Ольга СЛАВНИКОВА: Дети как никогда нуждаются в защите

Ольга Славникова любима публикой в разных ипостасях. В первую очередь как писатель (финалист премии «Большая книга» и лауреат «Русского Букера», в июле 2020 года британская газета The Guardian включила роман Славниковой «2017» в свой список «десяти лучших романов, действие в которых происходит в России»). Но другая, не менее важная, ее профессия – преподаватель литературного мастерства для начинающих прозаиков в Creative Writing School, открывающий аудитории новые таланты. Сейчас писательница работает над новым романом и активно высказывается на темы преподавания и литературы. Одна из ее колонок, вошедших в антологию «Как мы читаем?» издательства «Эксмо» (2021), посвящена «вопросу, которым не должен задаваться автор», в ней Ольга Александровна предостерегает писателей от ошибок, опираясь на свой опыт и педагога, и литератора. «Когда автор пишет текст (роман, рассказ, статью), он как бы обязан задать себе вопрос: кому нужен мой продукт? Не надо задавать себе этого вопроса. Категорически нельзя», – заявляет Славникова, разрушая копившиеся годами стереотипы. Неудивительно, что после этой колонки у нас возникло много вопросов, которые и захотелось задать Ольге Александровне, – об одиночестве и уязвимости писателя, разрывах шаблонов, о книжном бизнесе и манипулятивной критике, а также о нашумевшем романе славниковской ученицы Веры Богдановой, посвященном насилию над детьми.

– Ольга Александровна, в своей колонке в «Как мы читаем?» вы пишете: «В нынешних наших литературных обстоятельствах вопрос о нужности текста равен парализующей инъекции. Соотносить свою потребность написать роман с чьей-либо гипотетической потребностью прочитать этот роман – значит убить и нерожденную книгу, и ту часть собственной личности, которая книгу пишет…» Такая позиция совсем неожиданна. А как же выбор целевой аудитории, забота о читателе?

– Выбор целевой аудитории – это про продажу тиража. Этот прицел должен наводить издатель, а не автор. Все больше людей хотят покупать похожее на то, что они уже прочли: не хватает внутреннего ресурса на освоение нового, что делать, жизнь тяжелая. Но постановка художественной задачи исключает ориентацию на похожее, уже бывшее. Моя забота о читателе такая: что мне интересно написать, то ему будет интересно прочитать. Это всего лишь гипотеза, надежда. Но пока я в процессе, я читателя близко не подпущу – ни мысленно, ни в качестве бета-ридера. Тут поиск обратной связи суть авторская трусость: поддержите меня, поправьте меня, а то вдруг не понравлюсь. Надо брать все риски на себя. Книга, которую я пишу, нужна прежде всего мне.

– Когда вы писали эту колонку, вы в большей степени разбирались с самой собой или преподносили читателю плоды уже выношенного опыта? Бывает ли так, что писатель Ольга Славникова находится под влиянием той самой «парализующей инъекции», о вредном влиянии которой вы предупреждаете?

– Есть такая техника: создать аватар своего читателя, дать ему имя и фамилию, придумать биографию. А потом поговорить с ним, позадавать ему вопросы. Я попробовала пару раз, и вместо читателей у меня получились персонажи. Хорошие персонажи, живые, я ими довольна. С собой я разобралась довольно рано. Был у меня учитель – Лев Григорьевич Румянцев, редактор отдела прозы журнала «Уральский следопыт». Он много со мной возился, ставил мне руку. И говорил: «Не заглядывай в глаза, не малодушничай, не пирожные печем». Я его всегда слушала. И ни разу не пожалела. Надеюсь, и мои ученики меня послушают.

– «…автора и читателя разделяет мощная мембрана, генерирующая разные виды активных искажений», – пишете вы. Не поясните ли эту загадочную фразу?

