Путь к истоку

…Светло и просторно было вокруг. Над крупными ромашками вились пчелы. Над разнотравьем торчали изящные свечи люпина, местами образуя целые сиреневые полянки. Дорога свернула налево, а мы по едва заметной тропинке через мелколесье пробрались к серому колодезному срубу. Совсем близко чернела вода. Она была неподвижной и казалась густой и тяжелой. Я наклонился, зачерпнул ладонью воду. Понюхал, дотронулся губами. Вода была чистой и прохладной, но явно отдавала болотом.

– Днепр с живого родника начинается. Только он не на поверхности, а спрятан под болотными мхами, – объясняет мой провожатый, местный сельский библиотекарь. – У нас тут что ни болото, то мох или омшара. Есть павловский мох, гавриловский, Днепр берет начало в аксюнинском мху. Это метров сто отсюда. Без болотных сапог туда не добраться. А этот сруб не зря тут старики поставили. В засушливые годы все вокруг пересыхало, только здесь вода была. Так вот природа распорядилась, сама определила место истока, а люди по-своему его обозначили.
…Чайка нырнула под пролет моста и, скользнув над хортицкими скалами, понеслась дальше, туда, где Днепр раздвигал берега и разливался до горизонта. Здесь, за днепровскими порогами, прошло мое детство. На берегу Днепра родился мой отец. В приднепровских плавнях пас коров дед. С него и берет начало наша семейная «паломническая» традиция. Однажды, набив карманы сухарями, он отправился искать исток Днепра: очень ему было любопытно, в каких краях, с какого самого первого родничка берет начало Славутич. В дорогу он пустился, едва солнце поднялось над левадами, а к вечеру «под конвоем» дальних родичей, которые перехватили его в километрах десять выше по течению, уже был доставлен в село. Отец тоже мечтал попить воды из днепровских истоков. Он отшагал не одну сотню километров по фронтовым дорогам. Добраться до начала Днепра солдату не составило труда. Он часто потом вспоминал об этом путешествии. Я к тому времени уже знал, что на свете существуют пирамиды Хеопса, заоблачный Эверест, Бермудский треугольник. Но, слушая рассказы отца о смоленских болотах, студеных ключах, рождающихся во мхах, суровых лесных людях, уверенных, что Днепр и Волга в верховьях соединены под землей каналом, я забывал о заморских чудесах, и одного мне хотелось в тот момент: своими глазами увидеть диво – рождение реки. Пришло время, и настал мой черед собирать рюкзак и ехать на Смоленщину. Я замыслил не просто добраться до истока, а от него проехать-пройти по всему Днепру, мысленно и в путевых заметках обозначить все его протяжение – от смоленских мхов до моря. Как задумал, так и получилось. Добрался до смоленской деревни Бочарово, где начинался исток Днепра (местный колхоз тут когда-то назывался «Вершина Днепра»), потом проехал-прошагал до самого устья. До сих пор в памяти это путешествие, этот путь к истоку.
Почему многие путешественники во все времена стремились достичь истоков больших и малых рек? Дело в чуде. Потребность в нем у человека в крови, как потребность в глотке свежего воздуха. Это извечное желание заглянуть за горизонт, представить глубину космоса, воспарить под облака, нырнуть на дно океана, прикоснуться к тайне рождения реки. Неуемное любопытство и стало главным двигателем натур, для которых охота к перемене мест возобладала над всеми другим охотами и стала едва ли не смыслом жизни. Начало любого потока во многом определяет его дальнейший путь, во всяком случае многое объясняет в характере его направления и качестве воды. «Загляни в каплю воды, и ты узнаешь весь мир», – говорили древние. То же самое относится и к родничку, из которого рождается речное диво. Его недаром называют ключом. Он действительно является ключом ко многим земным тайнам. Не только, кстати, природного, но и человеческого бытия. Не менее важен и сам путь к истоку. По дороге к нему мне вдруг подумалось (потом эта мысль долго не покидала меня), что, может быть, это «хождение к истоку» можно применить для налаживания отношений с близкими людьми? Когда кажется, что какой-то нелепый случай вдруг развел вас, может, стоит попробовать мысленно проделать путь к тем изначальным отношениям, где все было чисто, просто, понятно и надежно? Лучше, конечно, этот путь проделать вдвоем. Нет, самому пройти по жизни к тому самому первому взгляду, прикосновению, слову. Есть на земле место, где все начиналось. И там можно побывать. Возможно, не все наладится, но, уверен, станет легче на душе и проще в отношениях. По крайней мере, удастся избежать злословия и злопамятства, что само по себе тоже немало.
