Площадь искусств

Получит ли “Хлестаков” Государственную премию?

Известно, что сам Николай Васильевич Гоголь был крайне недоволен первой постановкой “Ревизора” в Александринском театре. Он считал, что артист господин Дюк, толком не разобравшись, по-настоящему не поняв сути роли Хлестакова, создал образ карикатурный, водевильный, прямо противоположный замыслу писателя. Что же касается заключительной и наиважнейшей “немой” сцены, то, по мнению Гоголя, театр ее просто провалил. В “Развязке “Ревизора” он писал о том, что в этой сцене герои пьесы застывают, как перед Страшным Судом, увидев себя такими, какие они есть на самом деле. Этот мотив, основанный на библейских сюжетах, совершенно не прозвучал в спектакле.

А звучал ли в других многочисленных постановках “Ревизора”? Звучит ли в сегодняшнем спектакле “Хлестаков”, поставленном в Московском драматическом театре имени К.С.Станиславского режиссером В.Мирзоевым, недавно вернувшимся из Канады после длительной творческой командировки? Увы, спектакль далек от гоголевских идей. И карикатурен, быть может, больше, чем другие постановки, которые осуществлены в последнее время как на московской, так и на провинциальной сцене. Естественно, будут возражения. Мол, современное прочтение классики, отражение нашей сумасшедшей действительности, “быть с веком наравне” необходимо… Да, будут возражения. Только вот нельзя забывать о том, что русская классика тем и хороша, что не нуждается в осовременивании, особенно применительно к фрейдовским постулатам и формулам его последователей.

И все-таки спектакль “Хлестаков” оказался в числе тех произведений, что представлены на соискание Государственной премии России. Президентская комиссия его рассмотрит. А мы предлагаем вам познакомиться с заметками об этом спектакле, которые написали, посмотрев его, московские школьники. Не забывайте, что “Ревизор” – программное произведение, его изучают в школе.

Валерий ЕРМОЛОВ

Театральный разьездПо поводу новой постановки одной старой вещи

рко освещенное фойе театра. Откуда-то сверху доносятся аплодисменты. Выходит режиссер – молодой человек с бородой, в джинсах, свитере и пиджаке.

Режиссер: – Я никак не ожидал такого успеха, зал рукоплескал мне стоя! Меня буквально забросали цветами! Даже дети весь спектакль смотрели молча, а я так за них боялся. Конечно, эта версия “Ревизора” удачнее канадского варианта, но если бы актеры здесь не прогуливали репетиций, успех, я думаю, был бы более впечатляющим. Сказать по правде, концовка немного подкачала, но впереди еще много времени, и я надеюсь-таки доделать финал. Что ж, послушаем, что скажут зрители.

Отходит в угол. Один за другим из зала выходят зрители.

Старушка с внучкой, с большим бантом в волосах, скромно одетые.

Старушка: – Негодный мальчишка, как будто специально ерзал на стуле и всю спину мне исколол! Эх, молодежь…

Внучка: – Бабуль, а тебе понравился спектакль?

Старушка: – Да как сказать… Стара я стала, понимаю плохо, а этот, видишь, режиссер – молодой, где ж мне разобраться? А вот тебе-то как?

Внучка: – Так весело было! Я от души посмеялась! Но как-то уж больно странно – я совсем по-другому Хлестакова представляла. А здесь… как будто вроде и не Гоголь совсем.

Уходят. Появляются два студента лет 18, один в пиджаке и джинсах, другой – кудрявый, в очках.

Первый: – Ну что скажешь? По-моему, здорово, но только уж больно тяжело для восприятия. Ты заметил: некоторые ушли из театра во время антракта. Не выдержали. Хотя зря, стоило остаться.

Второй: – Что тяжело для восприятия – это ты прав. Но довольно экстравагантная версия, я еще такого не видел. Жаль, Тушкан не пошел. Ему бы очень понравилось!

Первый: – Ничего, еще посмотрит. Ну и куда мы дальше? Поедем-ка в общагу: там у Лехи сегодня день рождения, обещал море пива!

Берут пальто и уходят. Выбегают два ученика средней школы, оба взьерошенные, с красными от смеха лицами.

Первый: – Тьфу! Три часа – на такую белиберду! Круто мы в того лысого запульнули!

Второй: – Это ты кинул? Нина Николаевна видела, так что на глаза ей не попадайся, а то пару влепит!

Первый: – Да ну ее! Че я сделал-то? Скажу: случайно, мол, уронил, а он взбесился. Ладно, покатили домой, на завтра еще кучу уроков делать.

Убегают. Появляются два литератора: один в темных очках, лет 40, другой – скромный молодой человек с длинной косичкой, невысокого роста и с ними дама лет 50 в пиджаке и юбке неопределенного цвета.

Первый: – Да, неплохая версия “Ревизора”, поставлено оригинально.

Второй: – Я с тобой не согласен! Полная чушь, бред больного! Тоже мне второй Виктюк, только копия похуже оригинала будет!

Первый: – Ты не прав. Режиссер молод, со своим собственным пониманием Гоголя, а ты просто видишь Гоголя по-другому и не хочешь взглянуть на него с чужой точки зрения, вот и говоришь, что режиссер бредит, а он просто постарался изобразить свое собственное представление о пьесе. А ты просто привык к старому, консервативному.

Второй: – Но согласись, что финал провален!

Первый: – Да, финал недоработан, я с тобой согласен, но еще есть время, чтобы все поправить, а ты обратил внимание на газету? Она сделана в духе постановки. А кровать? Как здорово она преображается в руках Хлестакова: то дверь, то клетка, то что-то еще. А белые женщины – крысы? Тоже неплохая метафора. А сабля…

Второй: – Тебя не переспоришь. Ладно, поехали, уже поздно.

