На чтение: ≈ 25 мин.У каждого своя оценка истории. Выставляя эти оценки, участники многих дискуссий демонстрируют разные подходы, которые во многом и определяют нынешнюю растерянность педагогов и авторов школьных учебников: нет единого подхода к предмету «История России», нет единой позиции в отношении к гражданскому воспитанию подрастающего поколения. Нет и взвешенных, согласованных оценок периода перестройки. Об этом и о многом другом говорили участники общественных слушаний «Проблемы освещения истории перестройки в учебниках истории», которые прошли в Фонде Михаила Горбачева.
Владлен ЛОГИНОВ, доктор исторических наук:
– Когда началась перестройка? Во многих учебниках она начинается с Андропова, ибо, мол, уже тогда начались разговоры о необходимости перемен. Та система, с легкой руки Гавриила Попова названная административно-командной, начала давать сбои еще накануне войны и материалы XVIII партконференции свидетельствуют об этом, однако война, потребовавшая мобилизации всех сил, средств и ресурсов, дала этой системе новый импульс. Мобилизационный вариант оказался единственно возможным и для периода восстановления, но одновременно углублялись и негативные процессы. Послевоенная пятилетка опять потребовала всего этого, поэтому не случайно после смерти Сталина и Хрущев, и Маленков, и Берия предполагали решать примерно одни и те же задачи: деревня, национальный вопрос и обременительная для страны внешняя политика. Но все-таки началом реальной перестройки вполне определенно считается 1985 год, когда осознание необходимости перемен привело к их началу.
А в чем, собственно говоря, суть перестройки, ее содержание? Во многих учебниках старательно выписаны ошибки антиалкогольной кампании, Чернобыль, но это не суть перестройки.
Александр ДАНИЛОВ, доктор исторических наук, профессор, МГПУ:
– Перестройка была исторически обусловленным процессом. Именно так она показана в большинстве учебников истории. А что такое перестройка? Это система мер, направленных на обновление всех сторон общества в рамках социалистического выбора. Она имеет вполне определенные хронологические рамки – 1985-1991 годы. Однако этот короткий для истории отрезок времени имеет и свою внутреннюю периодизацию. Первым я считаю период с марта 1985 года по начало 1987 года, время, когда выкристаллизовывалась идеология и программа перемен. Ключевым мне представляется 1987 год, начавшийся с радикальных реформ на январском Пленуме ЦК КПСС. Это был год, отмеченный началом открытого, гласного обсуждения исторического прошлого нашей страны, роли в ней Сталина, выяснением сущности и последствий сталинизма. Второй этап перестройки я бы отнес к 1987 – весне 1989 года, когда прошли выборы народных депутатов СССР. Наконец, последним ее этапом стал период 1989-1991 годов, когда инициатива политических процессов вначале постепенно, а затем стремительнее перетекала от инициаторов перестройки к тем, кто выступал за ее ускорение.
Когда в учебниках пишут, что перестройка началась в 1982-1985 годах, можно сказать, что никакой перестройки в этот период не было и быть не могло. Предложенный Юрием Андроповым курс на наведение порядка уже означал, что в нашем общем доме не все так, как должно быть.
Какие неточности существуют в действующих учебниках истории? На мой взгляд, нужно четче использовать терминологический аппарат. К примеру, в одном из пособий, когда речь идет о XIX партконференции, используется как достижение того времени понятие «правовое государство». Но в материалах конференции этого понятия нет, там есть понятие «социалистическое правовое государство». Или, например, между понятиями гласности и свободы слова ставится знак равенства, но это тоже неверно, гласность была очень важным шагом к свободе слова, но не была ею. Самой сложной частью заключительного раздела перестройки как раз и была постановка вопроса о том, что удалось, а что не удалось сделать за этот короткий, исторически очень важный отрезок времени.
Валерий ЖУРАВЛЕВ, доктор исторических наук, профессор, МГОУ:
– Сначала о самом термине «перестройка» – в русском языке «перестроить» означает внести изменения в систему, не ломая ее. Дискуссия о перестройке всегда выявляет несходство взглядов ее участников на обсуждаемую проблему по широкому кругу проблем методологии и истории перестройки. Это лишний раз убеждает нас, насколько сложно оценить место в истории того или иного ее поворотного, судьбоносного события, находясь в зоне его притяжения, в том числе нравственно-психологического.
