Любовный треугольник. или Когда третий – нелишний

Елена Владимировна до утра не могла уснуть. Не помогли ни снотворное, ни недавно купленный на развалах английский детектив. Ну почему, почему ее любимый до дрожи в коленях Славик решил жениться? Разве им плохо вместе, она ведь никогда не жалела для него ни сил, ни времени, ни денег? Хотя какие там деньги у учительницы! Впрочем, Елена Владимировна умудрялась кое-что скопить и на летний отдых в Крыму, и на билеты в театр, и на модную, пусть и недорогую одежду, и, конечно же, на книги. Их небольшая двушка на окраине Москвы была сплошь уставлена книгами. Раньше их покупала только Елена Владимировна. А теперь и Славик по своей любимой психологии. До выпуска ему остался год. Самое время подумать о дипломе, а потом, возможно, и о диссертации – у него ж такая светлая голова. И вдруг как снег на голову свалилась эта Алена. Маленькая, невзрачная, тощая, как подросток. Да еще старше его на целых три года и главное – не москвичка… Елена Владимировна вспомнила серьезное лицо сына.

– Мама, мы решили пожениться. Я люблю Алену, и потом она ждет ребенка…моего ребенка…

Как же она раньше не заметила, не почувствовала надвигающейся беды? Теперь, припоминая, поняла, почему последнее время он все реже засиживался с ней на кухне за чаем, приходил за полночь, а один раз сообщил по телефону, что остается ночевать у друга.

Елена Владимировна за всю свою жизнь никого так не любила, как Славика. Замуж вышла по расчету, ее собственная мама всегда была занята личной жизнью. Судьба возблагодарила Лену, послав ей очаровательного милого ребенка. Конечно, Елена Владимировна теоретически представляла, что когда-то ее Славик влюбится и потом даже женится, но это будет нескоро, очень нескоро, лет через десять, а может, и двадцать. Мужчине спешка ни к чему. Ведь сейчас-то ему всего двадцать один. И вдруг…

Неожиданно Елена Владимировна открыла глаза и села на постели. Отчаянно громко или ей так показалось тикали настенные часы. Да ведь все повторяется, а судьбе хочется с нее взять еще одну плату за то, что ей, провинциальной девчонке из Богом забытого Камышева, удалось остаться в Москве.

… До распределения оставалось пара месяцев, и ей, не дотянувшей чуть-чуть до красного диплома, чтоб получить направление в аспирантуру, придется снова ехать домой, в тусклый унылый город, где по вечерам хоть волком вой.

– Надо было не учиться, а жениха искать, – сказала ей мама по телефону, – а сейчас, дочка, не рви себе душу, возвращайся.

– Нет уж, – про себя решила Лена, ни за что и никогда. И огляделась вокруг. Парней на филфаке было мало, вернее, совсем не было, стеснительный щупленький Колечка не в счет. Он еще и моложе ее то ли на год, то ли на два, из вундеркиндов. В школу в пять лет пошел и все читает, читает, его-то уж наверняка в аспирантуре оставят, – с завистью подумала она. Коленька, заметив ее пристальный взгляд, вдруг почему-то покраснел и опустил глаза.

Однажды он, задыхаясь от смущения, краснея и белея, даже заикаясь, подошел к ней после лекции:

– Лен, тут фильм такой классный идет, а у меня два билета, пойдем… пожалуйста, – добавил он как -то жалко. У Колечки была одна мама, папа бросил их, когда Колечке был всего лишь годик, мама замуж выходить не стала: Колечку в садик, сама на работу. Она и сейчас пропадала на своей работе, частенько отправляясь в длительные командировки. В общем, проблем с квартирой, дабы встречаться влюбленной парочке, не было. Когда Леночка поняла, что беременна, вначале испугалась, потом обрадовалась – теперь уж Колечка наверняка женится. Ей даже стало казаться, что она и сама влюбилась в Колечку, который оказался не таким уж и тихоней, как ей представлялось сразу.

– Ребенок, – протянул удивленный Коля, ему было ровно двадцать один, как сейчас ее Славику. – Ребенок, – повторил он, уже улыбаясь, и схватил ее на руки. – Это ж здорово, Ленка! Завтра матери скажу, впрочем, совсем забыл – она из командировки вернется только через неделю.

– А давай к тому времени распишемся, пусть будет для нее сюрприз, все равно ведь теперь назад дороги нет, – предложила Леночка, – ты же меня не бросишь, – и подняла на него свои колдовские черные глаза.

В общем, свою свекровь Розу Витальевну Леночка увидела только после свадьбы, то есть после шумной вечеринки в общаге их девчачьего пединститута. Свекровь явилась с чемоданом и большой сумкой утром в субботу. Леночка как раз вышла из ванны с мокрыми волосами в полузастегнутом халатике.

– Здрассьте, – пробормотала она, неуверенно поглядывая на еще молодую, довольно строгую женщину в брючном костюме.

– Коля, это кто? – застыла, как соляной столб, уже почувствовавшая неладное свекровь.

– Жена моя – Лена, – неуверенно как-то, съежившись, пробормотал Колечка. – Мам, я тебе потом все объясню, ты не волнуйся.

– Это как жена? С каких пор жена? – растерялась она. – Ты бы хоть предупредил, Коля!

Роза Витальевна не стала устраивать шумных скандалов, не стала бить посуду и кричать, что у нее инфаркт. Она просто не замечала Леночку, не звала ее к телефону и полностью отделила их семью, даже полочки в холодильнике теперь были четко распределены, не дай бог взять что-нибудь у свекрови.

