто посылаются очищающие душу скорби. Они должны не только смирить грешника, но и помочь ему вновь обрести связь с Богом через молитву. Таким событием для Льва Тихомирова стала тяжелая болезнь сына.
– Когда болезнь Саши подвергла меня настоящим пыткам, я, с одной стороны, почувствовал в себе прилив бороться до крайности, с другой – у меня появилось нечто вроде молитвы. Я не молился общепринятыми знаками, но я обращался к кому-то в душе, в сердце. К кому? Я не знал, и даже знал, что не к кому, а все-таки обращался… Я молил кого-то о пощаде, я кому-то давал обеты. Я иногда говорил в себе: Господи, если Ты есть, помоги… И вера вливалась в меня с каждым днем, вера беспорядочная, неясная, вера неизвестно во что. Веру ясную, догматическую мне неоткуда было взять, и я еще о ней мало думал… Мои таинственные беседы с Евангелием большей частью касались чисто высших вопросов миросозерцания. Что правда? В чем обязанность моя? Но случалось, искал я утешения и совета своим безвыходным материальным положением. И вот в одну такую минуту попадается мне ответ: «… и избавил его от всех скорбей его, и даровал мудрость ему и благоволение царя египетского фараона». Этот ответ мне упорно попадался много раз, в разные дни. Он меня поразил этой настойчивостью.
В 1888 году революционные круги всколыхнуло небывалое известие. Бывший член исполкома «Народной воли» публично обратился к русскому царю… с покаянной просьбой о помиловании.
– В середине года я напечатал в Париже на французском языке отдельным изданием «Исповедь террориста». На русском языке та же брошюра была выпущена под заглавием «Почему я перестал быть революционером?» Это была бомба, разворотившая до основания революционный муравейник. Никого не называя, я разоблачил подполье, его навыки, приемы, бесчестную игру, вредную тактику, своекорыстие, карьеризм; покаялся в своих ошибках и поставил крест на прошлом, призывая моих бывших товарищей работать не против государства, а вместе с государством, для народа.
Об этом поступке Тихомирова долго говорили в России и за границей. Одни возмущались, другие подозревали обман. Но Александр III поверил честному слову того, кто еще семь лет назад угрожал убить его. Тихомиров получил полное прощение.
Возвратившись в Россию, он мог навсегда уйти из политики. Но обретенная вера внушила ему сознание необходимости искупления своих прежних революционных грехов. Бывший безбожник делается одним из самых горячих и глубоких заступников русского православия и самодержавия. Он пишет сотни статей с критикой атеизма, социалистических и либеральных учений, а его фундаментальная работа «Монархическая государственность» становится настольной книгой каждого просвещенного защитника престола.
Лев Тихомиров тихо скончался в Сергиевом Посаде в 1923 году. Победа социалистической революции, делу которой он отдал когда-то многие годы, не обрадовала, но и не ужаснула его. Свой второй капитальный труд – «Религиозно-философские основы истории» – он закончил такими словами.
– Человечество решает своей свободной волей, идти ли к Богу или отказаться от Него. Пока среди людей находятся желающие быть с Богом, а Богу это всегда известно, конца мира не наступит.
В истории бывали времена с таким сильным напряжением зла, что казалось, незачем уже существовать миру дальше. Такие эпохи, к которым принадлежит и наша, по своему характеру действительно составляют «последние времена». Но Господь не открывает людям сроки жизни мира, чтобы наша свободная воля не связывалась соображениями: «еще не скоро» или «все равно уже поздно», ибо наша работа на Царствие Божие должна обусловливаться не такими прикладными соображениями, а свободным исканием добра или зла, свободным желанием работать на Господа или отвергнуть Его.
Тихомиров и Савинков родились в один день. Начало их жизни также оказалось весьма схожим. Но окончились эти судьбы совсем по-разному. Возможно, для многих из нас эта разница послужит поводом для того, чтобы лишний раз задуматься о своей жизни и постараться понять, куда же приведут нас выбранные с детства пути.
Артем ЕРМАКОВ, кандидат исторических наук
Выбор читателей
Комментарии