На чтение: ≈ 15 мин.Кого к 2040 году не будет: детей или взрослых? Нет, речь здесь не об очередном витке демографического кризиса. Проблема в том, что к этому моменту люди, формально по возрасту вписываясь в достаточно строгие рамки категорий «взрослый» – «ребенок», уже не будут отвечать им содержательно. Точно так же и мы сегодня совсем не похожи на своих сверстников середины прошлого века. Процесс изменений неизбежен и необратим, но по крайней мере мы можем попытаться заглянуть за горизонт, или, говоря научным языком, провести форсайт-анализ, чтобы в будущем не так сильно удивляться. Таким опережающим планированием в ходе итоговой в 2015 году встречи участников ежемесячных семинаров НИУ ВШЭ и МГППУ занялась группа «Исследования современного детства» Института образования НИУ ВШЭ под руководством профессора Катерины ПОЛИВАНОВОЙ. И вот что из этого вышло.
Еще в 50-х годах минувшего столетия было предельно ясно: вот это ребенок, вот это взрослый. Причем ребенок, то есть «тот, кто еще не дорос», обычно описывался именно с точки зрения качеств, которых ему не хватает, чтобы считаться взрослым: не знает, не умеет, не трудится в поте лица, не получает зарплату, чтобы обеспечить семью, и т. д.Сегодня такой подход уже не работает, в том числе благодаря новым технологиям, в которых экспертами и «умеющими» становятся чаще всего именно дети. Кроме того, благодаря новым технологиям взрослые получают возможность играть в игры, уделяя этому «детскому» занятию массу времени, сама же детская игра многими исследователями оценивается как «умирающая». Отсюда выход на новую проблему – люди независимо от возраста стали иначе распоряжаться свободным временем.Ушли в прошлое и особые реперные точки, то есть события в жизни людей, которые помогали разграничить переход из детского состояния к взрослости: вуз, армия, женитьба. Сегодня за университетской партой еще чаще, чем прежде, могут оказаться люди, которых разделяют десятилетия; потребность связать себя узами брака может впервые проявиться лет в 50; в 14 вполне можно зарабатывать не меньше, а то и больше, чем родители.Утрачивает свою актуальность и разграничение взрослых и детей по натуральным признакам. Изменение телесности на самом деле и раньше не являлось единственным признаком взросления, однако сегодня появляются новые социальные маркеры: теперь взрослый тот, у кого есть счет в банке или продвинутый гаджет, а совсем не тот, у кого, скажем, выросли усы.Сегодня дети становятся все более свободными и независимыми в своем поведении, что находит отражение как в массовой культуре (стремительно молодеющие поп-звезды), так и в общественном дискурсе (обсуждение особенностей детской и недетской культуры, повышение тревожности относительно детской и подростковой сексуальности), но эксперты группы «Исследования современного детства» считают, что, весьма вероятно, в будущем человечество вновь вернется к «закрепощению» детства и поиску новых формальных признаков разграничения взрослого и ребенка.Проверить справедливость такого диагноза и прогноза можно, сопоставляя данные об использовании свободного времени детьми, подростками и взрослыми. Участники семинара предположили, что больших различий мы здесь не обнаружим.Мам и пап сегодняшней молодежи, возвращавшихся из школы, обычно встречала на пороге бабушка, из кухни, поднимая глаза над газетой, кивал дед, выбегали братья и сестры. У тех, кто жил в коммуналках, шансы не остаться в одиночестве оказывались еще выше. Чего не скажешь о сегодняшнем подростке или даже младшем школьнике: довольно часто он приходит домой, и перед ним пустая квартира.- И планшет! – попытались пошутить исследователи в ходе обсуждения.И действительно, пусть физическое одиночество планшет и не компенсирует, но дает шанс хотя бы интеллектуального взаимодействия, причем одновременно со многими. Но достаточно ли этого современному человеку? Кто-то соглашается, что вполне, кто-то сетует на «недостаточность скайпа»: вот они, близкие и родные, на экране, почти рядом, пусть и за сотни километров, и тем сильнее странное чувство внутри, когда нельзя обнять родного человека… Может, когда-нибудь мы перестанем в этом нуждаться?Частично эти процессы уже идут: сегодняшнему родителю не обязательно много контактировать с ребенком, не обязательно вести разговоры по душам, чтобы быть уверенным, что ребенок в безопасности, сыт и здоров. Послал смс, и ребенок пишет в ответ: «Все ок. Сделал уроки. Иду гулять», а иногда и этого не требуется: система школьного учета сообщит, что ребенок пришел в школу, что съел на обед и какие оценки получил. Никаких волевых и эмоциональных усилий!Участники семинара предполагают, что в дальнейшем не нужно будет даже нажимать на кнопки, вся информация будет автоматически поступать в мозг по чипам – и полная свобода.- Да какая же это свобода?! Это как раз и есть крепостное право! – доносится из зала. – Только получил двойку, а родителям тебя уже «сдали»! Вот раньше…И действительно, еще в середине прошлого века, когда взрослые и дети жили, по сути, в своих отдельных мирах, у ребенка было гораздо больше свободы. Теперь родители становятся буквально зациклены на опеке. Отсюда и усиленный контроль с помощью средств связи, и повышенное внимание к здоровью детей, и попытка ограничить контакты ребенка, как реальные, так и виртуальные.Но с другой стороны, у сегодняшнего ребенка есть шанс воспользоваться своей свободой. Если еще в 50-60-х годах XX века идея профессиональной династии была крайне популярна, то сегодня выбор карьеры, как у мамы с папой, скорее гарантирует возможность остаться ребенком до пенсии: у родителей появится еще один канал контроля.