– Все, сынок, ты теперь большой, так что сам выкручивайся, раз жениться вздумал, – с какой-то злорадной радостью заявила она, когда Коля однажды попытался взять у нее денег в долг – коляску купить.

– Передай своей жене, что она неряха, – говорила свекровь Колечке, хотя Лена стояла тут же, рядом. Ее что, в родном Лягушеве или, как его там, Камышеве научили так мыть посуду?

– …Ну ты себе и жену нашел, – говорила она, возвращаясь из очередной командировки, – меня два дня не было в квартире, а тут будто Мамай прошел. А бедная беременная Леночка, на коленках ползая, мыла полы и натирала до блеска уже порядком пообтрепавшуюся мебель. Леночка надеялась – родится ребенок и свекровь смягчится. Все-таки кровинушка от ее любимого Колечки. Уж она Розе Витальевне старалась угодить, пыталась даже мамой назвать. Но та сквозь зубы прошипела:

– Какая я тебе мама, у меня имя-отчество есть.

Славик родился, и для Леночки словно еще одно солнце над головой засияло. Свекровь куда-то отдалилась, все ее нападки стали какими-то несущественными, смешными и мелкими. Правда, надежды на любовь свекрови к внуку не сбылись.

– Мне, между прочим, на работу утром, уйми ребенка, – разъяренной фурией влетала она в комнату молодых. – Что он кричит у тебя, как резаный.

Хотя Славик особо и не кричал. Свекровь как-то умудрилась ни разу не приласкать малыша, не поагукать с ним, на руки и то не взяла. А тут беда на Леночку свалилась: стирала бесконечные пеленки (тогда памперсов не было) и выскочила их развесить на заваленный снегом балкон. Вот и заболела воспалением легких.

Увозили ее в больницу на «скорой», с температурой сорок, вырывавшуюся и кричавшую на дюжих санитаров.

– У меня ребенок, я в больницу не могу.

У Коли тогда в конце зимы как раз начались полугодовые контрольные, и он никак не мог взять ни отгулов, ни отпуска за свой счет. Чуть ли не на коленях умолил он маму побыть с восьмимесячным малышом.

…Когда через три недели Леночка наконец-то вернулась домой, Славика не сразу узнала – он похудел и был какой-то весь вялый, сонный, словно помятый увядший цветок, с темными кругами под глазами. А главное – перестал говорить и почти ничего не ел, все чаще заходясь в беспричинном плаче.

Молодая врач, вызванная обеспокоенной Леночкой, внимательно осмотрев Славика, поинтересовалась:

– Снотворное давали, мамочка?

Припертая к стенке, свекровь отпираться не стала:

– Ну давала димедрол, а мне что, всю ночь не спать из-за твоего сынули? – заявила она с вызовом.

– Ах, мама, мама, – только и сказал Коля. – Все, Леночка, надо на квартиру уходить, – крикнул он уже в прихожей, – вот только денег хотя бы немного раздобыть.

Но не успел…Вечером его, поздно возвращавшегося от друга, сбила машина.

Железная, бессердечная, казалось, Роза Витальевна попала в больницу с инфарктом.

А потом ее свекровь как подменили. Она кидалась на Славика в каком-то исступлении. Целовала, гладила по вихрастой голове с двумя макушками, покупала в невообразимых количествах шоколад и игрушки.

– Сирота ты моя несчастная, – приговаривала она сквозь слезы.

Только к Лене свои чувства Роза Витальевна не переменила, горе не сблизило их, наоборот, еще больше отдалило, так что Лена подумывала – а не вернуться ли домой?

– Это ты во всем виновата, – кричала свекровь, подступая к Елене чуть ли не с кулаками, – лимитчица проклятая.

А через год у нестарой совсем Розы Витальевны – и пятидесяти ей тогда не было – врачи обнаружили рак желудка. Из полной женщины она превратилась в обтянутый серо-желтой кожей скелет. Леночке пришлось ухаживать за свекровью – обмывать худое скукожившееся тело, кормить с ложечки. А спустя месяц каждый день утром и вечером – колоть наркотики. Роза Витальевна молчала или, отвернувшись к стенке, рыдала.

Как-то поздним вечером, когда Славик уже спал в соседней комнате, Леночка услышала, как свекровь еле слышно ее зовет.

– Леночка, Ленуся, – голос у нее был жалкий и какой-то непривычно для нее молящий.

Леночка подошла кровати.

– Роза Витальевна, я укол уже сделала, больше ничего нет, – сказала она, глядя на свекровь с неожиданной жалостью.

– Прости меня, доченька. Это я во всем виновата, – выдавила из себя полумертвая свекровь. – Приведи священника, очень тебя прошу.

Леночка не успела, свекровь умерла на следующий день, когда в доме никого не было, Славик был в садике. Она – в школе на уроках…

…С тех пор прошло семнадцать лет. Леночка старалась не вспоминать ни свекровь, ни Колю – Розу Витальевну до сих пор не могла простить, в смерти же Коли чувствовала себя виноватой. Ведь не будь ее, может, жил бы он до ста лет, закончил аспирантуру, стал бы каким-нибудь знаменитым профессором – лингвистом, как мечтал. По праздникам она заходила в церковь и ставила свечки за упокой его души.

– Надо и свекровь помянуть, – подумала Елена Владимировна, – обязательно свечку ей завтра поставлю, – пообещала она себе.

И подумала, уже проваливаясь в сладкую дрему:

– Бог с ней, с Аленой, пусть Славик женится, – ведь она, сама того не замечая, уже начала засматриваться на детские коляски и годовалых-двухгодовалых малышей.

– Хорошо бы девочка родилась, может, у нее все будет по-другому, – в последнее мгновение между сном и явью пронеслось в голове у Елены Владимировны.