– Ничего загадочного, все на ладони. Литературный процесс модерируется и моделируется. Автор и его книга становятся сырьем для хайпа. Причем только последняя книга, новинка. Литература вынуждена жить в новостном режиме. Якобы для того, чтобы публика на нее обращала внимание. Чтобы из каждого утюга, тогда книжку купят. А медийного пространства на литературу нынче отводится мизер, хватает на одного-двух писателей, наиболее хайпопригодных. Новостной режим не предполагает глубокого разговора, панорамного взгляда. И читатель от таких разговоров отвык, ему максимум, что нужно, – рекомендательный список, и покороче, потому что времени мало. Искажение – это упрощение текущей литературы в угоду новостной повестке и медийности комментаторов.

– Неудивительно, что в таких обстоятельствах вы уделяете много внимания одиночеству писателя, необходимости его поддержать. «Мне важны и драгоценны литературные способности, которые могут расцвести, а могут истлеть. Последнее суть бытийный урон для всех нас. На том стою, вопреки сокращению числа читателей и прокрустовой логике книжного рынка», – пишете вы в своей колонке. Это драгоценные и в хорошем смысле идеалистические слова. Помните ли, когда впервые задумались об уязвимости творческого человека?

– В девяностых у меня был свой книжный бизнес. И тогда я поняла, что с трех квадратных дециметров прилавка какие-нибудь «Голые пистолеты» уходят по десять экземпляров в день, а серьезная книга – экземпляр в неделю. Это было сокрушительное открытие. А тогда еще читали, насыщались после советского книжного голода. С тех пор становилось только хуже. Читатель управляем, как и избиратель. Технологии те же самые. Ненужность нового талантливого автора читателю – иллюзия. Просто каналы забиты. Но автор, особенно начинающий, все принимает за чистую монету.

– Чьи литературные способности вы взрастили начиная с 2018 года – последнего по времени вашего интервью «Учительской газете»? Кем из студентов могли бы похвастаться?

– Александр Ливенцов, прекрасный писатель, сложный стилист. У него пока выходили только рассказы в журналах, книгу такому автору издать трудно, но я продолжаю надеяться. Сергей Страхов – у него в ИД «Городец» вышел роман «Правнук брандмейстера Серафима», это современный магический реализм с изысканно сплетенным сюжетом. Екатерина Задохина написала сильный психологический роман «Зима Александры», ищем издателя. Юлия Лукшина издала книгу атмосферных и тонких рассказов «Сухое плавание», работает над романом. В издательстве «Планж» вышел восхитительно узорный роман Анны Бабяшкиной «И это взойдет», на подходе книга Марии Чинихиной «Люди, которых нет» – весьма оригинальная версия Второго пришествия. Наталья Илишкина – прозаик большого диапазона, закончила плутовской роман «Бабушка в сети», выйдет в «Эксмо» под псевдонимом Ната Хаммер, а сейчас пишет роман исторический. Есть и жанр: Дмитрий Попов, в миру адвокат, работает над серией интеллектуальных детективов. Заканчивают романы Евгений Топчиев, Татьяна Золочевская. Еще с десяток человек глубоко в процессе, очень на них надеюсь. Ну и, конечно, самый громкий на сегодня успех – Вера Богданова, «Павел Чжан и прочие лесные твари».

– Книга Веры Богдановой действительно стала событием 2021 го­да. В ней затронута тема насилия над детьми. Расскажите, пожалуйста, чем аудитории «Учительской газеты» может быть интересен роман Веры?

– В романе показан ужасный интернат для детей-сирот, которых администрация «сдает в аренду» педофилам. Случай предельный. Таких администраторов, если они есть, романом не исправишь. Но, наверное, можно научиться замечать ребенка, который о насильнике никому не скажет, потому что это стыд и ужас. К такому, сжавшемуся в комок, даже прикоснуться страшно. Но учитель ближе всех, ответственнее всех. Я понимаю, как трудно сегодня школьным учителям: им предлагается не сеять разумное-вечное, а оказывать образовательные услуги. Позиция обслуживания снижает авторитет, уменьшает воспитательное влияние, а вокруг насилие, наркотики, как во всем этом работать? Надеюсь, роман Веры Богдановой поможет учителю укрепиться духом, потому что дети, как никогда, нуждаются в защите.

