Дмитрий ДАНИЛОВ: Если ты не уважаешь человека – это метафизическое преступление

Пьеса «Человек из Подольска», написанная в 2016 году, очень быстро стала известна по всей стране, на данный момент она идет более чем в 30 театрах, мало кто из современных драматургов может похвастаться подобным успехом. В 2020 году вышел одноименный фильм режиссера Семена Серзина, который также активно смотрят и обсуждают. Мы побеседовали с поэтом, прозаиком и драматургом Дмитрием Даниловым о его творчестве, влиянии на него известных драматургов XX века, Иване Грозном и российских императорах, а также о жизни в городе Подольске.

– Дмитрий, здравствуйте! Вы долгое время были известны в литературной среде как прозаик, потом стали писать стихи, и вас узнали как поэта. А как вы пришли к драматургии?

– На самом деле я человек абсолютно не театральный. И на тот момент, как я написал свою первую пьесу «Человек из Подольска», я не был в театре примерно лет тридцать и современной драматургией (и несовременной) не интересовался. Когда же написал пьесу, то начал активно читать современную драматургию, знакомиться с ситуацией. Поэтому на меня как драматурга не повлиял никто абсолютно. Но жизнь повлияла, естественно.

…Хотя я могу сказать, что меня отчасти вдохновил пример моих друзей Андрея Родионова и Кати Троепольской, которые на моих глазах стали известными и востребованными драматургами. Но они меня вдохновили не своими текстами, не то чтобы я захотел делать, как они, я просто захотел делать что-то для театра.

– Я перебирал в голове, что лично мне больше всего напоминает «Человек из Подольска». И из всех авторов ближе всего к вашим текстам мне показался не, скажем, Беккет, Хармс или Введенский, а Ионеско.

– Как раз к Хармсу, Беккету и Введенскому у меня отношение какое-то есть, а к Ионеско нет. Я читал, конечно, его пьесы, но я не понимаю, насколько они актуальны сейчас. Почему они были актуальны и важны тогда, в середине XX века, я прекрасно понимаю. А сейчас это тотальное разрушение сюжета, разрушение нарратива, смысла… Тогда это производило оглушительное впечатление. Сейчас, мне кажется, Ионеско вряд ли может быть источником вдохновения для кого-то. Хотя кто знает…

– Как пришла идея написать «Человека из Подольска»?

– Я случайно прочитал в Интернете новость о том, что кого-то, – хоть убей, не помню, кого именно, – какого-то известного человека, задержала полиция и подвергла его допросу, задавая какие-то странные вопросы. И мне запало, какой-то переключатель включился, что это может быть интересным сюжетом – допрос в полиции с задаванием каких-то необычных вопросов, я с этим переключателем ходил, ходил, и постепенно появлялись персонажи, сюжет, так и появился «Человек из Подольска».

– Пьеса идет более чем в 30 театрах, сколько постановок удалось посмотреть?

– Постановок десять.

– Какие больше всего понравились?

– Самая классная постановка в Театре.doc, которую сделал Михаил Угаров и которая вообще была первой. И это всегда будет мой любимый спектакль, я его всегда буду любить. Но я бы еще выделил два спектакля: Михаила Бычкова в петербургском театре «Приют комедианта» и Марины Брусникиной в театре «Практика».

– А вы сами бывали в Подольске?

– Мы с женой жили в течение пяти лет в небольшом поселке Быково рядом с Подольском. Это было начало нулевых годов, и тогда Интернет был через модем, нужно было покупать такие специальные карты, а карты продавались только в Подольске. И я за ними ездил через день. Денег было мало, я покупал карты на небольшие суммы, которые быстро заканчивались, так что я там бывал постоянно. А иногда в поисках карт приезжаешь на вокзал, а в привокзальном магазинчике, где услуги связи, карт нет, и тогда обходишь буквально весь город. Я так весь Подольск исходил. Это первый пункт.

А второй – у меня в Подольске жил близкий друг – музыкант Анатолий Монахов. Хороший очень музыкант. К сожалению, он умер в 2014 году. Он в последние годы жизни очень сильно болел, и я к нему часто ездил. Я своего главного героя поселил в его доме – Красно­гвар­дей­ский бульвар, дом 15. А квартиру указал другую, чтобы не было прямых соответствий. Поэтому Подольск я знаю очень хорошо и его люблю. По-моему, город хороший.

– В одноименном фильме много вставных сцен, которых нет в пьесе. Насколько часто режиссеры что-то добавляют или убавляют по отношению к тексту пьесы? Насколько спокойно вы к этому относитесь?

– Да, режиссеры часто искажают текст, что-то добавляют, что-то убирают. Я к этому отношусь по-разному. Иногда это бывает к месту, иногда не к месту. Порой получается даже более, что ли, объемно, это, кстати, относится к самой первой постановке – Угарова. Он слегка, бережно изменил текст, получилось очень классно. Но, к сожалению, были случаи, когда я смотрел и как-то мне было не очень приятно, потому что текст был изменен до такой степени, что я его не очень узнавал.

Были и другие случаи. Были постановки, где текст полностью сохранен, но сама постановка сделана так, что я смотрел… Господи, слова знакомые, а что это вот все?

Я знаю, что многие драматурги настаивают на включении в договор с театром пункта о полном сохранении текста. Я пока этого не делаю, потому что в моем случае больше примеров хорошего искажения, чем плохого. Но это плохое искажение иногда бывает таким, что просто хочется всех прибить… сказать, что, если вы хоть одно ударение поставите неправильно, я вас всех засужу. Но я так не делаю пока. Думаю, что так не надо делать. Я для себя сформулировал принцип: чем больше постановок, тем больше плохих постановок. Если тебя ставят в шестидесяти театрах, то не нужно надеяться, что во всех шестидесяти поставят хорошо, обязательно где-то поставят плохо.