Путь к истоку – это своеобразный паломнический ритуал, суть которого – осмысление (а часто и переосмысление) своего природного начала, изначальной природной составляющей в себе и во всем, что окружает человека. Вспоминаю путь к истоку другой великой реки – Дона. На планете, пожалуй, немного городов, на центральных площадях которых начинались бы большие реки. Тульскому Новомосковску (с подобным названием есть города и в других областях России и ближнего зарубежья) повезло. В самом его центре берет начало одна из крупнейших европейских рек. «Дон-дон-дон!» – с древних времен доносится призывный колокольный плеск донской волны. Приметная река приглянулась еще скифам. У греков она была известна как Тан, Танаис. Донской корень находим и в названиях Днепра, Дуная, Днестра. Дон когда-то считался главной рекой на Руси, был кровно связан с ее историей. «Дон – через туман – орлит к Азову выстраданной песней», – писал поэт. В этой песне – степная вольница, казацкие удаль и слава. В том числе и слава моих земляков – запорожских казаков. Большой валун с простой краткой надписью «Исток Дона» в центре Новомосковска как бы подвел черту под легендами и поэтическими воззрениями народа, четко и зримо обозначив исток. Ранним июньским утром (увы, пасмурным) мы неспешно подкатили к камню и прислонили к нему свои навьюченные дорожным скарбом велосипеды. Ритуальным глотком донской водицы (все-таки решились!) отметили начало пути и подвели наших железных коней к их бронзовым собратьям, которые застыли на постаменте метрах в пятидесяти от ручья. Семь лет назад у истока Дона появился памятник, освященный донскими казаками. На конях гарцуют два обнаженных мальчика. Один держит в руке над головой бронзовый диск – символ солнца, дарящего радость бытия воде и людям. Исток реки – ее начало, детство человека – начало жизни.
Что ж, и о ней – жизни, и о нем – детстве – речь. Преодоление пространства – шаги во времени. Понятно: живем мгновениями настоящего. Но и про будущее думаем. Куда приведет дорога? Где ее зигзаг, поворот, остановка? Однако и в прошлое заглядываем. И часто этот временной маршрут зависит от дороги, которую выбрал, цели путешествия. Если движешься к истоку, то невольно и мысленно совершаешь путешествие к началу всех начал. Истоки рек на Руси недаром называли колыбельками. Рано или поздно, но память часто возвращает нас к нашим истокам, нашим «колыбелькам» – родным местам, где прошло детство. Вода – первоисток бытия, она начинает и замы­кает жизненный круг человека наряду с такими вечными и незыблемыми категориями, как земля, хлеб, огонь. Трудно назвать сферу человеческой деятельности, которая теми или иными гранями не соприкасалась бы с колодцами и родниками. Они стали символами самых дорогих для нас ве­щей – отчего дома, края, где вырос, Родины. Недаром у слов «родина» и «родник» общий корень. Думаю, и великими путешественниками, что стремятся достичь истока реки, руководят не только жажда познания и честолюбивые замыслы первооткрывателей, но и желание, часто подспудное и неосознанное, прикоснуться к истокам своей жизни, родным местам, которые они когда-то покинули. Дорога уводит от родного порога, но память вновь и вновь возвращает к нему. И родниковая вода речных истоков часто подхлестывает воображение, как бы способствует этому возвращению.
…Когда нам трудно, мы приезжаем в места, где родились. Там черпаем силу, чтобы продолжить путь. Там обновляемся, будто рождаемся вновь. Нельзя дважды войти в одну и ту же реку. Однако можно и нужно вновь и вновь возвращаться к ее истоку. Вспоминаю трудные перестроечные времена. Я гостил у матери в подмосковном поселке (выйдя на пенсию, она переехала из Украины к родне). На протяжении недели мать с сестрой (та приехала на родину из Орла) мотались с раннего утра – куда на автобусе и попутках, где пешочком – по окрестным деревням, где прошло их детство. Вечером уселись чаевничать. В доме стояла тишина – несколько дней назад сгорел постоянно пугающий недобрыми вестями репродуктор. Глаза матери светились счастьем.
– Вот повезло родные места проведать. Такая благодать вокруг, такая красота…
Вспоминаю мать, которой уже нет рядом. И далеко тоже нет, может, в каком-то невообразимом далеком далеке. Отец еще жив. Ему за девяносто. Лет сорок назад он плотно осел в столице, вдали от родных днепровских берегов. В последнее время часто вздыхает: «Ты это, сынок, когда все закончится, отвези мой прах на Украину, с хортицких скал развей над Днепром. Что-то часто я его вспоминать стал». Не забываю я и про деда, а особенно последний отрезок его земного пути. Перед смертью у него начались «уходы». Он поднимался среди ночи и тормошил бабушку: «Вставай, маты, пойдем домой». Бабушка прятала в духовку ботинки, завязывала узлом штанины брюк, кормила таблетками «от сна» – ничего не помогало. У деда теперь цепко сидела одна мысль: домой! Он смотрел на клубы заводского дыма, которые смешивались с облаками, и упрямо повторял: «Хочу домой. Нам всем надо домой. Загостились мы тут». В глазах его стояли слезы.
И вот дед исчез. «Как на небо взлетел», – потерянно сказала бабушка. И вот кто-то предположил, кажется, сестра деда (вообще­-то вроде у всех родичей возникла эта догадка): уехал в село. Между городом, в котором живут теперь большинство родственников, и селом, где осталась хата-батьковщина, но в ней уже давно другие хозяева, разлилось море – берегов не видно. Неблизкий путь, не под силу он деду. И все же теперь мысль работала четче: дед стремился домой и звал туда бабушку, у них была надежная крыша на городской окраине, но память сохранила воспоминание о другой кровле – тугих снопиках камыша над белой хаткой.
…Деда нашли на днепровском берегу на десятые сутки. Умер он от разрыва сердца. Дед лежал в чужом заброшенном огороде между шелестящими на ветру сухими стеблями кукурузы. Совсем немного дед не добрел до Днепра, к истоку которого когда-то мечтал добраться. Не добрался. За быстрой днепровской водой на взгорке белели хатки родного села. И до них он так и не добрел. Не дошел до истока.