– Александр Николаевич, расскажите немного о вашем детстве. Вы родились в 1940 году в Ленинграде. Значит, пережили войну, блокаду?
– Я действительно родился и вырос в Ленинграде. Родители, Николай Александрович и Екатерина Михайловна Зайцевы, были профессиональными спортсменами, тренерами по легкой атлетике. Но когда мне исполнилось несколько месяцев, мама отвезла меня в деревню Вязоваха Калининской области, к родителям отца. Решили забрать меня через год, когда семье дадут хоть какое-то жилье. Не получилось. Через год началась война. Вместе с бабушкой и дедушкой мы отправились в эвакуацию в Чувашию. Отец добровольцем ушел на фронт. В октябре сорок первого был ранен и попал в плен, нашелся только в сорок пятом. Мама осталась в Ленинграде. Она работала тогда в обществе «Динамо», которое относилось к внутренним войскам МВД. Ее взяли письмоводителем в одну из организаций при Смольном. Дали паек служащей – 250 или 300 граммов хлеба в день. Еще два или три раза в неделю давали чашку каши… Она выжила. Меня привезли в Ленинград в сорок шестом.
– Почему вы не пошли по родительским стопам, выбрали точные науки, физику?
– Дело в том, что отец бывал дома два-три месяца в году, остальное время проводил на сборах. Я его видел редко. А в школе у нас был замечательный класс, хорошие учителя. Одним из любимых предметов у многих была физика. Жили мы на Крестовском, а далее, на Выборгской стороне, находился завод «Светлана». И вот после уроков, бывало, берешь велосипед и едешь туда, в Коломяги, на заводскую свалку, куда выбрасывали отработанные сопротивления, конденсаторы, радиолампы, куски проводов, аппаратуру…
В девятом или десятом классе мы с товарищем уже паяли радиопередатчик. После школы планировали поступать в Ленинградский электротехнический институт. И тут выяснилось, что экзамены в ЛГУ на месяц раньше. Подали документы в университет на физфак, решили, если не поступим, будем пробовать через месяц в ЛЭТИ, но я поступил.
– Как получилось, что в итоге вы занялись именно полярными гео­фи­зи­чес­ки­ми исследованиями?
– Вообще-то это вышло совершенно случайно. Я увидел, что на физфаке есть направление «Радиофизика». Думал, там делают радиопередатчики. Но ошибся, это оказалось совсем другое… Все-таки я окончил университет, и встал вопрос распределения. Предложили несколько вариантов, в том числе в Махачкалу на кафедру физики Земли, в Омск специалистом по бурению водяных скважин… Наконец остановился на кафедре геофизики геологического факультета ЛГУ. А тут в Калининграде открылось отделение Института земного магнетизма. Можно было заниматься морскими геофизическими работами на шхуне «Заря».
Оформляться на работу надо было в головном филиале, располагавшемся в подмосковном поселке Красная Пахра. Приехал я туда в конце августа, когда все были в отпусках. И начальница отдела кадров принялась меня уговаривать остаться у них. Мол, в Калининграде только еще создается филиал института, толком работы нет, дадут только койку в общаге, быт не налажен…
Так я попал стажером-исследователем в отдел Виктора Николаевича Боброва. Целый месяц ходил по институту, знакомился. И вот как-то один умный человек сказал: «Зайцев, ты так всю жизнь будешь бегать по институту с железками. Иди в аспирантуру, учись, защищайся!»
И я послушался. Поступил в аспирантуру к Якову Исааковичу Фельд­штей­ну. Через три года защитил кандидатскую. А потом понял, что бумажная работа с уклоном в обсуждение теорий не мое, не могу я на месте сидеть! И занялся полярными гео­маг­нит­ны­ми исследованиями. Для начала решил поставить эксперимент в высоких широтах. За основу взял результаты работ своего коллеги по ЛГУ Михаила Ивановича Пудовкина и отправился на полуостров Ямал наблюдать за вариациями магнитного поля Земли.
– А чем так важны подобные исследования?