– Вопрос, на который вы, возможно, не захотите отвечать, но все же… Эти полицейские из пьесы, заставляющие задержанного петь песни, плясать и, с другой стороны, понуждающие всмотреться в себя, пере­оценить свою жизнь, – они садисты? Или некие надмирные заботливые существа типа ангелов, пекущиеся о духовном здоровье граждан? Может, они просто сумасшедшие? Или все вместе?

– Я не знаю, кто это. Для меня самого это вопрос. Мне бы хотелось, чтобы они были всем этим вместе, непонятно кем. В этом и интерес. Если мы поймем, кто это… Есть постановки, я не буду говорить, какие именно, где эти сотрудники полиции однозначно подавались как духовные учителя, где они помимо текста пьесы вдруг произносили какие-то буддистские изречения типа «природа всего – пустота». Мне кажется, что в этом случае сразу неинтересно становится. Если понятно, что они духовные учителя, сразу вся загадка исчезает. Духовные учителя – они есть. Их полно в мире. А вот таких полицейских нет, понимаете? Вот в этом кайф. Духовных учителей до хренища, действительно, а вот таких полицейских, которые слушают Einstürzende Neubauten и разбираются в Сорокине, таких нет. И вот это интересно. Интересно порассуждать, покрутить в голове, кто они такие. Или есть еще такие постановки, где женщина-полицейский, скажем, грубо соблазняет главного героя. Это тупо и неинтересно. Хочется сказать: «Друзья, давайте какую-то загадку оставим!» Если мы все обозначим, то это неинтересно.

– Знаете ли вы реакцию на вашу пьесу реальных сотрудников полиции?

– Был один очень смешной случай. Это было весной 2014 года, ежегодный фестиваль в Тольятти, где происходят читки современных пьес. А как раз «Человек из Подольска» только появился, и пьесу взяли в программу. И на читку вдруг неожиданно пришло целое полицейское подразделение. Причем они пришли совершенно случайно, они не знали, что это будет про полицию. Их начальство узнало, что в городе проходит фестиваль, и какой-то начальник этого отделения полиции стукнул кулаком по столу: «Вот вы – ты, ты, ты – сегодня не дежурите, поэтому идете на фестиваль современной драматургии и слушаете там пьесы, потому что полицейский должен быть культурным». И так совпало, что они попали на «Человека из Подольска». Тогда про пьесу никто толком не знал. И вдруг они приходят, а пьеса про полицию. Они были в полном восторге. Потом подошли к организатору, жали руку: «Спасибо вам огромное, нам так приятно было, такой хороший образ полицейского, нам нужно так же работать, как они». Типа для нас это будет примером… Я в ужасе! Представил, что они будут задерживать каких-то невиновных людей, целую ночь их пытать про историю Тольятти, в каком году был основан город… Они это восприняли всерьез. Господи, какой ужас!

– Идея, что государство должно заботиться не просто о соблюдении законов, но и о духовном развитии граждан, в России, например, Иван Грозный был ярким ее представителем…

– …Это распространенная концепция, ее не только Иван Грозный поддерживал, ее поддерживали все государства в Европе до конца XIX века, считалось нормальным, что государство заботится о духовном благополучии своих граждан. Франция, Германия. С конца позапрошлого века это начало отходить. Человек как бы эмансипировался от государства, теперь он сам решает, нужно ли ему духовно развиваться и куда именно. Людовик XIV, «король-солнце», считал себя ответственным перед Богом за духовное развитие всех французов любых сословий. Так же все немецкие императоры. И не только Иван Грозный, все российские императоры тоже. Церковь была фактически духовным департаментом государства. Мы потом, к сожалению, увидели, что это не привело ни к чему хорошему… Но это общеевропейская вещь. Государство заботится, пестует эдаких неразумных дебилов – своих граждан.

– Знакомы ли вы с тем, как сейчас в реальности функционирует полиция?

– Я, по счастью, не знаю этого изнутри. Мне известно, как армия функционирует… Но знаете, мне кажется, из того, что я сейчас читаю и вижу вокруг себя, сейчас полиция нормализуется, если не брать политических вещей, когда у полиции есть заказ, что этого человека нужно «запрессовать», во всех остальных случаях они действуют как нормальные люди. Я вижу, есть приятные изменения. Мы как-то с одной моей знакомой на бульваре сидели и слегка выпивали. У меня в термосе виски, а у нее баночка пива. И я вижу, к нам идут полицейские, мужчина и женщина, в форме. И у них такая форма стала стильная, не как раньше – серая, мышиная, а синяя, классная. Мы увлеклись разговором и не сразу их заметили, уже поздно было прятать алкоголь. Они подходят, представляются по форме, и парень говорит: «У вас баночка пива, пожалуйста, выбросите ее в урну». И все. Никаких «сейчас поедем в отделение», «давайте решим», ничего. Это новое. Понимаете?

– Финальный вопрос: те серость и безразличие, в которых живет главный герой, – это преступление? Или это нормально?

– Для меня лично как гражданина РФ Данилова это не преступление. Но это, на мой взгляд, духовное преступление перед реальностью, не уголовное, а экзистенциальное, когда человек не хочет наблюдать за реальностью, уважать ее, видеть. Ты имеешь юридическое право не уважать кого угодно. Но, если ты не уважаешь какого-либо человека, это, я считаю, некое метафизическое преступление. Потому что в идеале нужно каждого человека уважать, потому что он образ и подобие Божие. И если реальность не уважать, то это тоже метафизическое преступление, за которое эта самая реальность может наказать. УК не накажет, а реальность может наказать. Такая штука.