Играйте Баха на водосточной трубе

Музыкальную элиту страны воспитывают в нечеловеческих условиях

Сауна по-русски

– Удивляетесь скверному запаху? – с грустной иронией спрашивает меня заместитель директора по административно-хозяйственной части Центральной средней специальной музыкальной школы (ЦМШ) при Московской консерватории Наталья Егерева. – Здесь же все трубы прогнили, текут.

Окна в туалетах не закрывают круглый год. Если их закрыть, смрад станет еще невыносимее. Он и так разносится по всему этажу, проникая не только в коридор – в каждый класс, в каждое помещение для репетиций.

И в этом смраде звучат вальсы Шопена, фуги Баха, сонаты Бетховена…

– Я боюсь крыс, – как будто извиняется Наталья Егерева, медленно открывая дверь душевой, расположенной в подвале.

Я несколько раз бью по стене ногой – говорят, серые твари пугаются громкого стука. Однако воевать с крысами нам не пришлось. А вот ученикам ЦМШ, живущим в интернате, иногда приходится. Мальчишки наловчились убивать наглых зверей не хуже заправских крысоловов.

Авторитет ЦМШ в мире очень высок, и многие юные музыканты хотели бы приобщиться к ее богатым традициям, шлифовать свой божий дар с помощью ее уникальных методик. Увы, гости из дальнего зарубежья выдерживают в среднем полгода, максимум год. Потом уезжают. Остаются самые стойкие, как, например, несколько ребят из Южной Кореи. В Европе разделяют известный постулат “искусство требует жертв”. Но там есть и понятие предельной допустимости каждой жертвы. В душевой – четыре кабинки, одна, как водится, нерабочая. И это – на сорок пять мальчишек и девчонок, именно столько детей живут в интернате.

– Как же они моются? – спрашиваю Наталью Карловну. – Мужской день, женский день, как в сельской бане?

– Обычно договариваются между собой, – смущается она. – Ведь у многих еще и свои комплексы. К примеру, есть ребята, которые могут помыться только в одиночестве.

Рядом с “сауной” ютятся в тесных закутках мастерские по ремонту музыкальных инструментов – фортепиано, скрипок. Предмет повышенной пожарной опасности, а следовательно, и постоянных нареканий пожарной инспекции. И не простых нареканий – каждый визит пожарных заканчивается предписанием о солидном штрафе. Не менее солидные штрафы – за отсутствие противопожарной сигнализации, соответствующей современным требованиям. Инспектора предлагают – давайте мы вам ее проведем, и все проблемы решатся. И заламывают сумму, еще более астрономическую, чем накопившиеся штрафы. Замкнутый круг, из которого у ЦМШ нет выхода. Потому что нет денег. И не предвидится.

Какофония от виртуозов

Одаренный музыкант особо чувствителен, особо раним и одновременно амбициозен – такова плата за талант. А здесь учатся только те, кто одарен в высшей степени. Недаром не проходит и месяца, чтобы кто-то из учеников не стал лауреатом очередного музыкального конкурса. Буквально накануне моего визита с конкурса взрослых музыкантов в Варшаве вернулась четырнадцатилетняя ученица профессора Эдуарда Грача Алена Баева – и не с пустыми руками. С первой премией за лучшее исполнение сложнейших произведений Баха и Бартока, которые под силу не каждому профессионалу.

Число лауреатов различных конкурсов среди учеников ЦМШ давно перевалило за половину. Бывшему ученику Владимиру Спивакову повезло больше – он жил в другом интернате, учился в другом помещении. Сегодня ребят, помнящих старое здание школы, здесь нет – последние, успевшие проучиться в нем хотя бы год, выпустились в 1997-м. Достижения ребят – живое свидетельство, что талант сильнее шока, стресса, бытовых неурядиц. Но это не оправдание тому, что условия жизни учеников ЦМШ обрекают их на постоянный, непроходящий, день ото дня усиливающийся стресс.

Интернат занимает один этаж. Открываю первую оказавшуюся на пути дверь. Перед глазами – две кровати, рядом с каждой – старенькое пианино. Тесновато, но все-таки лишь двое жильцов… Как бы не так! Стоит сделать шаг вперед – и панорама откроется целиком, со всеми восемью кроватями, всеми шкафами, которыми перегорожена эта изначально просторная комната – бывший класс. На шкафах – нагромождение струнных инструментов. Вечерами многим приходится играть прямо здесь – специально отведенные для этого помещения всех не вмещают. И так ребятам, чтобы успеть попрактиковаться побольше, приходится урывать время между подъемом и завтраком, между уроками (ведь здесь в полном объеме изучается и программа общеобразовательной школы) и обедом.

