Бог сохраняет все

К 80‑летию Иосифа Бродского

24 мая 2020 года мир отметил 80‑летие великого русского поэта, эссеиста, драматурга и переводчика Иосифа Бродского, почетного гражданина Санкт-Петербурга, поэта-лауреата США в 1991-1992 годах и лауреата Нобелевской премии по литературе 1987 года.

Иосиф Александрович Бродский родился в Ленинграде в семье капитана 3 ранга ВМФ СССР Александра Ивановича Бродского, впоследствии фотокорреспондента, и бухгалтера Марии Моисеевны Вольперт. Детство Иосифа пришлось на годы войны и послевоенного восстановления страны. Война, блокада, голод, эвакуация, стесненный быт коммунальной квартиры (расположенной, впрочем, в великолепном доме Мурузи, являющемся шедевром дореволюционной архитектуры Петербурга) – все это было настолько типичным для представителей его поколения, что сложно вывести формулу, по которой можно понять, откуда возникают гении. А понять это (или хотя бы попытаться понять) непременно должен каждый педагог, поскольку любому из нас может выпасть шанс воспитать гения.

Что такое Бродский, в полной мере осознать очень сложно. Это не просто голос своего поколения, это целый мир, огромный зеркальный шар, в котором отразилась великая эпоха со всеми ее переливчатыми гранями и тонкими нюансами, поскольку зеркало, которое ее отражало, отнюдь не было подобострастным, как в известной сказке.

был этот юный поэт до знакомства с Найманом, Рейном и Бобышевым? Гением? Безусловно. Гением-одиночкой. Истопником, матросом на маяке, помощником патологоанатома, рабочим в геологических экспедициях – бродягой, искавшим себя в огромном мире, бросавшим вызов всем – «правильным» еврейским родителям, обществу, миру, Господу Богу, наконец. Но проявился бы этот гений и раскрылся бы миру или погиб, не узнанный всеми? Кто знает.

Представьте себе конец пятидесятых. Атмо­сферу фильма «Застава Ильича», который как раз начали снимать тогда, но который вышел на экраны только в 1965 году под названием «Мне двадцать лет». Бродский к тому моменту, несмотря на юный возраст, вполне сформировавшийся поэт, уже написаны «Пилигримы», «Прощай…», «Одиночество», но вне среды, вне контекста его голос мало кто слышит, и неизвестно, как развивались бы дальше события, не попади зерно его, безусловно, и без того ярчайшего таланта на благотворную почву.

«Но произошло одно забавное происшествие, – вспоминал впоследствии Евгений Рейн. – Был мой первый вечер поэзии «городского масштаба». Проходил он в знаменитой Промке – Доме культуры Промкооперации на Петроградской стороне. Я прочитал стишки – друзья похвалили. Вдруг слово попросил юноша из публики. Выпустили его на трибуну неохотно. Он поднял руки к кумачовым плакатам, облепившим зал. Это было время кампании за химизацию. «Химия, – было написано на плакате, – это…» – и далее шло перечисление всяческих незамедлительных благ, что принесет с собой химия. Юноша патетично прочел лозунг. «Вот, – сказал он, – вот чем дышит время, а о чем пишет Рейн?» Далее он некой ловкой параболой сравнил мои стихи с лозунгами, уже отброшенными. Все это походило на иронический розыгрыш».

Юношей этим, как вы уже догадались, был Бродский. Типичный ленинградский молодой человек своей эпохи. Талантлив, дерзок, провокативен, но снова зададим этот вопрос: что сделало его тем, кем он стал?

«Мир лишь луч от лика друга, все иное – тень его!» – провозгласил когда-то классик Серебряного века Николай Гумилев. Безусловно, круг друзей и единомышленников – это то, что продолжало формировать юного гения. Рейн, Найман, Бобышев, Уфлянд, Довлатов… Они ценят его талант и принимают в свой круг. Поэт ­Иосиф Бродский становится чрезвычайно популярным в кругах ленинградских интеллектуалов.

14 февраля 1960 года друзья устраивают его первое крупное публичное выступление во Дворце культуры имени Горького. На одной сцене с ним выступают Александр Кушнер, Глеб Горбовский и Виктор Соснора.

Но что выделило его из массы молодых поэтов, из тех, кто громогласно выступал с трибун, покоряя сердца советских граждан, вдохновленных «оттепелью», кто пользовался заслуженной популярностью и всеми ее благами? Достаточно перечислить тех, кто появляется в той же «Заставе Ильича»: Евгений Евтушенко, Андрей Вознесенский, Римма Казакова, Роберт Рождественский, Михаил Светлов, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Борис Слуцкий.

В этом шуме, в этом радостном грохоте поколения, в его яростном напоре Бродский научился одной важной вещи – сдержанности. Сдержанности, которая впоследствии отличала его ото всех и роднила его эпоху с эпохой минувшей.

И этому он обязан, конечно же, знакомству с Анной Ахматовой, которое произошло благодаря Евгению Рейну в августе 1961 года.
«Она учит, по крайней мере, русского поэта одной вещи – а именно сдержанности тона, – оценивает сам Бродский главное из того, что почерпнул от Ахматовой, в интервью Наталье Рубинштейн. – Это качество, при отсутствии знания этого поэта, то есть Ахматовой, в общем, до этого самому трудно додуматься, трудно дожить».

Бродский становится, не побоимся этих высокопарных слов, носителем «тайного знания», наследником Серебряного века. Причем в начале общения с Ахматовой он сам ни в коей мере не осознает этого.

