– Знаешь, как сильно я люблю тебя, – шепчет дочь. – А я люблю тебя еще сильней, – отзываюсь я, зарываясь носом в ее шелковые волосы.
Это наша маленькая молитва. И каждый вечер, произнося ее, я почти наяву вижу, как нас окружает плотный кокон тепла и света. Он надежней стали, крепче брони. Если Бог есть любовь, то какое заклинание может защитить лучше? Я долго не понимала, откуда берется странная смесь восторга и покоя, когда обнимаю дочь за тоненькие плечики. Потом дошло – я просто забыла, каким бывает счастье.
Мы тихо лежим, обнявшись. Дочь начинает посапывать, а я смотрю в ясное спокойное личико. Каждый раз с удивлением – как может быть красив человек! Спать мне неудобно: на узкий детский диванчик вмещаются только голова да ноги. Моя самостоятельная пятилетняя дочь вытребовала себе индивидуальное место для ночлега, но каждый вечер, потушив свет, я слышу: «Мама, мне без тебя холодно».
Я неправильно воспитываю ребенка. Это все говорят. Все всегда знают лучше. Спать вместе нельзя. Психологи пугают разнообразными ужасами, подружки со священным ужасом спрашивают: «А как же муж?» С мужем просто – он уже большой и вполне может обходиться без меня. Вот без своей мамы ему трудно, поэтому он ночует у нее. Хотя, между прочим, с детства спал в отдельной кроватке!
Мне кажется, теории воспитания написаны людьми, напрочь забывшими собственное детство. Педагоги, врачи и психологи дают разные рекомендации, главное – чтобы детям жизнь медом не казалась. Заботясь о будущем, взрослые делают невыносимым их настоящее. А мы хотим счастья сейчас! Я помню свои детские ночные кошмары и то, как мучительно хотелось почувствовать рядом надежное мамино плечо. Нам с дочкой холодно друг без друга, хотя дома – жара. Так зачем страдать поодиночке, если мы можем подарить друг другу восхитительное чувство покоя и защищенности?
Слава богу, я не педагог и не психолог, потому все, что могу дать дочери, – любовь и искренность. Я даже не придумала системы наказаний. Если не могу сердиться на нее, к чему притворяться? Когда дочь, обижаясь, кричит: «Ты не понимаешь, ты плохая», я вижу, как она страдает от своих же слов. Разве можно наказать ее больше? С чего родители вообще взяли, что имеют право судить своих детей? У взрослых, забывших детство, – комплекс Бога. И лень – работать над собой, писать новые методики воспитания, лечения и обучения.
«Ты ничего ей не запрещаешь», – упрекают подруги. Я говорю «нельзя» только в случае опасности. Многое она знает сама, умея впитывать информацию всем телом, в остальном приходится убеждать. А почему дочь должна принимать мои слова на веру? Мне всегда было непонятно, почему людей полагается уважать исключительно за то, что им довелось родиться раньше.
Ангелине хочется все усовершенствовать – отрезать лямочки у сарафана, смешать майонез с вареньем, раскрасить скучные обои. Я не считаю, что она портит вещи, за которые заплачены деньги. Зарабатывать – моя задача. Ее задача в другом – изменять мир. Обои – дело наживное, а любое творчество лучше штампа. И если дочь от этого искусства становится счастливее, мне оно нравится.
Ее не приходится учить – она учится всему сама. Моя функция – создавать условия. Взяла в руки карандаш – покупаю краски и альбомы. Захотела шить – подсовываю безопасную иголку и мулине. И все получается! Я привыкла и не пытаюсь заставить дочь делать то, что ей сейчас не нужно. Даже не учу читать, дабы потешить собственную гордость. Знаю – когда захочет, быстро научится. Зато она прекрасно владеет компьютером, и мышка в ее руках превращается в кисть.
Мне даже не пришлось объяснять дочери, откуда она взялась. Она без меня знает – детей дает Бог, а врачи помогают их «вытащить». Не представляю, каким образом ей будут вдалбливать в школе теорию Дарвина? Ежедневно мы обшариваем окрестные кусты в поисках заблудившихся котят, воробьят, слонят и львят. Ее волнует вопрос: как живут ребята и зверята, у которых теряются мамы? Ангелина твердо решила, что будет воспитателем сирот любого происхождения – человеческого или животного. Из меня вырвана клятва: они будут жить в нашем доме. Ей хочется, чтобы у всех была семья…
Она не слышит, как я ругаюсь с ее отцом, но вечером после нашей ссоры исполняет мне песню собственного сочинения с припевом: «Семья – это любовь и забота». Я восхищаюсь ее умением управлять тем, что возможно изменить, и принимать то, что изменить невозможно. Она оправдывает соседа Вальку, треснувшего ее по уху, – «у него плохое настроение». И своего отца, пожелавшего выспаться вместо того, чтобы дежурить у ее постели во время тяжелой болезни, – просто так, потому что «я все равно его люблю».
Моя дочь – из поколения индиго. Нет, я не верю, что у нее другая кровь, и мне все равно, какого цвета ее аура. Но ученые говорят, что 90 процентов нынешних детей до двух-трехлетнего возраста – индиго. То есть они приходят в мир с чувством собственного достоинства, видят не столько глазами, сколько сердцем, не любят делать обычные вещи и стоять в строю. А взрослые всего за два-три года умудряются впихнуть их в нужные им рамки, считая, что дети – это пластилин, из которого можно слепить нечто по собственному образу и подобию. Я учусь у дочери доброте, пониманию и всепрощению. Но до ее уровня мне уже не подняться. Она – другая. Мне странно читать, как нужно обращаться с детьми индиго. Уважать. Не унижать. Не обманывать. Предоставлять свободу выбора. Не приказывать, не навязывать своей точки зрения. Создавать условия для творчества.
Для меня лично эти рекомендации родились вместе с дочерью. Индиго моя дочь или нет – не важно. Ангелина уникальна потому, что я люблю ее. А разве можно с любимыми обращаться иначе? Правда, специалисты утверждают, что только 20 процентов человечества способны испытывать любовь – даже к собственному ребенку. Новое поколение в Японии называют «детьми света» – впитывая маленькие лучики тепла, они отдают его в двойном размере. Они пришли, чтобы сделать мир ярче, светлее. Но если не чувствуют любви, могут стать «детьми тьмы».
Любить – это трудно. Это значит работать над собой. Я учусь – пою из пипетки уже двух котят и прикидываю, в какие двери пройдет слоненок, потерявший маму.
Комментарии