Звукоизоляции никакой. В порядке вещей, когда в стенах одной комнаты могут одновременно звучать “Реквием” и шуточная народная песня. Возникает непередаваемая какофония – и этого не избежать. У каждого – своя учебная программа по специальности, свои домашние задания, свои задачи на ближайший конкурс… А ведь некоторые и сами пишут музыку, как, например, семилетний сибиряк Коля Хозяинов, уже успевший в столь раннем возрасте получить международное признание.

Весна – время близких экзаменов и духоты. В классах, репетиционных комнатах, в интернате распахиваются окна. И через эти окна всеобщая какофония несется к стоящим неподалеку домам. Уложиться за день удается далеко не всегда. Часто детям приходится, пренебрегая всеми запретами, грубо нарушая режим дня, засиживаться за инструментом за полночь. Отсюда – бесчисленные жалобы жильцов в префектуру. Жильцам хочется спать, и администрация ЦМШ их прекрасно понимает. И в то же время ничего поделать не может – каждый ученик должен играть как можно больше, такова особенность учебного процесса. Выходит, на страдания обречены и ученики, и ни в чем не повинные жители близлежащих домов.

Прежнее здание интерната находится в центре Москвы – неподалеку от Арбата. Жилых домов в округе нет. Там было все – капитальные стены со звукоизоляцией, специальные репетиционные залы, даже свой концертный зал с прекрасной акустикой.

Прежний интернат вмещал восемьдесят детей, причем ютиться по восемь в одной комнате им не приходилось. Добавим, что число иногородних учеников ЦМШ втрое больше, чем в состоянии вместить нынешний интернат, – почти половина от 323 детей, которые нынче пребывают в стенах школы. Но в старом здании идет затяжной ремонт.

Историю скрипачки Лизы Рыбенцевой из Донбасса я узнал еще пять лет назад. Во втором классе обычной музыкальной школы она исполняла произведения более сложные, чем те, что изучают в музыкальном училище. Ясно, что в родном Славянске, как, впрочем, и в Донецке, и даже в Киеве, дать Лизе что-то новое не мог никто. Конкурс при поступлении в ЦМШ препятствием не оказался – сейчас она учится в восьмом классе. А вот мест в интернате не хватило. Родителям пришлось перебраться в Москву. Без столичной прописки отец Лизы – человек с высшим образованием – смог устроиться только слесарем. Для матери не нашлось и такой работы. Большая часть скудного заработка уходит на аренду квартиры. Уплата поборов, которые официально взимаются с граждан СНГ при оформлении временной регистрации в Москве, Рыбенцевым уже не по силам. Отсутствие таковой – стрессовое состояние при виде каждого постового. Да такое, какого заслуживает только самый отпетый уголовник. И это еще далеко не все. Когда у Лизиной матери разболелся зуб, ей пришлось ехать лечиться в Славянск. С зубной болью почти двадцать часов в плацкарте.

Большинство иногородних вынуждены жить в Подмосковье – там снять жилье дешевле, а унизительная, громоздкая процедура временной регистрации отсутствует. Вот только из дому, чтобы попасть в ЦМШ к началу занятий, приходится выбираться ранним утром, а попасть домой получается поздним вечером, если не ночью.

Экскурсия в камеру пыток

Кабинет ударных инструментов – настоящая камера пыток. Внешнего сходства со средневековыми казематами нет. Обычная комнатушка площадью не больше пяти метров. Пюпитр закреплен прямо на стене. Пять тарелок, малый барабан и ксилофон – все, чем располагает школа, втиснуто сюда с огромным трудом. Если же поставить большой барабан, места не останется вовсе.

Во время занятия здесь должны уместиться как минимум трое – ученик, педагог и концертмейстер. Не знаю, что происходит, когда учеников несколько. Мы здесь втроем – я, Наталья Егерева и восьмиклассник Петя Ившин. Но тесно, будто нас как сельдей в бочке. Наталья Карловна просит Петю слегка поимпровизировать. Комнатушка немедленно наполняется адским грохотом. Резонируя от стен, этот грохот достигает неимоверной концентрации и шквалом обрушивается на барабанные перепонки. Петя играет виртуозно – лауреат не одного конкурса, но какое там наслаждение! Тут как бы с ума не сойти. После пяти минут такой обработки перестаешь слышать собственный голос. А ведь ребята и педагоги проводят здесь по нескольку часов. И так из года в год. Мне-то в детстве медведь на ухо наступил, а вот каково им – у них же абсолютный слух?

