Александр ЗЕМЛЯНИЧЕНКО: Снимать правду, не вмешиваться в события

Репортажами о событиях в разных точках планеты российский фотожурналист Александр Земляниченко приобрел мировую известность. Два его снимка вы наверняка видели, а увидев, не могли не запомнить. На первом – поверженная, лежащая в кузове грузовика лубянская статуя железного Феликса, на голову которого кто-то положил ногу (август 1991 г.). На втором – Борис Ельцин, отплясывающий на рок-концерте в разгар своей второй президентской кампании (июнь 1996 г.). Оба снимка – каждый в свой черед, в итоге дважды – принесли их автору Пулитцеровскую премию, самую престижную международную награду в журналистике. «Ельцин вдруг решил станцевать на рок-концерте, – рассказывает Александр. – Это было очень забавно. Танцующего президента снимал не только я. Рядом со мной в тот момент работали мои коллеги из «Рейтер», других мировых агентств, в том числе и российские фотожурналисты. Кто-то выбрал потом для публикации одного Ельцина, размахивающего руками, и оставил за кадром «подтанцовку», состоящую из молодежи. А я снял как получилось. Я не мог сбегать к сцене и сказать этим ребятам: «Ну-ка посторонитесь, я сниму чистый кадр». В результате моя версия большинству фоторедакторов крупных стран мира понравилась больше, чем остальные. Но не понравилась президентской охране. Что ж, так бывает. Ни охране, ни пресс-службе никогда до конца не угодишь». И то и другое событие Александр запечатлел, уже будучи штатным сотрудником агентства «Ассошиэйтед Пресс» (АР), сама работа в котором – знак признания за журналистом высокого профессионального класса. С 1998 года Земляниченко – шеф фотослужбы Московского бюро АР. Мы давно знакомы.

– Помнишь ли ты свою первую камеру?- Мой отец был профессиональным фотожурналистом, и поэтому первая камера у меня в руках была отцовская. Какая – не помню точно. В свое время мне дедушка подарил «Смену», но она не нашла серьезного применения. А в старших классах я уже осознанно снимал на уроках жанровые картинки. Снимал не «Сменой», а отцовскими камерами – «Лейкой», «Контаксом», «Роллефлексом».- Это отец пристрастил тебя к фотографии и в конце концов привел в профессию?- Сказать «нет», наверное, нельзя. Хотя он меня в спину не подталкивал, за шиворот не тащил.- Оканчивая школу, ты уже знал, что станешь фотографом?- В принципе да. Но по настоянию родителей поступил в Саратовский политехнический институт, он был недалеко от нашего дома, десять минут ходьбы. Я получил диплом инженера-технолога, а работать пошел в областную газету «Заря молодежи». Из нее меня призвали в армию. Два месяца я прослужил как обычный солдат, потом замполит предложил мне создать фотолетопись части. Родители прислали мне фотоаппарат, и я занялся любимым делом. После армии вернулся в саратовскую молодежку. Работая там, начал стринговать для «Комсомолки», где меня заметил тогдашний редактор журнала «Ровесник» Алексей Арсеньевич Нодия и вытащил в Москву.- Насколько я помню, «Ровесник» не был тем журналом, где фоторепортеру большое раздолье.- Вот и я достаточно быстро понял, что мне там делать нечего. Журнал печатал статьи о какой-то непонятной для меня музыке, и я начал бегать в «Комсомолку», куда в конце концов и перебрался. Решающее слово за меня замолвил Василий Михайлович Песков.- Но ты ведь и в «Комсомолке» недолго задержался. Года три там отслужил?- Четыре. До ноября восемьдесят четвертого. А потом перешел в журнал «Советский Союз». Этот журнал был в ту пору лучшим иллюстрированным изданием. Там собралась команда известных советских фотографов, работали крупные мастера, такие как, например, Анатолий Гаранин. Но он приходил в редакцию не каждый день. Кто очень повлиял на меня, так это Володя Лангранж, за что я ему очень благодарен. Одно время мы с ним даже кабинку делили. В общем, там было у кого поучиться.- Тебя не вгоняло в творческий ступор предназначение этого журнала – быть печатной витриной СССР, рассказывать западному читателю, как хорошо в стране советской жить?