Осколки реальности. Новые сборники рассказов

Что такое рассказ, это каждый прозаик решает для себя по-своему. Дмитрий Быков, например, неоднократно повторял, что хороший рассказ сродни сновидению. Александр Чудаков и вовсе полагал, что рассказ – это «если не жульничество, то фокус: мелодика, намек, деталь намекают на то, что автор не сказал, потому что, скорее всего, и не знал!». Скажем мягче: рассказ – осколок реальности, ограненный писательским талантом. Поэтому нам всегда интереснее не «о чем» та или иная книга рассказов, а как она исполнена. Три новых сборника – три стиля, три авторских голоса, привлекающих своим несходством.

Леонид Юзефович. Маяк на Хийумаа. – М. : АСТ, 2018.Вот вам, уважаемый читатель, медицинский факт: лучшую историческую прозу сегодня пишет Леонид Юзефович. Он стал сочинять ретродетективы до Акунина – романы о сыщике Иване Путилине написаны раньше фандоринских. Роман «Журавли и карлики» – самая точная и остроумная книга о начале 1990‑х. «Зимнюю дорогу» не хвалили только немые. Все дело в том, что Юзефович-историк не спорит с Юзефовичем-прозаиком. В новом сборнике они тоже встречаются на равных.В «Маяке…» собрана малая проза разных лет. Те истории, что в первой части под названием «Тени и люди» связаны с многолетними историческими изысканиями автора и его интересом к фигуре барона Унгерна, о котором Юзефович написал книгу «Самодержец в пустыне». Слишком сложна, слишком экзотична бывает история, чтобы не прорасти в современность, не отразиться в ней. И вот в жизни автора появляется бывший латышский стрелок, больше похожий на призрака, его тайну автор поймет лишь через десятилетия после встречи. Или возникают какие-то дальние родственники самого Унгерна, чья натура не понятна и сейчас. Или сквозь строки рассказов и документов проступает сюжет о любви унгерновского офицера к спасенной им от расстрела еврейке. История, по Юзефовичу, – это, несомненно, всегда рассказ, нарратив, где обязательно есть больше двух мнений, но настоящий ответ может быть скрыт навсегда, и факт бывает неотделим от воспоминания. Историк, как капитан корабля, что ведет свое судно на тот самый маяк на Хийумаа (прочитайте, и поймете, о чем речь). Но дело в другом: когда мы читаем «неисторические» «Грозу» или «Колокольчик» (часть вторая, «Рассказы разных лет»), то слышим ту же интонацию. Автор – гений повествовательного такта, чувствующий и лирику, и иронию судьбы. «У кого еще, кроме Юзефовича, есть такой слух, такое чувство музыки – не только собственно языка, но еще и Истории?», задавался вопросом после «Зимней дороги» Лев Данилкин. Согласен: ни у кого.Саша Щипин. Идиоты. – М. : Эксмо, 2018.«В конце зимы, когда из-под старого и некрасивого снега запахло рыбой, старухи в подземных переходах начали продавать трехлитровые банки с мертвецами…» «В панельной девятиэтажке на Юго-Западе жило несколько десятков Дедов Морозов. Все они были из Великого Устюга – там почему-то регулярно рождались высокие мужчины, которые уже к двадцати пяти годам седели и обзаводились окладистыми бородами…» «Бог далеко от нас, сказал Мастер, но я знаю, как до него добраться. Все это было настолько дико, что мы, не задавая вопросов, послушно отправились смотреть построенный Палычем аппарат для телепортации к Богу…» «Здравствуйте, меня зовут Илья, мне двадцать семь лет, и я амороголик…» И так далее, и так далее. В рассказах Саши Щипина боги катаются на лыжах, а люди путешествуют между мирами и временами, встречаются с пришельцами, проваливаются в альтернативные реальности. И поневоле заманивают нас, читателей, за собой, но ненадолго: каждая история – на пять-шесть страниц.Больше всего они похожи на интеллектуальные шарады Борхеса, как если бы он всю жизнь проработал не библиотекарем, а редактором газеты «Жизнь». Саша Щипин точно был редактором, но не желтой газеты о пришельцах, а двух журналов о кино, также успел поработать архивариусом, преподавателем истории и вице-консулом во Франкфурте-на-Майне. В «Эксмо» для него задумана целая серия под названием «Интеллектуальная провокация Саши Щипина», ранее в ней вышел роман «Бог с нами» – история про один провинциальный городок, где конец света уже произошел, а мессий развелось как грязи. То была странная книжка: интересно задуманная, но недодуманная, атмосферная, но слишком туманная, эдакая смесь «Мелкого беса» и сериала «The Leftovers». Герои рассказов обитают в той же выморочной реальности: апокалипсис, пусть не общий, а персональный, случился, но им не страшно, а тоскливо. Они и в самом деле идиоты: то ли в прямом, то ли в высоком, достоевском, смысле.Но именно поэтому проза Щипина есть идеальная современная проза. Идеальная не в смысле совершенства, а в смысле совпадения с текущим моментом. Тут и твиттерная тяга к микросюжетам, и остроумие, и обаяние стиля, и умение себя подать в сочетании с инфантильностью писательского облика, недаром на обложке «Саша», не «Александр». Все вместе – то, что нужно разбалованному Фейсбуком читателю.Михеенков утверждает, что его рассказы рождаются не из слов, а из нот: «Просто музыкальные произведения я сначала вижу, как сцену из спектакля или эпизод из фильма, а потом записываю нотами». Поэтому каждый из пятнадцати рассказов его книги имеет соответствующий подзаголовок, подсказывающий манеру исполнения и настраивающий на определенный ритм. «Двор моего детства» – рондо, allegro accelerando. «Уроки плавания для домашних животных» – менуэт, andante sforzando. «Килька в томате» – частушки…Знакомая мысль: Томас Манн говорил, что писатель приходит в литературу либо из музыки (как он сам), либо из живописи. Музыка – это и внутренний ритм историй Михеенкова, и часто их тема. В одном рассказе юный герой сгорает от стыда перед дружками-гопниками, когда отец из окна напоминает о занятиях на аккордеоне: «Домой, маэстро!» В другом родные стены консерватории в буквальном смысле спасают жизнь герою, связавшемуся с бандитами. В третьем рассказчик объясняет завсегдатаям негритянского клуба, что такое настоящий джаз. Однако во всех этих «упражнениях» в первую очередь нужно следить за руками главного героя, ведь он классический трикстер, пройдоха, разменявший древний жанр плутовского романа на дюжину не менее плутовских рассказов. Его призвание – попадать в передряги («Килька в томате»), оказываться в не то время в не том месте («Мальтийская сказка») или, по крайней мере, влипать в какую-нибудь несуразицу («Ленивец»). Самое главное тут – непринужденность исполнения; когда автор начинает «дожимать» тему, остроумие становится натужным и ритм теряется.