На чтение: ≈ 15 мин.У каждого из нас, наверное, уже накопились летние впечатления, как плохие, так и хорошие, позитивные и обнадеживающие. И если последние мы хотим как можно дольше удержать в памяти, то от первых стараемся избавиться как можно скорее. Но иногда не получается просто взять и выкинуть из головы неприятно поразившее явление. Все время возвращаешься к нему, пытаясь понять и осмыслить причины.
Я, например, хочу и не могу забыть впечатления, полученные в плацкартном вагоне во время недавней поездки в Сочи. Не могу сказать, что наш поезд пересек всю стану от севера до юга, но большую часть среднерусской равнины мы проехали точно. Состав пассажиров был непостоянным: одни выходили в больших городах и на малоизвестных маленьких станциях, другие входили, привнося в вагон особый говор и строй речи. Наши спутники были самого разного возраста, профессий и социального положения, одинокие и семейные, с детьми и бездетные – это был тот самый общественный срез, на который опираются в своих исследованиях социологи: пенсионеры, студенты, военнослужащие, школьники и дошколята. Наши спутники вели себя так, как обычно ведут себя все едущие отдыхать: много спали, ели и общались, пили пиво с воблой, играли в карты, наблюдали из окна смену пейзажа, слушали плейер; взявшие с собой ноутбуки смотрели фильмы или мультики, наша соседка, например, тестировала себя на знания ПДД, но НИКТО НЕ ЧИТАЛ. В лучшем случае мужчины и женщины, на вид средних лет и старше, разгадывали сканворды.
Сначала я, утомленная жарой, даже не обратила на это внимания – обретя покой на своих полках, мы с дочкой погрузились в книги: я решила, пользуясь свободным временем, перечесть Короленко, дочь читала начатый дома роман о трагической жизни Анри Тулуз-Лотрека. Рядом кампания мальчиков от четырех до семи лет (таких в вагоне оказалось на удивление много) мирно играла в машинки. Невольно, по многолетней педагогической привычке, я прислушивалась к их разговорам. Честно скажу: то, что я услышала, меня очень порадовало. Едва познакомившись, мальчики тут же нашли общее дело, играя, относились друг к другу с уважением и интересом, несмотря на разницу в годах (в этом возрасте и год – дистанция огромного размера). Особенно порадовало, что никто из них не кичился материальным достатком своих семей, не хвастался друг перед другом, не старался захватить лидерство – их отношения были чисты и бескорыстны. Глядя на них, я искренне умилялась: какие хорошие дети, как правильно их воспитали родители. Однако к концу суток пути дети явно устали от нескончаемой дороги и замкнутого пространства, они не стали агрессивнее и злее, но в их играх появился шум, громкие возгласы. Родители, поначалу убаюканные их мирным и тихим общением и занимающиеся все это время своими делами, наконец встрепенулись и решили немного успокоить детей, чтобы они отдохнули друг от друга. «Наверное, – подумала я, про себя приветствуя такое решение, – сейчас мамы достанут взятые с собой книжки и почитают сынишкам». Это первый способ успокоения, который пришел мне в голову: всем известно, как в этом нежном возрасте дети любят слушать мамино чтение.
Но не тут-то было: никто книжек не достал, их, по-видимому, никто и не брал с собой. Зато карты оказались у всех. Ими и заняли детишек, придумав на ходу несложные правила игры. Мальчики увлеклись, утихомирились на время и дальше играли по-прежнему мирно и спокойно.
После этого я стала уже нарочно смотреть, чем занимают себя мои спутники, и только один раз увидела в руках пожилой женщины раскрытую книгу. Не знаю ее название и автора, отметила только, что читала она ее очень внимательно.
Добил же меня случайно услышанный разговор проводницы нашего вагона с подростком 13-14 лет. От скуки мальчик слонялся по вагону в поисках объекта для общения. Проводница тоже была в этот момент свободна и не прочь поговорить – она, судя по всему, вообще была женщиной мягкой и отзывчивой. Увидев, что юный пассажир уже не знает, куда себя деть, она участливо посоветовала: «Скучно тебе, да? Ты бы почитал что-нибудь…» На что мальчик с нескрываемой гордостью отозвался: «А я не читаю. Даже то, что в школе проходят, не читаю никогда». Проводница сочувственно покачала головой: «Да, конечно, школьная программа неинтересная…Но ты знаешь, есть такие хорошие книги…» Начало было интригующим и в ожидании золотого слова я напрягла все внимание и услышала: «Вот я, например, читаю Донцову. Знаешь, как интересно! А мой сын, ему 16 лет, Гарри Поттера любит, по пять раз каждую книгу прочел. Вот и ты попробуй…» Слушать конец диалога я не стала, пошла на свое место и углубилась в чтение Короленко.
Однако после услышанного не читалось. Мне было грустно, я все думала, почему современные люди отказываются от той великой литературы, к которой мы с вами их десять лет пытались приучить. Неужели ничего, кроме отвращения мы своими «набегами на русскую классику» (выражение не мое, а Александра Кушнера – тоже в прошлом учителя литературы) не вызвали? Как ни печально, но складывается именно такое впечатление.