Убежден, что учить молодое поколение историзму мышления, столь необходимому для реальной, практической ориентации в наши сложные времена смены всех и всяческих ориентиров значит прежде всего отталкиваться от постулата относительности наших знаний о прошлом. В особенности если речь идет о недалеком прошлом. Но эту относительность важно воспринимать и трактовать не как отказ от познания правды истории, а как установку на перманентность, активность и самостоятельность такого познания с подключением пусть скромного, но личного, собственного потенциала жизненного опыта как непременной составляющей опыта исторического. Именно такого рода соображениями руководствовался коллектив школьного учебника по отечественной истории XX века для 9-го класса, специальная глава которого посвящена процессам перестройки и краха советской общественной системы в 1985-1991 годах. Глава открывается кратким текстом, призванным ввести учащегося в курс проблем, с которыми ему предстоит ознакомиться, а также заранее нацелить его на самостоятельное осмысление этих проблем. Ключевое понятие социального эксперимента ориентирует на восприятие последующих событий с позиций оценки происходившего в 1985-1991 годах именно как эксперимента, характерной чертой которого стало решение спонтанно наплывающих проблем методом проб и ошибок.
Перестройка была и остается одним из самых загадочных, неоднозначно трактуемых периодов отечественной истории. Далее участникам предлагаемся набор самых популярных из этих трактовок: что это было на самом деле – неумелое реформирование социализма, окончившееся развалом страны и политическим крахом реформаторов, или же тщательно продуманная и виртуозно совершенная акция, направленная на демонтаж системы на радикально-либеральных началах? Учащимся предлагают вместе со своим учителем поразмышлять в ходе соответствующего урока о месте перестройки в исторических судьбах нашей страны. Вряд ли целесообразно втягивать себя в такого рода бесплодные дискуссии. Что было бы самым важным в этой обстановке? Надо извлечь из опыта перестройки одинаково полезные для всех уроки, которые могут пригодиться как в настоящем, так и будущем.
В итоге на обсуждение выносятся два таких урока. Во-первых, о необходимости обществу в целом учиться, как проводить крупные радикальные, судьбоносные преобразования без потрясений всего общественного организма, без жертв, распада государственности, крупных социальных откатов. А во-вторых, учиться различать слова и дела своих лидеров и благие намерения и объективные результаты действий, ибо перестройка, хотя и стала историей, в которой ничего изменить и переиграть уже нельзя, но далеко не завершила исторического пути России.
Александр БАРСЕНКОВ, доктор исторических наук, профессор МГУ имени М.В.Ломоносова:
– Каждая эпоха несет свои вызовы, ставит свои вопросы, на которые нужно отвечать, оглядываясь на опыт прошлого. История всегда была важнейшим элементом любой политики, и к какой бы сфере человеческой деятельности ни обращался человек, он неизбежно начинает с изучения доставшегося ему наследия. Многих занимает вопрос о том, насколько объективным может быть историческое знание, содержащееся в трудах профессиональных историков, и насколько объективна сама наука история, если концепция научных трудов предопределены политической конъюнктурой. Между тем следует говорить о трех важнейших уровнях исторических знаний, которые качественно отличаются друг от друга.
Первый уровень – профессиональное историческое знание: когда излагают события по всей полноте, с разных сторон, учитывая многообразие объективных и субъективных факторов.
Второй уровень – воспитательный, который реализуется в ходе подготовки учебных программ, планов и учебной литературы в средней и высшей школе, который должен готовить граждан своей страны, воспитывать любовь и уважение к ней.
Третий пласт – исторические знания, используемые в политике, которые часто имеют мало отношения к профессиональной исторической науке и выступают лишь в качестве инструмента политической борьбы. Все правители с давних времен использовали ссылки на историческую традицию, обычай, обосновывая принятие необходимых решений. Одна из самых откровенных фраз на эту тему принадлежит Бисмарку: «Я всегда найду историков и юристов, которые меня оправдают». В переломные эпохи это тип исторических знаний востребован более других. Такая история дальше всего от истины.
