34‑летний прозаик Константин Куприянов, живущий за границей, опубликовал свой второй роман; первый, «Желание исчезнуть», был высоко оценен литературным сообществом и в 2018 году удостоен премии «Лицей». Проза Куприянова опубликована в журналах «Знамя», «Октябрь», «Волга», «Юность». Писатель также лауреат премии журнала «Знамя», его дебютный роман вошел в лонг-лист премии «Большая книга», шорт-лист премии имени Марка Алданова (Нью-Йорк).
Истинная новизна в литературе – это умение писателя пересмотреть, а подчас даже и опрокинуть известные до него критерии создания художественного текста. (Нет необходимости объяснять, что такого рода авторская смелость зиждется все-таки на глубоком традиционализме, на знании литературных норм, без которых невозможно их намеренное преодоление или даже их добровольный слом.)
От эстетической самодостаточности произведения Куприянов устремляется к бытию как таковому, к бытию без границ; его книга «Музей «Калифорния» не просто раскрыта – она распахнута в неизмеримость бытия. Автор воссоздает современный мир, контрастным и взаимосвязанным параметрам которого соответствуют Россия и Америка. Они заведомо не укладываются в прокрустово ложе жанровых стереотипов, таких как, например, роман – знакомый нам в том виде, в каком он складывался веками. Почему бы не считать произведение Куприянова, например, универсальным трактатом о современном мире или грандиозным эссе?
Как поясняет сам автор, мы давно живем в абсурдном мире, где причина отстает от следствия, а следствие лихо обгоняет и с налета опрокидывает причину. Говоря об этом, писатель прибегает к метафоре: хотя мы и пытаемся со всех сторон снабдить те или иные явления костылями или подпорками удобных мотиваций, наиболее значимые явления мира и наиболее разительные человеческие поступки, в сущности, не имеют причин. Наш современник Куприянов смеется над философией позитивизма, подразумевающей, что всякая причина имеет свое следствие (Огюст Конт и др.).
Поэтому и антиповедение главного действующего лица в романе (останемся в традиционных терминологических рамках) свободно от причинно-следственных связей, но личностно обусловлено. Антигерой Куприянова (подобно автору) родом из России, но живет в Калифорнии. Будучи вечным скитальцем, он осознает, что коллективные стереотипы американской жизни – к ним относятся, например, модные марки автомобилей, – как и русские патриотические штампы, например медведь с гармошкой, не описывают тайну частного бытия, и по-честному в нынешнем мире мы можем говорить только о себе. В рассуждениях персонажа Куприянова угадываются черты философии персонализма, провозвестником которого в России являлся Шестов, автор работы «Апофеоз беспочвенности».
Так, в романе Куприянова до крайности доведен несколько фанатичный практицизм американцев; внешняя регламентация жизни в Калифорнии доходит до абсурда, и в собственной квартире человеку запрещается курить. Параллельно вспоминается классическая антиутопия Оруэлла «1984». Случайно ли, что она порождение западного (а не русского) мира?
Россия в этой книге по-своему не отстает от Америки – является ее контрастным зеркалом или антимиром. Современная Россия в романе описана как почти средневековая страна. В нынешней России, как остроумно показывает автор, караются подчас не юридические правонарушения, а некие логосы, чуждые официальной психоидеологии. Так, в романе показано, как школьница пострадала за то, что у нее на пуховике было вышито имя оппозиционного политика. NB! Фактически криминализировано не деяние, но имя как таковое.
Если с Америкой в романе напрямую связывается доведенная до сумасшествия прагматика (и притягательно запретные акты поведения), то с Россией устойчиво ассоциируется средневековая метафизика (и сладостно запретные слова).
Обе системы табу укоренены в историческом прошлом человечества, вот почему автор романа склонен к некоторой музеефикации знакомых ему географических территорий – прежде всего Калифорнии. Нормально жить в музее, разумеется, невозможно, что и провоцирует героя Куприянова на систематическое антиповедение или даже намеренное издевательство над мощными общественными фикциями.
Однако оно имеет свою особую логику и свой внутренний сценарий. Вот почему, работая в русле шутливого страноведческого трактата, Куприянов все же устремляется к традиционной форме романа. Как пишет Мандельштам в своей известной работе «Конец романа» (любое издание), означенный жанр в XIX веке связывается с биографией или автобиографией главного героя. Создавая эклектическую картину мира на уровне художественного страноведения, Куприянов собирает причудливую мозаику на уровне литературной антропологии. От калейдоскопа жизни автор исподволь устремляется к классическому типу романного повествования.
С тенденцией не только разбрасывать, но и собирать камни (выразимся языком премудрого Соломона, библейского царя) в романе Куприянова связывается и особая религиозная этика. Она несколько парадоксальна.
Эпиграфом к роману нашего современника могли бы стать слова шекспировского Гамлета: «Распалась связь времен…» Скажем более, музей «Калифорния», давший название роману, располагает автора (а заодно и персонажа) не к чему иному, как к литературному хулиганству или к демонстративному цинизму – свойству едва ли не всякого антигероя.
И все же, выстраивая свою художественную вселенную, Куприянов исподволь ведет читателя к религиозному катарсису. В русле Вольтера, хитрого деиста, у нашего современника покинутая Богом Вселенная все же помнит о своем идеальном происхождении; мы вынуждены существовать в наличном мире, вне и выше которого простирается светлая тайна – свидетельство о том, что Бог все-таки существует. С отзвуками вольтерьянства и вольномыслия XVIII века в романе нашего современника узнаваемо перекликается голос датского мыслителя Кьеркегора, жившего в XIX веке. Мир оставлен Богом, что располагает нас к самостоятельному религиозному подвигу, к религиозной ответственности за собственные поступки, – вот ядро учения Кьеркегора, которое в шутливой форме являет нам современный писатель.
Константин Куприянов. Музей «Калифорния». – М. : ИД «Городец», 2023. – 376 с.
Комментарии