ЕГЭ сдает экзамен

У Лебедева-Кумача «много в ней лесов, полей и рек». Не просто лесов – много лесов. У Симонова – «три березы». То же измерение и в стихотворении «Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины…». «Тракт», «пролески», «изба под Борисовом», «пажити», «кринки» – все это зримые приметы именно конкретной Смоленщины, ее дорог. Это не та метафорическая дорога, о которой в песне Лебедева-Кумача сказано: «Молодым везде у нас дорога». Это «дороги Смоленщины». Такое измерение в «Песне о родине» невозможно: «Наши нивы глазом не обшаришь, не упомнишь наших городов». Этому «не упомнишь» противостоит «ты помнишь, Алеша…».

Я хорошо помню те места, в которых Симонов был в 1941 году, потому что прошел их вместе с друзьями на байдарке. Однажды мы остановились у крутого берега, и ребята попросили меня подняться, чтобы посмотреть, можно ли там разбить лагерь и поставить палатки, чтобы зря не тащить тяжелые байдарки. Я поднялся. Ничего подобного не видел в жизни. Окопы, ходы, сообщения, вся перерытая и перевернутая земля… Через много десятилетий, когда я буду в Могилеве, я увижу Буйничское поле, на котором Симонов в 1941 году впервые увидел подбитые немецкие танки и где он завещал развеять его прах. Я вам потом покажу сборник стихов советских поэтов, в котором в 1943 году Константин Симонов оставил мне на память свой автограф. И уже совсем недавно я прочел дневник Симонова о первых ста днях войны, который при жизни он так и не сумел издать. И в том же 1943‑м я был на встрече Симонова со студентами Московского университета. Это было сильное и благое потрясение.

А в год 75‑летия Победы я купил приложение к журналу «Родина», в котором был воспроизведен приказ наркома обороны Сталина, известный под названием «ни шагу назад», №227 от 18 июля 1942 года. В нем будет сказано и о «клочке земли»: «Надо упорно, до последней капли крови защищать каждую позицию, каждый метр советской земли, цепляться за каждый клочок советской земли и отстаивать его до последней возможности». (Эти слова я приводил на всех своих занятиях в школе.
Приказ этот есть в Интернете.) «Клочок земли», «пядь земли» (так назовет свою повесть Г.Бакланов), «Безымянная высота» (о ней будет сложена песня) – все это было не сужение понятия «родина», а расширение и обогащение его.

Все увидели и еще одно важное отличие сравниваемых нами произведений. «Нет для нас ни черных, ни цветных». «Песня Лебедева-Кумача лишена национального начала», – сказала одна из учениц. «Сознание лишено национальных черт, – предложил другой ученик. – Нигде не упоминается, что родина эта русская».

Совершенно по-другому у Симонова:

По русским обычаям, только пожарища
По русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирают товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди…

Нас пули с тобой пока еще милуют,
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За русскую землю, где я родился.

За то, что сражаться на ней мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

А с этим связано и другое. В стихах Симонова, говорят ребята, осознанная связь с прошлым: Россия – это страна отцов и дедов. «Проселки, что дедами пройдены», «как встарь повелось на великой Руси». Добавлю: поэтому здесь «деревни с погостами», поселки «с простыми крестами их русских могил».

Ничего подобного нет в «Песне о родине». Почему?

Родина Лебедева-Кумача – это советская родина, социалистическое отечество, которое ведет свое летоисчисление с 1917 года. Помните, у Маяковского: «двадцать пятое, первый день». Национальные корни уходят в глубь веков.

Читаю ученикам большой отрывок из книги Татьяны Чередниченко «Типология советской массовой культуры. Между Брежневым и Пугачевой», изданной в 1994 году: «Ведь по самой этой этимологии (корень «род» и семантика череды рождений – продолжение рода (родина есть прежде всего историческая связь поколений, Отчизна) в этом смысле сосредоточен такой же этимологический смысл (вечна «полями и реками», которые испокон веков питали и поили прадедов и внуков. И людей не волновало, сколько полей и рек – много или мало, волновало, трогало и вдохновляло многовековое единство с ними, то, что они – родные, свои: «мать – сыра земля», «Волга-матушка», «Дон-батюшка». Этого-то ключевого смысла в «стране родной» из песни 30‑х годов нет. Нет принципиально. До середины 30‑х понятие родины в значении, связанном с «матушками» и «батюшками», не было актуальным и даже просто «отвергалось».