Дама: – Сложно судить о том, что плохо понимаешь, нельзя так сразу бросаться в крайности. Все надо обдумать и оценить. К тому же, действительно, режиссер молод, только начал свой творческий путь, таких нельзя судить строго…

Продолжая спорить, удаляются. Выходят две мамаши, лет 40, обе в черно-белых кофточках, с сумками через плечо.

Первая: – Ох, какое безобразие! И кто догадался сюда бедных детей привести! Рано им еще. Да и на что им здесь смотреть? Не на что!

Вторая: – Как это не на что смотреть? А ты видела, что им-то и понравилось, сидели тихо, как мышки! Не на что! Да ты пойми, полезно детям классику смотреть в разных вариантах!

Следом за женщинами идут две учительницы. Одна молодая, высокая, ярко одетая, в мини-юбке. Другая пожилая, полная, со злым лицом.

Молодая: – Как вы думаете, не сводить ли мне свой класс на этот спектакль? Они сейчас как раз “Ревизора” проходят.

Пожилая: – Да ты что?! Сюда седьмой класс?! Тебе потом от родителей влетит, да и директор не похвалит. Хороший будет подарок!

Молодая: – Подумаешь, ничего страшного, собственно, и нету! По телевизору и не такое показывают.

Уходят. Последними спускаются рабочий с женой.

Рабочий: – Зря только деньги потратили, говорил же тебе: дома сидеть надо, а не по театрам шляться. Потащила меня, а я, дурак, пошел.

Жена: – Прекрати ворчать! Жизнь надо культурно проводить, а что ты дурак, и так видно.

Свет в фойе гаснет. Театр опустел. На улице начинается метель. Из угла выходит режиссер и поднимается по широкой мраморной лестнице в зрительный зал…

Дмитрий мелик-пашаев,

10-й “Б”, школа N 1243

Гоголь или Мирзоев?

се было необычно и неожиданно в театре Станиславского. Афиша гласила: “Хлестаков” (заметьте: не “Ревизор”!). Вместо обычной программки у входа продавали “Правду Хлестакова”. В этой “газете” довольно оригинально, хотя подчас уж слишком длинно, режиссер (В.Мирзоев) поведал нам о своем понимании Гоголя и его творческого пути.

Войдя в зал, ошеломленные зрители увидели на сцене несколько стульев, пианино, обтянутое серебряной тканью, и… двухьярусную кровать – совершенно неординарные декорации, особенно для пьесы, действие которой происходит в уездном городе прошлого века.

Показали совершенно новую интерпретацию бессмертной комедии. Хотя режиссер и строго придерживался текста, но прочитал его так, что спектакль был пропитан духом нашей повседневной жизни. Надо отдать должное и художнику (П.Каплевич), костюмы и декорации которого немало этому способствовали.

К сожалению, не все участники постановки сработали так же, как режиссер и художник. Весь спектакль держался на Хлестакове (М.Суханов), а другие актеры не слишком утруждали себя. Кажется, что в авангардном спектакле пластика заменила им работу над внутренним содержанием роли.

Думаю, лучшей находкой В.Мирзоева была двухьярусная кровать, которая не только недвусмысленно воплощала основную формулу русской жизни двадцатого столетия, но и вполне оправдала право называться метафорой. Она изменялась так же часто, как и настроение Хлестакова. Во что только не приходилось ей превращаться: и в клетку, и в детский манеж, и в дверь, и в трибуну оратора. Финал, где актеры вышли с зеркалами, откровенно говоря, провалился.

Можно спорить о том, как написал Гоголь “Ревизора”, но режиссер представил, безусловно, очень злободневную, настораживающую и в то же время остроумную версию классической комедии.

Варвара ист╡атова,

10-й “Б”, школа N 1243

Золотой абажур

На вопрос о ее биографических данных Ирина д╝ит╡иева остроумно и в то же время правдиво ответила: “Я законченный чертежник-конструктор архитектурного профиля, незаконченный историк и начинающий переводчик с французского языка”.

Кроме того, Ирина – поэт и просто красивая женщина. Живет в Якутии.

* * *

Я живу или это причудилось мне?

Ветра гул, завывание в кранах…

И болят, и болят, и болят при луне

Тридцать с лишним…

копимые раны.

Я живу или это неловкий обман,

Или чья-то жестокая шутка?

Двум зрачкам, погруженным

в зеленый туман,

На минутку бы – сон, на минутку.

Им бы только увидеть

обещанный дом

В скором сне, в предрассветном

дурмане.

Он – и дом, и не дом, и не храм,

как на том

Золотом полотне Пиросмани.

Мне бы только поверить,

что будет тепло

И любимо, и очень надежно.

Мне бы верой, как пломбой,

заделать дупло

На душе, если это возможно.

3 мая 1992 г.

* * *

От боли рождаются слезы,

От осени – красные листья,

От гор – виноградные лозы,

От лоз – виноградные кисти.

Рождаются стихотворенья

От той тишины на рассвете,

Которая – благодаренье.

От счастья рождаются дети.

15 декабря 1991 г.

* * *

Жизнь никак не удается.

Я стараюсь, я прилежна.

Где же счастье подается?

Кем даруется надежда?

Я бы ручку протянула,

Попросила Христа ради,

Я бы в голос затянула,

То, что плачется в тетради.

25 декабря 1991 г.

* * *

Я одна.

Выдыхаю туманом

В подмосковный сентябрьский

лес.

Знаю, что

Обернется обманом

Эта сцена осенних чудес.

Скоро, скоро

Уж дату наметил

Одиночества внутренний зной.

А сегодня:

Как будто бы ветер

Тронул пряди берез желтизной.

17 сентября 1992 г.

Фотоконкурс “УГ”