- Вряд ли западная читательская публика давилась в очереди за свежим номером «Советского Союза». Просто считалось, что мы пропагандируем советский образ жизни. Зачем? Для кого? А не важно. Пропагандируем. Мы создавали некие фотофильмы о жизни в СССР. Скажем, в течение недели я жил в Ставрополе в молодой семье. Муж и жена. Оба маляры. И я снимал их будни. Вот они идут на работу. Вот покупают продукты в магазине. Вот читают газеты. Вот он поет в самодеятельном хоре, а она пришла в спортзал на тренировку. Сейчас это выглядит дико. Мне непонятно, зачем сейчас-то заниматься постановочной фотографией. Когда я вижу, как мои коллеги просят демонстрантов прокричать на фотокамеру что-нибудь духоподъемное или негодующее, я не понимаю, ради чего это делается. Если нет ситуации в жизни, зачем ее придумывать?- Ты в принципе не приемлешь постановочных снимков?- Уйдя от советской заказной фотографии, я больше никогда постановкой не занимался.- Как ты попал в АР?- В восемьдесят восьмом году случилось землетрясение в Армении, и я туда собрался. Узнав об этом, Борис Юрченко, единственный фотограф АР, с которым я был знаком, сказал мне: «Саша, корреспондентов иностранных агентств туда не пускают. Может, снимешь для нас несколько роликов?» Я с удовольствием откликнулся на предложение, улетел в Армению, стал передавать оттуда с экипажами самолетов, как тогда это делалось, пленки в АР. Что-то из мною заснятого попало на ленту агентства. Потом мне сказали: «Твой материал понравился, мы можем сотрудничать». А в девяностом году руководство «Ассошиэйтед Пресс» приняло решение о расширении московского бюро. Я к тому времени уже активно сотрудничал с московским бюро и в результате был приглашен в его штат.- В АР существует какой-то неписаный кодекс, регламентирующий работу фоторепортеров?- Не только неписаный, но и писаный. Снимать правду. Не вмешиваться в события. Естественно, никакого фотошопа. Допустима лишь легкая техническая коррекция. Но самое главное – снимать правду, не заниматься постановкой. Да опытному репортеру постановка и не нужна. Это начинающие, неумелые фотографы грешат ею. Им кажется, что так будет лучше.- С чего начинается рабочий день?- Специальных планерок мы у себя не проводим. Если происходят какие-то важные события, мы стараемся их не пропустить. Следим за анонсами новостей на нашей территории.- Ты сам определяешь значимость события, приоритетность новостей?- Чаще сам, иногда консультируюсь с моим руководством. Я стараюсь по мелочам за консультациями не обращаться. Бывают решения, которые надо принимать моментально. В крайнем случае пусть меня поругают за неправильное решение, но у меня есть шансы выиграть, и тогда меня не только не поругают, но и похвалят.- Когда ты снимаешь, тебе что интереснее – событие или герой?- Мне всегда интереснее человек. Через него я могу и событие показать. Если ты снимаешь спортсмена, который только что выиграл забег на сто метров, то по возможности возьми в кадр и того, кто занял второе место, хотя рассчитывал на первое. У них будут разные выражения лиц. Это создаст глубину и объемность события. Поэтому любую тему я стараюсь решать через героя. Знаменитая фотография Макса Альперта «Комбат» – классический образец такого подхода. Или не менее знаменитый снимок Дмитрия Бальтерманца с убитой лошадью, лежащей на дороге, и плетущимся вдалеке солдатом. Несмотря на то что на переднем плане лошадь, трагедия человека на войне нам видна и понятна.- Вот ты говоришь, что главное требование к фотографии в АР – ее правдивость. Но что значит правдивый снимок? У каждого фоторепортера есть своя внутренняя, человеческая оптика, которая на чем-то фокусируется, а что-то невольно или расчетливо игнорирует. В итоге так или иначе событие интерпретируется. И как быть с этим?- Бесстрастно зафиксировать событие все равно не получится. В том, как оно снято, всегда заключена оценка. Фотограф – живой человек со своим мировоззрением, своими представлениями о жизни, о добре и зле. Но если я не перевернул событие с ног на голову, не передвинул его вправо или влево, значит, я не погрешил против правды. Я просто увидел это событие своими глазами. И показал. Кто-то увидит по-другому. И тоже покажет. Нельзя снимать бездумно. Хотя некоторым это удается.- А что такое тенденциозный снимок? В чем это фотографически выражается?