На чтение: ≈ 2 мин.Типичная фотография для предвоенного и военного времени: два молодых офицера возле высокого столика. Форма новенькая, с иголочки, подогнана ладно.
Все, все сконцентрировалось для меня в тех строчках: и война, и молодость моих дядей, и дед, ослабевший после гибели сынов, и моя мать с тем же смелым взором, как у всех в породе, подарившая другу Василию в 1946 году свою фотографию. А на ней снова я вижу слова: не заглушат нашу любовь…»
Карточка эта более 60 лет хранится в нашей семье. На ней Гавриил Редько, мой дядя, ставший на войне командиром стрелкового взвода. Упрямый рот, губы крепко сжаты… И такой прямой взгляд!
По словам деда, старший сын был той самой породы, откуда фамилия «говорящая» пришла, – из Запорожья, от казаков.
«Ни даль, ни тяжкие невзгоды не заглушат нашу любовь», – подпись на обороте. Всколыхнулась душа однажды, и вспомнились мне эти строчки.
Спустя годы попал мне в руки листочек, уже сильно потертый на сгибах, – письмо 1942 года, написанное дядей из окружения отцу: «Я тяжело ранен. Имел 35 ран. Должен идти на операцию. Пишите на хутор Любимый Елене Васильевне…»
Где тот хутор Любимый? Почему раньше не нашла Елену Васильевну, никого из той военной дядиной жизни?
Не унесут ничью любовь,
Она об этом скажет вновь
На фото, взглядом, через
годы…»
Вспоминается мне старенький дед. Четверо его сыновей воевали и пропали без вести.
Не расспросила деда ни о чем. Не успела. А то время не дает мне отвернуться, оно тормошит, догоняет…
Все, все сконцентрировалось для меня в тех строчках: и война, и молодость моих дядей, и дед, ослабевший после гибели сынов, и моя мать с тем же смелым взором, как у всех в породе, подарившая другу Василию в 1946 году свою фотографию. А на ней снова я вижу слова: «Ни даль, ни тяжкие невзгоды не заглушат нашу любовь…»
Екатеринбург
Выбор читателей
Комментарии