– Мы уже привыкли, – поясняет Петя, завершив импровизацию.

– Да, вы уже глухие, – соглашается Наталья Егерева.

После занятий в этом кабинете у многих начинает болеть голова. В классах ударных инструментов должны быть особые стены, поглощающие звук. В прежнем помещении они были. А откуда им взяться в типовом школьном здании старой постройки, где вот уже тринадцать лет располагается ЦМШ?

“Воспитывать музыкантов в обшарпанных клетушках, с инструментальным парком, не обновлявшимся десятки лет, – это ужасно”, – сокрушается директор ЦМШ, заслуженный работник искусств Сергей Усанов. Духовыми инструментами по доброй воле снабжает Московская государственная консерватория – теми, которые уже не годятся для студентов. Но в школе не в обиде – у консерватории нет денег. Так что и на том спасибо. Классов фагота, тромбона в школе нет, нуждается в дополнительных инструментах класс контрабаса. В будущем должен появиться класс арфы – один инструмент обещал подарить Владимир Спиваков. Не забывает и Национальный фонд культуры, на средства которого сейчас реставрируется уникальный рояль 1910 года выпуска. Но все это – капля в море.

Впрочем, если для рояля найдется место в недавно возрожденном концертном зале в здании бывшего интерната, то даже имеющиеся изношенные инструменты разместить подчас негде.

Комната, в которой идут занятия по классу фортепиано и по классу скрипки. Площадь этой клетушки от силы пять метров. Почти вся занята пианино. Повернуться негде. Если же поставить рояль, то и вдыхать придется осторожно. Что же до акустики…

– Да какая акустика! – восклицает педагог по классу скрипки Галина Турчанинова, учившая в свое время Максима Венгеровского. – Это же уродство!

Уродство не только акустика. Подтверждением этих рожденных отчаянием слов – разломанный дирижерский пульт у окна. Другого нет, и приходится пользоваться этим, закрепив его, чтобы окончательно не рассыпался, карандашом и веревками.

Романс о финансах

В 1987 году ЦМШ перевели из старого здания в нынешнее. Прежние помещения нуждались в капитальном ремонте, с которым рассчитывали управиться за два года. Слово “долгострой” было известно еще в советские времена. И все же никто не мог подумать, что этот “временный” переезд обернется тринадцатилетней каторгой. Стандартная табличка на воротах стройки основного здания. Напротив слов “Срок ввода в эксплуатацию” – единица и три девятки. На месте последней цифры – следы многочисленных стираний. “Исправляли-исправляли, а потом и вовсе махнули рукой”, – объясняет Сергей Усанов.

К десятилетнему юбилею начала реконструкции поспело специальное постановление федерального правительства, посвященное празднованию 850-летия Москвы. Ввод ЦМШ в эксплуатацию значился в его первой строке. Вот только с деньгами получилась неувязка – полтора миллиона долларов, необходимые для завершения стройки, для бюджетной доли расходов на культуру и в те более благополучные времена были непомерной ношей.

В 1998-м появился проблеск надежды – ЦМШ обратилась за помощью к мэру Москвы. Юрий Лужков счел, что помочь надо: пообещал выделить к бюджетным еще 20 миллионов деноминированных рублей. “С такими средствами мы давно были бы в новом здании”, – говорит Сергей Усанов.

Однако не случилось. Трудно сказать, получила бы ЦМШ обещанные мэром деньги, не будь августовского дефолта. А после 17 августа в правительстве Москвы развели руками: средств для ЦМШ не стало. Одновременно исчезли 165 тысяч долларов, заработанные учениками на концертах в Японии. Банк, в котором лежали эти деньги, лопнул.

Школа находится в самом центре столицы, в четверти часа ходьбы от Кремля. Половина ее учеников – москвичи, в Москве живут все преподаватели, включая профессоров Московской консерватории. Однако зарплата этих специалистов ниже, чем у рядовых сотрудников любой районной музыкальной школы столицы. Надбавки, которые получают все московские педагоги, преподавателям ЦМШ не полагаются. Они предназначены только тем школам, которые финансируют московские власти. ЦМШ числится за федеральным бюджетом. Результат – зарплаты здесь издевательски символические.

