На чтение: ≈ 13 мин.Темой природы, хорошо знакомой многим поколениям читателей, творчество Михаила Пришвина не исчерпывается. Другой ее певец Константин Паустовский высказался о нем так: «Если бы природа могла чувствовать благодарность к человеку за то, что он проник в ее тайную жизнь и воспел ее красоту, то прежде всего эта благодарность выпала бы на долю Михаила Михайловича Пришвина».
По мнению литературного критика Алексея Варламова, пожалуй, именно с легкой руки автора «Мещерской стороны» и «Золотой розы» долгое время в нашем сознании существовала некая легенда о Пришвине как о тайновидце, волхве и знатоке природы. Однако в знаменитых и прекрасных словах Паустовского и в таком понимании Пришвина – не вся правда, а лишь часть ее. Это, подчеркивает Варламов, не следует понимать как упрек Константину Георгиевичу. Просто многого сказать в середине 1950-х было невозможно. Тут скорее попытка замаскировать истинную суть вещей и сокрыть лик незаурядного человека, не вписывающегося в свое время. Не случайно сам Пришвин признавался, что пейзажей не любит и писать их стыдится. И вообще пишет о другом. А место свое в литературе определил так: «Розанов (он был его учителем географии в Елецкой гимназии. – Н.Г.) – послесловие русской литературы, я – бесплатное приложение. И все…»
…Одна из граней потаенного Пришвина – увлечение фотографией. В его фотоархиве – более двух тысяч негативов.
Свою первую книгу «В краю непуганых птиц» Пришвин решил иллюстрировать собственными фотографиями. Было это в 1905-м. Тогда он впервые в жизни и взял в руки фотоаппарат. А немецкая «Лейка», большая редкость по тем временам, появилась у писателя лишь 20 лет спустя. С тех пор из каждой поездки (а он много ездил по стране) Пришвин привозит десятки снимков. Причем в объектив фотокамеры попадает отнюдь не только природа России. В дневниках писатель называет себя «свидетелем эпохи» и подчеркивает, что просто не может не снимать.
Вот серия снимков «Когда били колокола». Она имеет двойной смысл: били – звенели и били – разбивали. Человек глубоко верующий, Пришвин никому их не показывал.
Сегодня на эти снимки, которые Михаил Михайлович сделал в
1930-м, нельзя смотреть без боли: «христолюбивые» мужички сбрасывают колокола с соборов Троице-Сергиевой лавры (Рудметаллторгу были сданы 19 колоколов общим весом 8165 пудов). В 1933-м на секретном заседании ВЦИК был даже установлен план по заготовке колокольной бронзы. И вскоре большинство колоколов в России было уничтожено. «Обыкновенные кадры» Пришвина символизируют разрушение личности, а не пафос созидания.
Писатель долго не мог опомниться после увиденной им в Сергиевом Посаде картины варварства. В своем дневнике он сделал такую запись: «…сбрасывались величественнейшие в мире колокола годуновской эпохи – это было похоже на зрелище публичной казни».
От его взора не ускользало ничего, что происходило: ни Уралмаш, куда он отправился с бригадой писателей, ни строительство Беломорканала, где он даже фотографировал зэков.
В доме Пришвина в Сергиевом Посаде (в то время Загорске) бывали совершенно поразительные люди. Вот на фотографиях Михаила Михайловича семья Трубецких. Их всех расстреляли. До ареста они тесно общались с писателем. А чтобы не умереть с голоду, вынуждены были охотиться (этим, кстати, как известно, очень любил заниматься и Пришвин).
К чести Михаила Михайловича подпись его не стоит ни под одним «обличительным» письмом. Ссылаясь на то, что стар, болен, он не бывал на показательных судах над писателями.
Зато в судьбе Иванова-Разумника Пришвин принял самое деятельное участие. И это – тоже нравственный подвиг писателя. Когда видный теоретик эсеровского движения, создатель литературной группировки «Скифы» (в нее входили Есенин, Андрей Белый, Блок, Петров-Водкин) был в третий раз освобожден из лагеря, Михаил Михайлович добился, чтобы тот жил у него… легально! Бонч-Бруевич – соратник Ленина и, кстати сказать, основатель Литературного музея – командировал Иванова-Разумника к Пришвину для разбора его архива.
За этой работой Михаил Михайлович и сделал блистательный фотопортрет Иванова-Разумника. Это редчайший снимок, его недавно отпечатали с негатива.
Иванов-Разумник потом был откомандирован в город Пушкин (Царское село). И там попал в фашистскую оккупацию. Зная, что если снова окажется в руках нашего «доблестного» НКВД, ему уже несдобровать, он вместе с немцами уходит на Запад (мать его, между прочим, была немка). Иванов-Разумник не собирался сотрудничать с фашистами. Он не разделял их взглядов: был убежденный эсер. В 1946 году он умер в Германии…
Пришвин отлично понимал, что обнародовать большинство из своих снимков – значило если не подписать себе смертный приговор, то лишить себя свободы на многие годы.