В этом отношении характерно и еще одно изменение в движении времени. Вот книга «Сборник стихов», купленная мной в 1943 году. 575 страниц. Это антология послереволюционной русской поэзии. И здесь впервые помещено в такого рода изданиях 21 произведение Есенина. Кстати, в этой книге есть и стихотворение Симонова, о котором мы с вами сейчас говорим. В нем упоминается Русь. Так Русь Симонова встретилась с Русью Есенина. Кстати, именно в этой книге Симонов оставил мне свой автограф.

И еще одна параллель, на которую обратила внимание одна из учениц. В «Песне о родине» семь раз упоминается некий «товарищ». Но живых людей в ней нет. Нет ни одного человека. В стихах Симонова конкретные люди: «Алеша», «я», «седая старуха в салопчике плисовом», «весь в белом, как на смерть одетый, старик», «русская мать», «русская женщина», что провожала в бой.

Другая ученица обратила внимание на то, что у Лебедева-Кумача господствует множественное число местоимений: «нас», «наши нивы», «нет для нас». У Симонова тоже есть такое измерение: «вот где нам посчастливилось родиться». Но главное в звучании – единственное число: «ты помнишь», «я все-таки рад». Дополняю эти тонкие наблюдения. Даже там, где поэт говорит обобщенно, он использует форму единственного числа: «ты вспоминаешь не страну большую», «ты вспоминаешь родину – такую…».

В стихах Симонова отразились сдвиги в миропонимании и мирочувствовании людей. Увы, они совершенно не чувствуются в наших итоговых сочинениях. Живя в годы перемен, которые во всем – в быте, работе, учебе, во всей жизни, – мы умудряемся писать сочинения о времени перемен на материале «Капитанской дочки». По-моему, это аномалия.

Лет пять назад я на страницах «Учительской газеты» подробно рассказал обо всех своих занятиях по подготовке к итоговому сочинению. Я получил письмо от одной учительницы: «Неужели вы серьезно думаете, что кто-нибудь вот так будет готовить к итоговому сочинению?» А я не к сочинению готовил. Не за баллы бился.

Если сравнение песни о родине Лебедева-Кумача и стихов Симонова 1941 года мы делали устно в беседе всего класса, то о стихотворении Александра Твардовского «Я знаю, никакой моей вины…» я предложил за урок написать каждому. А потом, после анализа написанного, попросил минут за 10-15 сравнить две редакции этого стихотворения. Работ, что написали перед итоговым сочинением, у меня нет, но я на страницах «Учительской газеты» (№16, 23, 30 за 2021 год) рассказал о сочинениях моих учеников за разные годы.

Вы можете мне сказать, что я противоречу сам себе: выступая против опоры только на литературные произведения, я сам на занятиях, о которых вам сейчас рассказываю, все построил на фильмах, повестях и стихах. Где же тут личный жизненный опыт? Отвечаю: все эти произведения пропущены через себя, продуманны, пережиты, стали глубоко личными. Ведь всегда именно так и происходит с книгами, которые мы читаем. Скажу больше: в этих ответах и сочинениях есть и немало спорного и даже неверного. И это ведь тоже показатель того, что ученики идут от собственного понимания, своего осмысления. А на итоговых сочинениях они чаще всего пишут не о лично пережитом, а о взятом в готовом виде из всякого рода сборников занятий в школе и у репетиторов. Это совершенно разные вещи. Живых участников войны осталось мало. За них говорят с нами литература и искусство, документы, воспоминания. Важно лишь, чтобы они стали фактами нашей жизни, нашего сопереживания.

В ясный день со смотровой площадки я хорошо видел Эльбрус. Ну, конечно, я знал, что на Эльбрусе был водружен немецкий флаг. Но только сейчас я пережил эту трагедию: до Баку, до нефти, осталось всего ничего. Фильмы, книги, документы работают вот так же. Лучше сказать – должны так работать.