– Спасибо вам за эти слова, которые, уверен, будут важны учителям. А как вы открыли Веру? Сразу ли разглядели в ней талант?

– Когда Вера пришла ко мне на мастерскую, она уже имела много чисто технических навыков. Но была проблема: издавая под псевдонимом коммерческий янг-эдалт, она попала в решетку сюжетных и персонажных шаблонов. Пришлось лечить эти насильственные вывихи способностей. Но я сразу увидела, что стиль, язык Веры намного богаче, пластичнее, чем требует и допускает коммерческий жанр. Научились думать языком, метафорой. Результат, по-моему, очень хорош.

– Вы не слишком лестно отзываетесь о современной критике: «…лю­бая книга независимо от литературного уровня легко подвергается умолчанию. И здесь начинающего автора ждет разрыв шаблона. Он-то думал, что его похвалят либо покритикуют за талант и продукт таланта. Что сделанные им в процессе письма волнующие открытия приблизят его к успеху. Ничего подобного. Никто не собирается его «открывать». И даже просто физически открывать дорогой его сердцу том». Когда критика перестала выполнять свое назначение? В 90-е и в начале 2000-х, когда вы активно работали в этом жанре, было иначе?

– Все стало резко хуже лет десять – двенадцать назад. Когда я активно присутствовала в жанре, почти в каждом уважающем себя издании была колонка литературного критика. Держались на плаву толстые литературные журналы с аналитическими статьями, архивными публикациями, обзорами. Теперь все это уничтожено либо захирело. У критики, по сути, остались функции рекомендательного сервиса. А где сервис, там рынок. Я думаю, сегодня мой первый роман «Стрекоза, увеличенная до размеров собаки», некогда вошедший в шорт-лист «Русского Букера», был бы проигнорирован. Ну как продавать сотни страниц потока сознания?

– Вы часто пишете и об уязвимости писателя перед критикой: «Писатель, представляющий свое произведение, уязвим, легко становится жертвой манипуляций. Мы на занятиях сканируем некоторых критиков, разбираем их манипулятивные приемы, цели и интересы». Знаете ли вы примеры, когда писатель сломался после уничижительных рецензий?

– В мастерских мы в основном тренируемся на Александре Кузьменкове, это наиболее простой и наглядный случай манипулятора, сканированию поддается легко. Есть и менее очевидные случаи подтасовки фактов и подмены понятий. Я говорю своим студентам: «Больно будет обязательно, но с этим можно справиться, если видеть критика насквозь». Для писателя такой навык насущен. И да, я знаю примеры, когда писатели, получив удар в самое солнечное сплетение таланта, долго болели, трудно выправлялись. Обойдемся здесь без конкретики, чтобы не навредить.

– «Надеюсь, через год-другой у моих студентов начнут выходить книги. Я, как преподаватель, очень амбициозна и готова вкладывать много труда в осуществление этих амбиций», – говорили вы в предыдущем интервью «Учительской газете». Такая работа, заточенная на выпуск книги, – ваша собственная инициатива или установка Creative Writing School?

– Любая школа креативного письма предполагает становление автора. У CWS, между прочим, есть собственный литературный онлайн-журнал «Пашня», собственная литературная премия «Пахарь года». И сборники рассказов выпускаются ежегодно – самостоятельно и в сотрудничестве с известными издательствами. Но я, может быть, самая упертая. Консультирую, опекаю на всех этапах. И книги уже выходят, как следует из сказанного выше.

– Ольга Александровна, а что в ваших ближайших планах?

– Преподавать, работать над своим романом. Понимаю, что многие идеи уже не пропишу – времени жизни не хватит. Передаю ученикам.