«Это действительно носило скорее характер поверхностный, – признается Бродский в том же интервью. – Пока в один прекрасный день, возвращаясь вечером из Комарово в переполненном поезде, набитом до отказа, это, видимо, был воскресный вечер. Поезд трясло, как обычно, он несся на большой скорости, и вдруг в моем сознании всплыла одна фраза, одна строчка из ахматовских стихов. И вдруг я в какое-то мгновение, видимо, то, что японцы называют сатори, или откровением, я вдруг понял, с кем я имею дело. Кого я вижу, к кому я наезжаю в гости раз или два в неделю в Комарово. Вдруг каким-то образом все стало понятным, значительным. То есть произошел некоторый, едва ли не душевный, переворот».

Строчкой этой не случайно оказалась «Меня, как реку, суровая эпоха повернула» из «Северных элегий». В ней отразилось то важное, наиважнейшее ощущение взаимодействия с эпохой, со стихией времени и судьбы.

В практике возрождения умирающих языков существует метод языкового гнезда. Впервые он был применен для возрождения языка маори в Новой Зеландии, которому угрожает полное вымирание. Суть метода заключается в том, что дети, родители которых уже забыли родной язык, «подсаживаются в гнездо» к единственному в их окружении носителю языка и вынуждены общаться с ним исключительно на языке предков. И даже при небольшом количестве оставшихся живых носителей, как в случае с маори, у языка появляется реальный шанс на возрождение.

Нечто подобное происходит и в возрождении культурной среды. Общения с единственным уцелевшим к тому времени представителем Серебряного века было достаточно, чтобы воспитать новую плеяду поэтов, достойных той эпохи, и одного безусловного гения, который в свою очередь даст толчок к развитию новой генерации.

Безусловно, в обратной перспективе параллель эта уходит и в век золотой. Сам Иосиф Бродский характеризовал четверку «ахматовских сирот» следующим образом:

«Каждый из нас повторял какую-то роль. Рейн был Пушкиным. Дельвигом, я думаю, скорее всего, был Бобышев. Найман с его едким остроумием был Вяземским. Я со своей меланхолией, видимо, играл роль Баратынского».

В 1962 году происходит еще одна важная встреча. Бродский встречает главную любовь своей жизни – Марианну Басманову. Именно ей посвящена лучшая его любовная лирика: от первых, написанных в 1962 году «Я обнял эти плечи и взглянул…», «Ни тоски, ни любви, ни печали…», «Загадка ангелу» до последних, посвященных «М.Б.», датированных 1989 годом.

Так исторически сложилось, что в становлении большого русского поэта огромную роль играет его гражданская позиция. Зачастую позиция эта провоцирует противостояние с властью, в результате чего опала, ссылки, тюрьмы. Кажется, без этого на нашей многострадальной Родине поэт состояться не может.

Начавшееся в 1963 году со статьи в газете «Вечерний Ленинград» преследование Иосифа Бродского «за тунеядство», последовавшие за этим арест, показательный процесс и ссылка в деревню Норинская, безусловно, значительным образом подорвали здоровье и силы Бродского. Однако этот процесс поставил окончательную точку в становлении поэта, как бы жестоко и цинично это ни звучало. Точку, опершись на которую, он впоследствии перевернет мир. Именно в отношении этого процесса прозвучала знаменитая фраза Анны Ахматовой: «Какую биографию делают нашему рыжему! Как будто он кого-то нарочно нанял».

Возможно ли было этого избежать? Ведь Бродский при всем своем индивидуализме поэт сугубо имперский, воспитанный, созданный русской классической литературой и современной ему империей в ее советском изводе. Только ли нелепое саморазрушающее бездушие партийной машины и глупость чиновников не дали ему, этому безусловному до последних дней жизни русскому имперцу, полностью состояться здесь? Возможно, тайна злого рока заключается в том, что гению, в какое бы время и в какой бы стране он ни родился, всегда надо выбраться за пределы системы, чтобы вполне ощутить себя тем, кем он является.

В данных обстоятельствах и в свете предшествовавших событий дальнейшая его эмиграция была только вопросом времени.
10 мая 1972 года Иосиф Бродский был вызван в ОВИР, где был поставлен вопрос о его отъезде. Бродский вынужден покинуть Родину. В связи с намечающимся отъездом друг поэта Владимир Марамзин предложил Бродскому собрать тексты для первого самиздатовского собрания сочинений: вплоть до 1992 года это будет единственным собранием сочинений запрещенного поэта, ходившим в машинописных копиях.

Дальше будут эмиграция, огромное количество новых произведений, изданных книг, профессорские должности в шести британских и американских университетах, Нобелевская премия, последняя любовь, четыре инфаркта и внезапная смерть от остановки сердца в 1996 году.

Простил ли он Родину? Приняла ли Родина его обратно в полной мере? Иногда поэту, конечно же, в шутку вменяют в вину то, что он так и не приехал умирать на Васильевский остров. Предложение захоронить его там поступало, но было отвергнуто – «это означало бы решить за Бродского вопрос о возвращении на родину». Окончательным местом упокоения выбрали Венецию, что было вполне в духе поэта, такой вариант даже упоминался в одном из его шутливых стихотворений. Но до сих пор чудится многим, что островной некрополь Сан-Микеле, на котором похоронен поэт, омывают холодные воды Невы.

«Бог сохраняет все; особенно – слова // прощенья и любви, как собственный свой голос».

Елена МОРДОВИНА