Школьников нужно воспитывать на позитивных примерах, давая в то же время представления об общих закономерностях исторического развития. Учет возрастных особенностей диктует необходимость крайне осторожного освещения сложных и спорных сюжетов национальной истории и требует не сводить ее к истории ее неудач и поражений.
Важная черта идеологической ситуации в период перестройки состояла в том, что отказ от старых ложных концепций намного опережал формирование замещающих их представлений. В 1989-1990 годах существовавшие учебники уже явно не соответствовали уровню информированности общества, а новых еще не было. Тяжелее всего было школьным учителям – испытывая затруднения в использовании прежних учебников, они часто обращались к газетной и журнальной публицистике. А здесь ситуация складывалась неоднозначно.
Что касается использования исторических знаний в политических целях, то это было, есть и будет. К сожалению, после распада СССР мы вступили в длительную фазу активного и безудержного исторического мифотворчества, и это связано с тем, что на пространстве бывшего Советского Союза в новых независимых государствах строятся новые политические нации, которые интенсивно формируют свою собственную мифологию. Исторические мифы, которые мало соответствуют реальностям, укореняются посредством СМИ намного более совершенно, изощренно, чем это делалось раньше. Хотя проблема осознается. Тем не менее разрыв между научным знанием и упрощенной историей, которая используется в пропаганде, в ближайшее время вряд ли будет сокращаться. Это будет продолжаться до тех пор, пока интеллектуальная элита, а вслед за ней и власть не решатся ликвидировать существующий здесь зазор.
Нынешнее положение в сфере массового исторического сознания, также и в образовании, к сожалению, далеко от совершенства и начало складываться в период перестройки, когда не все из задуманного тогда реформаторами осуществлялось, как они предполагали. Именно с 1985 года предпринимались попытки качественно изменить ситуацию в исторической науке. На этом пути предстояло решить две огромной сложности задачи, избавиться от догматизма, который занимал прочные позиции в гуманитарных науках. И найти новые идеологические ориентиры, на которых можно строить и науку, и политическую практику, которые позволяли бы составить адекватное представление об окружающем нас мире и служить опорой для внятной, рациональной и принимаемой большинством общества политики.
В последние 10-12 лет мы постепенно продвигаемся в сторону более объективного освещения перестроечного периода, хотя и в настоящее время существуют авторы, осложняющие его осмысление. Это, во-первых, политическая конъюнктура, воздействие которой в сравнении с советскими временами изменилось, но не исчезло. Несомненно и сохранение самоцензуры, приобретающей порой причудливые формы. Во-вторых, это субъективизм современника, который в чем-то облегчает, а в чем-то осложняет восприятие событий, участником которых был сам исследователь. В-третьих, это влияние западной исследовательской традиции, некритическое, а часто и неосознаваемое следование которой также препятствует научному осмыслению динамичного и драматичного периода 1985-1991 годов.
Я думаю, что при изучении и преподавании истории СССР 1985-1991 годов следует рассматривать происходившее в те годы в более широком историческом контексте, в контексте системной трансформации советского общества, которая началась в 1985 году, но не закончилась и поныне. Историю последнего двадцатилетия нужно разделить на три части.
Первая – 1985-1991 годы – начальный этап системной трансформации советского общества.
События 1985-1991 годов следует рассматривать как естественно-исторический процесс, имевший определенные предпосылки в сфере экономики, международных отношений, государственно-политического устройства и общественного сознания, испытывавший на себе воздействие обстоятельств, возникавших по ходу преобразований.
Перестройка имела поисковый характер, в 1985 году никто не знал, что и как следует делать, тем более не имел законченной программы реформ. Преподавание ее истории можно построить исключительно интересно, показав, как шаг за шагом шел поиск разрешения накопившихся противоречий, при том, что основные трудности первых этапов перестройки лежали в сфере общественного сознания.
Первый этап – апрель 1985-1986 годы – прошел под лозунгом ускорения социально-экономического развития советского общества, преобразования осуществлялись на основе прежних, преимущественно административных подходов, и это время называлось авторитарной перестройкой. В рамках второго этапа (1987 – весна 1990 года) началось изменение системы политических, идеологических, экономических отношений, главным рычагом, посредством которого предполагалось изменить общество, предлагались демократизация и реформа политической системы.