Недавно удалось нанять вахтера-мужчину, способного хотя бы оградить школу от наплыва посторонних. Профессионалы-охранники из частных агентств явно не по карману. Да что там говорить, если полдня школа работает без врача! По штату полагаются двое, есть только один. Больше желающих работать за мизерную ставку нет. Ученики остро нуждаются в помощи психолога – попробуйте целые дни проводить в столь кошмарном помещении. А ведь, повторюсь, речь об особо одаренных и, значит, особо чувствительных детях. На психолога тоже нет денег.

В позапрошлом году директор ЦМШ вновь обратился к Юрию Лужкову. На этот раз с просьбой хотя бы освободить школу от арендной платы. Документ, отправленный на согласование полтора года (!) назад, гуляет по различным департаментам и управлениям до сих пор. Где именно он затерялся, определить непросто – необходимых для завершения процедуры подписей ни мало ни много четырнадцать. Последний раз Сергей Усанов интересовался судьбой проекта постановления за день до нашей встречи. Обзвонил не одну инстанцию – и везде натыкался на стандартный ответ: “Документ на согласовании. Ждите”. “Доиграетесь, Лужкову на вас пожалуюсь”, – заявил Сергей Александрович очередному чиновнику.

В ЦМШ о мэре столицы отзываются осторожно. Понятно, почему. Во-первых, его супруга Елена Батурина помогает школе с питанием. Не будь ее спонсорского пожертвования, полноценно кормить ребят из интерната четыре раза в день не удалось бы. А так родители россиян платят за кормежку всего по двадцать пять рублей в день (сумма, впрочем, для многих из них все равно непомерная – большая часть учеников из бедных семей). Родители граждан СНГ платят на пять рублей больше. Во-вторых, благодаря тому, что проект постановления все же существует, ЦМШ до сих пор не вышвырнули на улицу.

… Я стою на втором этаже строящегося главного здания ЦМШ. Когда-нибудь здесь все-таки будет концертный зал. Вот только когда? Пока же на полу мокрый снег. Он сыплется между голыми перекрытиями, его заносит ветром через зияющие глазницы окон.

– Хотим поставить сюда орган, – мечтает Сергей Усанов. – Немцы предлагают всего за тридцать тысяч долларов (цена нового органа – миллион “зеленых”. – Р.Ц.). Причем берут в основном за монтаж и доставку: сам инструмент практически бесплатно. Но где же я эти тридцать тысяч возьму?

Руслан ЦАРЕВ,

Михаил КУЗМИНСКИЙ (фото)

Статфакт

Центральная средняя специальная музыкальная школа при Московской государственной консерватории им. П.И.Чайковского существует с 1935 года. В разные годы в ЦМШ преподавали выдающиеся музыканты Г.Нейгауз, А.Ямпольский, К.Игумнов, С.Козолупов, С.Кнушевицкий, В.Ширинский, М.Ростропович, Л.Коган, А.Артоболевская, Т.Николаева, М.Тэриан, Е.Тимакин и многие другие. По неписаному правилу преподавать в ЦМШ может только ее выпускник.

Основами музыкального мастерства в стенах ЦМШ овладевали А.Бородин, В.Спиваков, М.Плетнев, Н.Петров, В.Крайнев, Н.Гутман, Э.Грач, А.Наседкин, В.Овчинников, В.Третьяков, С.Доренский, А.Любимов, Н.Луганский, Д.Мацуев, В.Руденко, О.Пушечникова, А.Писарев, М.Венгеров.

Статфакт

Сегодня в ЦМШ обучаются 323 ученика. Около 60% из них – лауреаты различных музыкальных конкурсов. Половина учеников – выходцы из других регионов РФ и стран СНГ.

Каждый месяц как минимум один ученик ЦМШ становится лауреатом того или иного конкурса, включая международные. Из года в год ученики ЦМШ занимают призовые места на Международном конкурсе П.И.Чайковского. Победителями последнего, XI Международного конкурса П.И.Чайковского в двух номинациях стали ученики ЦМШ Денис Мацуев (фортепиано) и Николай Саченко (скрипка).

Статфакт

За финансирование ЦМШ отвечает федеральное правительство, школа находится на балансе Министерства культуры. В 1998 году государство планировало выделить ЦМШ 15 миллиардов “старых” рублей. После августовского кризиса лимит был урезан до 6,9 миллиона деноминированных рублей, однако реально школа получила 1,6 миллиона. В бюджете 2000 года на укрепление материально-технической базы ЦМШ запланировано 3,5 млн. рублей, при этом только долг за аренду помещения, в котором сегодня располагается школа, составляет 3 млн. рублей. Для полного завершения реконструкции старого здания требуется 1,5 млн. долларов.