На чтение: ≈ 8 мин.На мысли о том, что собой представляют песни Елены Камбуровой, натолкнул меня документальный фильм «Мой театр», недавно в очередной раз показанный на телеканале «Культура». Снят он был ещё в 1989 году и построен как фильм-путешествие.
Съёмки на гастролях чередуются песнями-минифильмами, где Елена Камбурова представляет свои песенные роли с полной наглядностью – в разных костюмах, в гриме, на фоне декораций.
Мы слышим и внутренний монолог певицы, и присутствуем у неё дома во время беседы, вероятно, с режиссёром этого фильма. Елена Антоновна рассуждает о том, что кино может дать возможности для раскрытия песни, которые не может дать сцена. Её собеседник сомневается в ещё большей выразительности, ему, как зрителю, кажется, что достаточно тех средств, которые использует Елена Камбурова на сцене.
Почему у зрителя на концерте Елены Камбуровой остаётся ощущение максимальной выразительности?
Мне однажды довелось сидеть на её концерте в центре первого ряда. Впечатление я помню до сих пор – как будто сижу в кинотеатре и при полной концентрации внимания смотрю широкоформатное кино.
В чём секрет такого эффекта?
Почему одна и та же песня в исполнении Елены Камбуровой и любой другой талантливой эстрадной певицы воспринимается не просто по-разному, а как две разные сущности: у традиционной певицы – красивая гармоничная песня, а что у Елены Камбуровой?
Её песни называют камерными, драматическими, её творчество – театром песни.
Читаю в дайджесте «Мир Елены Камбуровой» (Архангельск, 2006, с. 104-105): «…ведь каждая песня Камбуровой – это маленький, вполне законченный спектакль, гениальный театр одного актёра. Певица в совершенстве владеет искусством перевоплощения. <…> Каждая песня входит в композицию общего театрального представления. С минимумом внешних выразительных средств, без декораций, без грима, она из тончайших субстаций – музыки, слова, голоса, пластики, поразительного вкуса и темперамента – создаёт представление. <…> То, что делает Елена Камбурова, когда поёт, играет песню, – ближе к живописи, чем к вокалу, – такая в её голосе игра тени и света, столько цветовых впечатлений получает слушатель. Кажется, Камбурова может всё, вмещает множество персонажей, в которых мгновенно и безусильно перевоплощается, даже преображается, как преображается и не знающий пределов её голос, её дар драматической актрисы. Каждая песня – спектакль, который завораживает, подчиняет себе целиком».
Всё это так, но это ещё, на мой взгляд, не полная картина явления. И автор цитируемой публикации тоже к этому подходит (там же, с. 105-106): «Трудно определить, что есть жанр, которому служит артистка. Это не песня в привычном её понимании и уж не эстрада того направления, где сияют “украшения из фольги”. Скорее – некое камерное искусство, представляющее синтез музыки, поэтического слова и актёрской работы, где непременно присутствуют ещё два момента: авторская сопричастность и импровизация».
Центральный момент, как мне кажется, в том, что Елена Камбурова не просто играет разные роли во время пения – исполнения одной песни, как это могут делать поющие актёры, например.
Она меняет фокус внимания зрителя. Пишу именно «зрителя», а не «слушателя», потому что за счёт специфической работы голоса достигается то, что слушатель «видит» песню, превращаясь в зрителя. Подобное переключение восприятия с одного органа чувств на другой иногда бывает, испытал на собственном опыте, когда смотришь на картину великого художника и испытываешь буквально тактильные ощущения.
В нашем случае слушатель превращается не в театрального зрителя, а именно в кинозрителя. Всё то же специфическое владение голосом даёт разные планы, как в кино: крупный план, средний, общий, дальний.
Елена Камбурова вносит в песню некоторую дисгармонию, чего классические певцы никогда не делают. Затем «пересобирает» песню, в которой появляются не просто другие роли, но – другие планы. В неё вносится кинематографичность.
Елена Камбурова «снимает» кино голосом. Видимо, поэтому закадровый собеседник из фильма «Мой театр», имеющий непосредственное отношение к кинематографу, и полагает, что её «скупых» средств вполне достаточно для достижения максимально выразительного эффекта от песни – более выразительно, чем на сцене, на экране не будет.
Сама Елена Антоновна в одном из многочисленных интервью называет эту уникальную дисгармонию «бестембровым» пением или «тенью звука» (там же, с. 49-50): «…я пришла к тому, что в работе с микрофоном можно позволить себе абсолютно невокальные краски. Да, с точки зрения педагога по вокалу, это не пение, но всё же способ выражения эмоций – как в кино крупный план, позволяющий выразить эмоции очень крупно и совсем негромко. И вот появилось “бестембровое” пение. Я называю его “тень звука”, и оно дорогого стоит. Многих певиц филармонического плана, исполняющих романсы или баллады, я просто не могу воспринимать: у них не разработан язык интонаций. Но это не значит, что я не люблю вокальную технику. Я сейчас говорю о тех красках, которые были наработаны мною за долгие годы, – их подсказали мне сами песни. Этому меня никто не учил, я сама себя научила».
Кстати, песни для кинофильмов большей частью исполнены Еленой Камбуровой в обычной песенной манере – там кино и так уже есть.
Благодаря своей творческой потребности в создании для исполняемых песен театрального климата, выраженного языком кинематографа, Елена Антоновна Камбурова изобрела «кинематограф голоса», который существует в мире в единственном экземпляре. Это выдающееся явление – аналогов нет.
Выбор читателей
Комментарии