- В показе лишь одной стороны медали. Я несколько раз снимал события в секторе Газа. Встречался и с людьми, которых в Израиле считают террористами. Но эти люди работают, ходят по улицам, смотрят кино, растят детей, женятся, болеют… Как я могу их показать? Только так, как вижу. Если я испытываю к ним сострадание, то и снимаю так же. Я не могу их по-другому снять. Если я вижу, что они хоронят своего боевого товарища, то не мое дело обсуждать, за что он погиб. Мое дело – показать горе этих людей, их слезы. Но в том же репортаже я покажу и слезы израильтян, у которых своя боль, своя трагедия. А где трагедия, там сам, бывает, готов слезу уронить, человек ведь тоже…- Ты, кажется, и войну в Чечне снимал?- Да кто ж ее не снимал… Я тоже.- Первую или вторую?- И ту и другую. Но на второй посложнее было работать.- В каком смысле?- Она была более закрытой для прессы. На первой мы могли спокойно ходить туда и сюда, а вторая освещалась в основном с одной стороны – со стороны федералов.- У тебя сложились собственные правила поведения на войне?- Они универсальные для всех репортеров. Держаться надо дружелюбно независимо от того, на какой из сторон ты в данный момент находишься. И не вступать в полемику о том, кто прав, кто виноват.- Ты не делил участников войны на «наших» и «ненаших»?- Нет, не делил. Некоторых чеченцев вообще трудно было воспринимать как боевиков. Я помню небольшой отряд, точнее даже сказать, отрядик. Там был школьный учитель, у которого погибла семья, был еще какой-то мирного вида мужчина, у которого дом разбомбили. По-человечески этих людей можно понять. Война на собственной территории между гражданами одной страны – это сложное испытание. В том числе и для тех, кто эту войну показывает.- Снимать войну – это требует особых фотографических навыков?- Фотографических, пожалуй, нет. Просто надо иметь хорошую физическую подготовку. И соответствующее телосложение. Репортеру крупной комплекции, наверное, трудно работать на войне. Потому что иногда приходится быстро уносить ноги.- Когда ты решаешь, на что нацелить объектив, у тебя включаются какие-то внутренние ограничители? Что такое фотографическая самоцензура?- Это понимание, что притянет зрителя к фотографии, а что оттолкнет от нее. Это и чувство меры, и вкус, и человеческая деликатность. После катастрофы на Саяно-Шушенской ГЭС я разговаривал с местным фотографом, он то ли на этой ГЭС работает, то ли рядом живет в поселке. Спросил, нет ли у него фотографий с места трагедии. «Но вам же, наверное, трупы нужны». Да не нужны нам трупы! Ни в данном случае, ни вообще. Мы не занимаемся полицейской фотографией. И мы никого не стремимся шокировать. Слезы в глазах ребенка могут показать трагедию сильнее, глубже, взволнованнее, чем… ну даже говорить не хочется.- Тебе приходилось снимать официальные встречи государственных лиц, освещать международные саммиты. Скажи, это не скучно? Ну можно ли ярко, изобретательно снять то, что на жаргоне фоторепортеров называется «рукопожим»?- Даже здесь нет никаких стандартов. Да, когда лидеры выстроились для «семейной фотографии», от нас, казалось бы, уже ничего не зависит, только щелкай, и все, мы стараемся запечатлеть моменты общения лидеров между собой. Скажем, собираются президенты стран СНГ, и ты уже знаешь, что самое интересное будет происходить между таким-то и таким-то лидером. Тебе известен сегодняшний реальный контекст их отношений. И вот ты смотришь, тепло ли они поздоровались, как посмотрели друг на друга, обменялись ли репликами… Официальная встреча, если ты знаешь, что ей предшествовало, может быть исполнена драматизма, может нести в себе интригу. Вот это и надо показать.- Из чего складывается хороший фотожурналист?- Прежде всего из интереса к событию. Если ты взял в руки камеру, тебе следует понимать, почему ты сейчас находишься именно тут, а не в другом месте, почему снимаешь именно это, а не то и, главное, зачем снимаешь. Знание света, знание композиции – это уже технические составляющие ремесла. Этому можно научиться. Но без острого интереса к событию, без азартного желания это событие запечатлеть – в нашей профессии делать нечего.