Третий этап (лето 1990 года – август 1991 года) был связан с суверенизацией республик и хаотизацией общественной жизни. К середине 1990 года были созданы программы последовательных рыночных реформ. Однако реализовать из было уже невозможно из-за начавшейся борьбы между органами власти СССР, с одной стороны, и союзных республик – с другой. Противостояние союзных и республиканских элит вело к потере управляемости всеми общественными процессами. Весной и летом 1991 года страна стала свидетелем острого кризиса власти, который завершился политическим кризисом 19-21 августа 1991 года.
Четвертый этап охватывал конец августа – конец декабря 1991 года, когда шло постепенное угасание союзных органов власти, когда шел последовательный демонтаж государственно-политических структур СССР.
Начало следующего этапа в рамках 1985-1991 годов связано с июнем 1990 года, когда после принятия первым съездом народных депутатов РСФСР Декларации о ее суверенитете в Москве оформляется второй, альтернативный союзной, российский центр власти. Как показала история, это двоецентрие делало невозможным осуществление тех решений, которые были разработаны и приняты в 1987 году – в первой половине 90-х годов. Весь следующий год до августа 1991 года прошел под знаком борьбы против союзного руководства.
Итоговый вариант Союзного договора от 23 июня 1991 года можно оценивать по-разному, я присоединяюсь к тем исследователям, которые считают, что практически этот договор означал прекращение существования СССР как единого государства и перешел в лучшем случае к конфронтации.
Второй этап – 1990-е годы – этап революционных изменений, который характеризуют радикализм политики и высокий уровень хаотичности процессов при жесткой либеральной экспансии в идеологической и других сферах, при этом понятия «демократический» и «либеральный» приобрели особую российскую специфику, отличающую их от классических образцов.
Третий этап начался в 2000 году и продолжается поныне, его можно назвать постреволюционным или периодом стабилизации, по содержанию – это наведение порядка в системе политических и экономических институтов, возникших на предыдущих этапах.
Мария ФЕРРЕТТИ, профессор Центра исторической антропологии имени Марка Блока, Российский государственный гуманитарный университет:
– Я давно занимаюсь историей России, но, живя в этой стране, сохраняю все же взгляд со стороны, поскольку остаюсь человеком другой культуры.
После окончания хрущевской «оттепели» был приостановлен процесс, который можно было бы назвать трауром по сталинизму. «Траур» – историческое определение, означающее, что в личной и общественной жизни есть периоды великого драматизма и сталинизм был таким периодом, который и нынче нуждается в осмыслении и переживании. Траур означает принятие на себя ответственности за прошлое. Возможность отдать себе отчет в том, что произошло, и стать таким образом субъектом, а не жертвой исторической драмы. Проблематика траура и памяти развивалась в Германии в 60-х годах XX века в связи с отношением к нацистскому прошлому. В 1986-1989 годы шло осмысление прошлого и принятие на себя ответственности за него, сталинизм рассматривался как наша общая история и формировался гражданин страны, отвечающий за общество, в котором он живет, а не пассивно воспринимающий то, что происходит вокруг него. Это был очень важный период, поскольку критика сталинизма разрушила один из основных мифов старой официальной истории – миф о существовании неких исторических закономерностей, открыла пространство для политической жизни, потому что оказалось, что политика не написана на небесах, что она – момент выбора для общества и для человека. Речь шла о том, что в России создается политическая сфера.
Ключевым моментом был созыв первого съезда народных депутатов в 1989 году – после этого стало ясно, что народный суверенитет становится источником власти и дальнейшего развития общества. После первого съезда исторический процесс стал развиваться более быстрыми темпами и внутри России обострилась политическая борьба. Интеллигенция, по крайней мере та ее часть, которая вначале поддерживала реформы, становилась все более радикальной, и в 1990-1995 годы в среде либеральных интеллигентов, которые считали себя наследниками шестидесятников, создается совершенно новый образ прошлого, связанный с радикальной критикой Октябрьской революции.
В 90-е годы прошлого века, казалось бы, перелицовывалась официальная советская история: если в советское время считалось, что революцию сделали хорошие большевики, то теперь утверждалось, что революцию сделали плохие большевики.
Окончание следует
Выбор читателей
Комментарии