Да, сегодняшний родитель научился контролировать ребенка, но вместе с тем разучился формировать истинную глубинную привязанность. Это происходит еще и потому, что родительская роль становится размытой: традиционно участвовавшие в воспитании мамы, почувствовавшие необходимость большей сопричастности папы, няньки и гувернеры на деньги занятых родителей, многочисленные старшие родственники, школа, которой занятые родители вменяют функцию воспитания, соседи – все они в той или иной степени воспитывают ребенка, причем нередко противореча друг другу в установках. Правда, соседи уже гораздо меньше, поскольку в отличие от коллективного прошлого столетия, когда можно и нужно было по-соседски пожурить подростка, к примеру, за то, что он начал курить, сегодня это уже проблематично и с большей вероятностью будет воспринято как вмешательство в частную жизнь.В отношениях «ребенок – сверстник» все немного сложнее: казалось бы, время идет, все должно также кардинально меняться, но оказывается, что рамка, то есть вопросы, с которыми мы обращаемся в детстве и подростковом возрасте к своим сверстникам, не меняется. И вчера, и сегодня, и завтра будет раздаваться отчаянное: «Я влюбился! Что делать?», «Я поссорился с другом! Что делать?» Будут меняться только ответы…Неизменной с течением времени остается и цель взаимодействия со сверстником – самоидентификация и самореализация. Но меняются среды и средства общения. Современных и новых становится все больше, причем их активно подхватывает молодежь, заполняя те коммуникационные лакуны, которые прежде пустовали; старые активно размываются и готовятся совсем исчезнуть. Так, самая привычная среда 60-х – двор – сегодня уже мало актуальна, и если все связи формировались раньше именно там, то теперь таким большим двором становится виртуальное пространство.Такими темпами в будущем даже школа, по мнению участников обсуждения, как единое реальное пространство может перестать существовать, равно как и реальные сверстники-одноклассники. Уже и сейчас «сверстник» – это, в общем-то, понятие растяжимое. За школьной партой даже в начальной школе оказываются дети с совершенно разным личным опытом, который зависит прежде всего от возможностей семьи. Что и говорить о виртуальной среде, где «сверстниками» могут оказаться люди, которых разделяют эпохи.Примета нового времени в общении – анонимность – также становится палкой о двух концах. С одной стороны, сегодня, для того чтобы спросить о чем-то личном или важном, совсем не обязательно идти к близкому человеку. Вдруг такого вообще нет? Достаточно скрыться за броским, отвлекающим внимание ником и сказать все что угодно. Но в то же время, проникаясь такой вседозволенной поверхностностью, дети, точно так же как и их родители, оказываются все дальше и дальше от потребности формировать стойкие личные связи: прежнее «глубоко с немногими» компенсируется парадигмой «со всеми по верхам».К чему мы придем в середине XXI века? Вполне вероятно, насытившись величиной своего списка виртуальных друзей и получив ответ на все свои анонимные вопросы, мы вновь ощутим ностальгию по узкому кругу доверенных и верных, по реальному общению; все сильнее нас будет тяготить и «скайпонедостаточность». И быть может, как ответ на сотни проблем наконец изобретут… телепортацию.Главный вопрос для исследователей этой проблемы – есть ли у школы будущее? И в особенности какое с точки зрения ее физической формы, если с середины прошлого столетия мы идем от коллективизма и закрепощения к уже осязаемой свободе и уникальности образовательных траекторий. Прозвучало предположение, что главенствовать будет так называемая школа одного ученика. Впрочем, как оказалось, предпосылки к этому уже есть: сегодня в некоторых школах США ученик ежедневно сам составляет свое расписание и получает те знания, которые считает нужными. И это действительно путь к свободе, потому что таким образом можно будет выстроить свою траекторию настолько подробно и индивидуально, насколько это необходимо.Тем более школа уже сегодня подстраивается и настраивается на ученика: те, кто прежде считался изгоем и нуждался в отдельных классах и школах, сегодня начинают интегрироваться в общее образовательное пространство, неизбежно изменяя его.Хотя мы пока еще в начале пути: школа – это комплексный обед, который насыщает сегодня даже неголодных или не умеющих так питаться до переизбытка. Но школа завтрашнего дня станет «блюдом», «приготовленным» учеником для самого себя. Правда, такой подход – это еще и большая ответственность прежде всего учащегося за свои результаты и дальнейшие возможности.Закономерно и неизбежно изменится в таком случае и высшее образование, и даже подходы к приему на работу. Станет совсем не важно, какая у человека «корочка», главное, чтобы он мог компетентно решать задачи, которые ставит перед ним работодатель. И уже не будет играть никакой роли, взрослый он или ребенок.Психосоциальный мораторий – период поиска идентичности, время проб и ошибок, когда санкции за неправильно выбранную жизненно-образовательную траекторию не налагаются: «Хотел быть психологом, не получилось, попробую что-нибудь другое». Возможно, в связи с продлением периода детства период этого моратория также удлинится. Однако с окончанием моратория всегда ставится вопрос: начинает ли кристаллизоваться из пробующего взрослая личность? Что же будет теперь – бесконечное обещание взрослости или эта категория вообще уйдет в прошлое?
Выбор читателей
Комментарии