Мне снова захотелось поговорить о литературе как школьном предмете и чтении россиян. Для меня очевидно – литература как предмет потеряла свой смысл. Она превратилась в то же самое, чем давно уже являются для большинства химия или физика (да, я изучала термодинамику и механику, принцип построения бензольного кольца, но я в жизни своей не притронусь к решению физических или химических задач). Очень скоро, думаю, мы будем слышать похожие признания: «Да, я проходила Толстого и Достоевского, но разрази меня гром, если я возьму их в руки еще хоть раз в жизни».
Давайте подумаем вместе: может быть, мы сами к этому приводим своих учеников, невольно, разумеется? Возможно, мы безнадежно отстали от изменившегося мира и что-то очень важное упускаем, отгородившись от сегодняшнего дня своей нестареющей любовью к прекрасной (спору нет) классике и не желая видеть, что дети, за редким исключением, ее не понимают и знать не хотят? Возможно, мы с вами, все вместе и каждый в отдельности, что-то делаем не так, не то говорим, не то изучаем на уроках, не те задания задаем, если наш труд, в большинстве своем честный, творческий и самоотверженный, приносит такие вот неожиданные плоды. Или может быть, это время такое и, выходит, мы бессильны бороться с его пагубным влиянием? Но тогда нужно признать свое поражение, честно сложить оружие и… закрыть тему, пусть временно, не навсегда.
Согласитесь, сейчас мы все чаще выступаем в роли Дон Кихота, общающегося с воображаемыми слушателями и полагающего, что творим доброе, а главное – нужное дело.
Я согласна с мнением Дмитрия Быкова, не раз высказывавшего его в своих эссе: уровень инфантилизации большинства населения стал столь запредельно высоким, что преподавать взрослую литературу (а только такую мы и предлагаем детям, начиная с 8 класса) можно лишь в специально отобранных интеллектуальных классах. Таких классов по стране – не больше сотни. Остальным нужна подростковая литература: то есть авантюрно-сказочно-фантазийная – согласно возрасту. Не приходит же нам в голову кормить младенцев бефстроганофом и солянкой? Почему же мы пытаемся «накормить» незрелых чад духовной пищей, не соответствующей возрасту?
Мне не раз приходилось слышать высказывание некоторых коллег о том, что, мол, настоящая литература вне возраста. Если речь идет о лирике, то бытующее мнение еще можно с оговорками разделить, если же мы говорим о классических эпических произведениях – решительно с ним не соглашусь. Уверена: чтобы осознать, в чем заключается трагедия Владимира Дубровского, нужно быть не просто взрослым, но зрелым человеком. Чтобы понять все чувства Татьяны, закрывающей дверь перед любимым и, главное, любящим ее человеком, нужно многое пережить и перечувствовать. Чтобы оценить самоотверженность Сони Мармеладовой, нужно не просто хорошо знать христианские заповеди, но самому верить в Бога или хотя бы попытаться представить, как в него верят другие. Иначе – толченье воды в ступе, напрасное переливание из пустого в порожнее, вызывающее зевоту и формирующее превратное впечатление о литературе вообще и о русской классике в частности. Вы скажете: «А как же наслаждение стилем и слогом, живым русским словом, возможно же приобщение к настоящему через форму…» Все это пустые слова. Нет формы без содержания – эти понятия неразделимы. Сказанное можно лишь отчасти отнести к поэзии, к рифмованной речи – но там иной уровень трансцендентности и, соответственно, задействован иной канал восприятия. Соглашусь, что даже младенец, не понимающий 95 процентов слов, употребляемых в пушкинских сказках и тем более в остальных его стихах, уже может быть очарован и заворожен их ритмом, особой мелодией и удивительно гармоничными звукосочетаниями. В более старшем возрасте это не работает: нет наслаждения там, где нет понимания. Если одно-два стихотворения на неизвестном вам иностранном языке вы еще терпеливо и, возможно, даже с интересом прослушаете, то дальше – нет и нет. Зачем терять время, – резонно подумаете вы и будете совершенно правы.
Думаю, что при разработке программ по литературе нужно учитывать уровень понимания школьников. Я не говорю об учете читательских интересов и потребностей – они-то как раз и формируются в школе. Но вот получается, что именно мы сами их и сформировали такими, что сами удивляемся: «Шел в комнату, попал в другую».
Кто-то возразит мне, что я сгущаю краски, что делаю обобщение только по одному отдельному впечатлению. Не по одному, увы. На огромном Черноморском пляже я тоже почти не встречала читающих, а если встречала печатную продукцию , то одного пресловутого «милорда глупого» – книжки в черных с цветочками обложках из серии тех, что продаются в супермаркетах. Почти ту же картину, что и на пути к югу, я наблюдала, возвращаясь на север. Теперь уже с нами ехало больше девочек, они тоже играли и рисовали всю дорогу, но ни одну из них мама не пригласила почитать.
Но было, все-таки было одно хорошее впечатление, которое не забуду. К нашему соседу по так называемому купе, выпускнику военного училища, почти всю дорогу спавшему, пришел в гости друг из соседнего вагона. Он был весел, оживлен, ему явно не терпелось поделиться важной новостью. В ожидании, когда его товарищ стряхнет с себя остатки дремы, он обратился к нам, совершенно незнакомым людям: «Я сейчас Селинджера дочитал. «Над пропастью во ржи». Какая книга…», – он не находил слов, чтобы выразить свои чувства. Его глаза при этом сияли – все, что он чувствовал, о чем думал в этот момент, было понятно без слов. Я была счастлива увидеть такие глаза и благодарно ему улыбнулась.
Вера Кострова
Выбор читателей
Комментарии