На чтение: ≈ 9 мин.Думаю, особую роль в этом сыграли доверительные разговоры Дейда Варо с нами. С одной стороны, она, наверное, хотела донести до нас христианскую заповедь: «Люби ближнего своего, как себя самого». С другой же, как будто к слову, она то и дело рассказывала нам о судьбе некоторых наших учителей, с которыми мы постоянно конфликтовали и которые не могли поступиться традиционно закрепленными принципами авторитаризма. Она знала, что учителя эти не изменятся, значит, надо было изменить наше отношение к ним.
Продолжение. Начало в «УГ» №№7, 9, 10, 12Она заговорила с нами об учительнице логики и психологии, которую мы звали Колдуньей. Боялись и злили ее. Иногда она выбегала из класса не в себе. Мы узнали, что в тридцатых годах Колдунью с мужем и сыном репрессировали, направили в разные колонии. Она в течение пяти лет не знала о муже и о сыне ничего. Была на грани самоубийства. Перед началом войны ее освободили. Долгое время была безработной. Наконец приняли в нашу школу учителем логики и психологии, а по специальности она географ. Но смогла освоить новые науки и стала прекрасным специалистом. Два года назад узнала, что мужа расстреляли. А насчет сына пока никаких известий. Она одна. Единственное утешение для нее – это школа. В ней много мудрости и любви, но не может проявить…Рассказ этот задел нас. Мы задали Дейда Варо много вопросов, и она попросила нас: «Берегите ее, помогите ей, дайте ей почувствовать, что вы любите ее».Наше отношение к учительнице логики и психологии изменилось: слушали внимательно, учились усердно, задавали вопросы, относились с сочувствием и уважением. В общем, проявляли к ней внимание и любовь. Вначале она не понимала, что происходит, оставалась враждебной и недоверчивой. Но со временем она просветлела, улыбнулась. А однажды, рассказывая на уроке психологии о памяти, она вдруг остановилась, села на стул, закрыла лицо руками и заплакала. Мы молча окружили ее, кто-то обнял ее за вздрагивающие худые плечи и сказал с сочувствием: «Не плачьте, пожалуйста…» Спустя несколько минут она взяла себя в руки, взглянула на нас глазами, полными слез, и мы увидели беспомощного человека, вынашивающего в себе тяжелое горе. Может быть, именно тогда многие из нас впервые испытали в себе человеческую жалость, рождающую любовь. Она вцепилась обеими руками в руки того, кто обнимал ее за плечи, и прижала их к губам, целуя и приговаривая: «Ему, моему сыну, было всего семнадцать лет… Он не был ни в чем виноват, просто был талантливым, как вы… Простите…» И, не дождавшись звонка, вышла из класса.Мы полюбили ее вместе с ее горем и вызвали в ней ответную любовь и доверие к нам. Мы многому научились у нее на уроках психологии и логики.От злобы учителя меня спасает шпаргалкаОставалась проблема с учительницей русского языка и литературы. Сколько хорошего она могла бы для нас сделать – дать нам заговорить на русском языке, прильнуть к богатейшей русской поэзии и прозе. Владея грузинской литературой, мы могли бы проводить весьма познавательные параллели. Но она этого не сделала. Она, классная руководительница, не любила нас, не любила детей.Некоторые мои товарищи благодаря семейным условиям владели русской речью, читали свободно. Остальным надо было спасаться самим, и каждый из нас искал выход.Для меня это был путь зубрежки и списывания. Я с трудом продвигался, но двойки ставить мне уже было невозможно, тройки – да. Редко я получал четверку, и тогда у меня был праздник.Так я пришел к выпускным экзаменам. Как же я сдам письменную работу? Она знала это и грозилась: «Твои пятерки плакать будут перед моей отметкой». Я же ей никогда ничего плохого не делал! Я не злил ее, не конфликтовал с ней. Ну ходил на «шатало» со всем классом. Но разве это был повод, чтобы таить злобу к какому-либо ученику? Сказать, что она мстила мне, было бы неправильно: за что мстить, когда не было никакого повода! Получается, что она была просто злая и находила удовольствие в том, что издевалась над кем-нибудь. Разумеется, не только надо мной!Накануне экзамена, ни на что не надеясь, я пошел к своему другу, который прекрасно владел русским языком, чтобы он помог мне чем-нибудь. И он действительно помог. «Вот тебе шпаргалка, – сказал он, – завтра на экзамене будет тема о молодогвардейцах. Спиши, и получишь пятерку». Откуда он знал об этой министерской тайне? От дяди, который работал в Министерстве просвещения?Всю ночь я зубрил шпаргалку. Переписал ее несколько раз. Упражнялся в письме наизусть. Тщательно следил за правописанием, за пунктуацией. Наутро весь текст шпаргалки лежал у меня в голове.И вот радость: чиновник с важным видом открывает засекреченный и сургучом скрепленный пакет, достает лист бумаги с названием экзаменационной темы, и учительница наша пишет ее на доске. Тема слово в слово совпадает с темой моей шпаргалки. Сейчас мне нужно было только одно – спокойно списать с головы, не ошибиться. Я и приступил к этому делу.Учительница, стало быть, должна радоваться, что я пишу. Но нет. Она подходит ко мне, стоит над головой и наблюдает, как я красиво сажаю буквы и складываю слова.- Покажи руки! – говорит она мне.Показываю. В руках у меня ничего нет.- Встань, выходи из-за парты…Она заглядывает под парту, ищет шпаргалку, но не находит, ибо она у меня в голове.- Садись, продолжай писать…Сажусь и продолжаю списывать с головы.Она недовольна. Идет к представителю министерства.- Он пишет… – говорит она ему.То есть она – учительница, занимающаяся с нами шесть лет, классная руководительница за все это время – доносит на меня чужому человеку, наделенному властью. Почему она это делает? После экзамена мы с ней, по всей вероятности, разойдемся навсегда. Плохо, конечно, списывать, но если это для меня последняя возможность, если со списыванием связана моя судьба, если никому нет вреда от этого, и если формальность тоже соблюдена, то неужели учитель не посочувствует своему ученику? Это же предательство, что она сейчас доносит на меня!Инспектор из министерства говорит ей:- Это кто, он? – и смотрит в мою сторону. – Пусть пишет!- Но это невозможно… Он не знает…- Пишет же?- Списывает…Тогда этот чужой человек подходит ко мне и долго наблюдает, как я пишу. Видит, шпаргалки нигде нет. Улыбается мне, «пиши» говорит и отходит.
Выбор читателей
Комментарии