Практически все негативы он хранил отдельно, в конвертиках, склеенных собственноручно из папиросной бумаги, и в коробках из-под конфет и сигарет.
Научные сотрудники дома-музея Пришвина в подмосковном Дунино обнаружили негативы в чайной коробке, которую, как и дневники, тщательно прятала после смерти писателя его вдова Валерия Дмитриевна.
Ее замечательный фотопортрет Пришвин назвал «Царица». Писателю было уже 63 года, когда распался его первый брак. В конце 1930-х Михаил Михайлович встретил Валерию Дмитриевну, которая отсидела в лагере 2 года. У нее, дочери царского офицера, было «сомнительное» происхождение. Человек необыкновенного ума и красоты, она стала, по словам писателя, радостью его жизни.
…Музей писателя находится в 50 километрах от Москвы на живописном берегу Москвы-реки в деревне Дунино под Звенигородом. Этот историко-культурный памятник – образец усадьбы, сложившейся в начале ХХ века. Он был создан после кончины писателя в 1954 году стараниями его жены Валерии Дмитриевны, сохранившей в неприкосновенности всю обстановку дома. В.Д. Пришвина стала публикатором новых материалов из огромного архива писателя, автором книг о его жизни и творчестве. При ней музей Пришвина стал научным центром пришвиноведения. В 1979 году дом по завещанию Валерии Дмитриевны был передан в дар государству.
Кабинет – центральное место мемориальной экспозиции. Окна кабинета выходят на лесную часть усадьбы с поляной и еловой аллеей. Вдали открываются виды на заречные поля с далеким лесом на горизонте.
Экспонаты кабинета позволяют говорить о работе Пришвина над произведениями последних лет – романом «Осударева дорога», повестью «Корабельная чаща», дневниковой книгой «Глаза земли», библиотека – о Пришвине-читателе, о его связях с писателями-современниками; в ней хранятся первые издания его произведений на русском и иностранных языках. Фотографические и охотничьи принадлежности свидетельствуют об увлечениях Пришвина, имеющих непосредственное отношение к его творчеству.
В столовой в ранний «предрассветный час» (с 4 до 7-8 часов утра) Пришвин начинал свой день работой над дневником. Первые записи относятся к 1905 году, а последние сделаны незадолго до кончины Михаила Михайловича. Удивительно, как он смог, несмотря на кошмар, который творился, на невиданные перемены, сохранить свой мир, свое «я», не солгать ни разу. Это – редчайшее дарование.
Например, одна из записей 1918 года: «Не могу с большевиками. Слишком много крови. Грабежи. Убийства…». А в 1921 пишет: «Идет гражданская война. Ну да, ну да! Может быть, белые и правы, но почему они уже три года не побеждают?!» То есть у Пришвина было чувство: и красные, и белые – не правы, все гораздо сложнее…
Уютная, хотя и очень скромная обстановка дома, после знакомства с содержанием дневников писателя, которые в этом доме хранились, наполняется новым смыслом, свидетельствуя о внутренней свободе жившего здесь человека – о победе писателя над временем. Кажется, что именно об этом в последние дунинские годы он записывает: «Боже мой! Как нелегко жилось, как удалось уцелеть! И я хочу все-таки в биографии представить жизнь эту как счастливую».
А последняя дневниковая запись писателя появилась 15 января 1954 года – за несколько часов до кончины Михаила Михайловича: «…мир существует таким, каким видели его детьми и влюбленными. Все остальное делают болезни и бедность».
– После кончины мужа, – рассказывает научный сотрудник дома-музея Яна Гришина, – Валерия Дмитриевна занималась единственным делом: перепечатывала на машинке дневники Пришвина. Боясь обыска, она заказала 2 оцинкованных ящика, в которые и был запаян архив. Ящики она закопала. Кстати, только что вышла книга, подготовленная нами: «Мы с тобой. Дневник любви». Это избранные страницы из специального дневника Пришвина, посвященного Валерии Дмитриевне. Совершенно потрясающий человеческий документ, не уступающий захватывающему роману!
Дунинская усадьба с ее аллеями и лугом, вековыми липами и елями, яблоневым садом была неиссякаемым источником вдохновения писателя. Именно здесь можно почувствовать истоки творческой личности Пришвина, уходящие в детство, на его родину, в материнское имение Хрущево под Ельцом.
Любимый образ Пришвина и в литературном творчестве, и в фотоискусстве – паутинка. Это – образ мира: с одной стороны – сложный, с другой – хрупкий.
Невольно вспоминается и другая паутина – компьютерная, ведущая мир к глобализации, потере индивидуального. Впрочем, этот образ к Михаилу Михайловичу никакого отношения не имеет. Это проблема нашей эпохи.
Дунино-Москва
Выбор читателей
Комментарии