Наболело!

Ночь. Поезд Киев – Москва. Не спится. Душой все еще там, на Крещатике. Впрочем, только ли сейчас? Ведь где бы ни был, что бы ни делал, я всегда душой с теми, кто мерзнет в палатках на главной улице украинской столицы.
В этот раз купола Софийского собора видел только мельком – из окна вагона. Не побывал ни на Андреевском спуске, ни в Печерской лавре, ни на Владимирской горке – ни в одном из тех мест, за которые так люблю Киев. Не успел, не за этим приехал. Времени хватило лишь на запруженный народом Крещатик, где вот уже в который раз люди собрались на митинг, чтобы сказать “нет” Леониду Кучме.
Я тоже пришел туда, потому что 23 года из своих 27 прожил на Украине. Пришел, потому что одним из тех четырех миллионов ее жителей, в преждевременной смерти которых эти люди обвиняют власть и в первую очередь президента, был мой отец. На днях исполнилось три года с тех пор, как его жизнь оборвал третий инфаркт. Пенсия по инвалидности, назначенная после первого, не покрывала даже коммунальных услуг. Смириться с этим отец не мог – не тот у него был характер. И продолжал работать. Итогом стали еще два инфаркта. Сейчас ему было бы 55…
Отставкой Кучмы отца не вернешь. Да и не уйдет он в отставку: не за тем так рвался в президентское кресло – к тому положению, которое его не обязывает, но дает широчайшие права. Недаром в своих выступлениях в украинском телеэфире он то и дело проговаривается: “Только президент имеет право…” Имеет право выдавать желаемое за действительное, например. Недаром ведь он недвусмысленно заявил, что тех, кто мерзнет в палатках на Крещатике, оппозицией не считает. А значит, не намерен обращать на них своего высочайшего внимания.
Что до меня, то я давно живу в России. А громкое “дело Гонгадзе”, конечно, внутриукраинская проблема. Но вся соль в том, что оно – только внешняя сторона, а вот глубинные вещи, которые выплеснул этот политический скандал, присущи не только Украине, но и всему постсоветскому пространству, включая Россию. На улицы российских городов люди часто выходят за тем же – сказать “нет” хамству власти.
В повести “Замыслил я побег” Юрий Поляков метко определяет главный стимул к деланию карьеры в партийно-советском аппарате: чем выше по должности, тем на большее число людей можешь наорать сам и тем меньше их, которые вправе сделать это с тобой. Отсюда эта особая властная психология, это признание права на собственные интересы лишь за собой, а за нижестоящими – только обязанности обслуживать интересы вышестоящих. И зачем ломать голову над тем, что, скажем, в квартирах у избирателей, то есть нижестоящих, нет света и тепла? И так перебьются…
Вот откуда все беды нашего общества, вот что стоит в любой точке страны за каждым конфликтом, каждой проблемой. Вот этому-то хамству доведенные до отчаяния люди говорят “нет”.
Хамов во власти этим “нет” не перевоспитаешь – горбатого только могила исправит. И все же это не повод молчать. Ведь они не прилетели с какой-то неведомой планеты – они плоть от плоти нашей. И говоря им “нет”, мы воспитываем в первую очередь себя и тех, кто придет нам на смену. И если не будем этого делать, то и наших потомков уж точно обречем на беспредел кучем, наздратенок и им подобных. Другие – те, кого положение во власти в первую очередь обязывает, в этом случае не придут в эту самую власть никогда: им неоткуда будет взяться.
Вот почему я всегда душой с теми, кто мерзнет в палатках на Крещатике. Впрочем, не только с ними – со всеми, кто где угодно на бывшей одной шестой суши (да и не только на ней) говорит хамству “нет” любым возможным способом. Ведь мерзнуть в палатках на центральных улицах – только один вариант из множества.
Руслан ЦАРЕВ