– Есть такое выражение: «Арктика – кухня погоды». Там интенсивность магнитного поля много больше, чем в средних широтах, корпускулы солнечного ветра проникают близко к Земле, в основном в районе магнитных полюсов. И мы можем при помощи магнитометров наблюдать прямое воздействие космической плазмы, излучений, солнечного ветра на атмосферу Земли. Всем известный эффект – полярные сияния…
Если на высоте ионосферы в 100 км во время магнитных возмущений течет переменный ток в несколько миллионов ампер, индукционный эффект от этих токов влияет на наземные системы – линии электропередачи, газопроводы. Вплоть до коррозии и сбоев в линиях электропередачи. Искажается сигнал в системе навигации ГЛОНАСС, что приводит к значительным погрешностям при определении координат объектов. Так что геомагнитные исследования имеют большое значение.
– Насколько я помню, Сталин когда-то тоже работал магнитологом?
– Это так. С конца декабря 1899 по март 1901 года он работал вычислителем-наблюдателем в Тифлисской ме­тео­маг­нит­ной обсерватории. В обязанности молодого Джугашвили входил контроль всех измерительных приборов. Кроме того, он должен был составлять метеорологические таблицы – записывать в специальную тетрадь результаты наблюдений за температурой воздуха, облачностью, ветром и давлением, проявлять магнитограммы.
– И как, хорошим работником считался?
– Да, начальство им было довольно. Все-таки он окончил три курса духовной семинарии, был достаточно грамотным человеком, знал иностранный язык… Сотрудники характеризовали его как «скромного и аккуратного».
– Насколько я знаю, в ИЗМИРАН даже хранятся таблицы, составленные рукой будущего «вождя народов»? Как они туда попали?
– В 1949 году страна широко отмечала 70‑летие вождя. К этой дате была составлена экспозиция «Сталин – геофизик». В ИЗМИРАН был такой стенд. Для него коллеги из Тбилиси прислали несколько магнитограмм, которые юный Иосиф обрабатывал в обсерватории. На стенде было выставлено только три из них, за 1900 год. Там записано: «Разметил и провел наблюдения Джугашвили».
– Мы уже немного затронули ваш обширный опыт полярных экспедиций. Вам ведь довелось побывать даже в Антарктиде?
– В ИЗМИРАН с 1978 года я возглавил лабораторию полярных геомагнитных исследований, которую создал мой предшественник Сергей Михайлович Мансуров, к тому времени отошедший от дел по возрасту и состоянию здоровья. Он разработал проект «Геофизический полигон в Антарктиде», основой которого была сеть автономных магнитометров внутри континента. Так начались наши походы в Антарктиду. Нужно было проехать на больших снегоходах «Харьковчанка» в глубь материка до геомагнитного полюса. Это полторы тысячи километров по огромным ледяным пространствам. Вдоль всего пути мы устанавливали магнитометры – примерно через каждые 100 километров. Они были рассчитаны на круглогодичную работу, источник питания – радиоизотопная батарея, вся система работала при минус 80 градусах по Цельсию, да еще полярная ночь… Регистрация вариаций магнитного поля велась на кинопленку. Над проектом мы работали более 20 лет, был получен уникальный научный материал.
– Наверняка не все экспедиции проходили гладко? Какие проблемы возникали? Может быть, вы даже попадали в какие-то опасные ситуации?
– Конечно! Во время санно-тракторных походов в Антарктиду, а их у нас было двадцать с 1972 по 1992 год, не раз случались аварии. Например, в одном из походов жилой блок на прицепе у трактора взорвался и сгорел. Сотрудники получили ранения, к счастью, никто не погиб. Пришлось возвращаться назад. Но бывали и случаи гибели людей.
Меня самого экстремальные ситуации обошли стороной, но трудностей хватало. В Арктике, на Ямале, например, все время возникали проблемы с логистикой. Чтобы попасть на станцию, надо было каждый раз договариваться с малой авиацией. И, кроме всего прочего, бюрократические препоны, недофинансирование экспедиций…
– В 1975 году вы провели советско-американский эксперимент по передаче данных магнитных обсерваторий через спутник АТС-6. Можно ли рассказать об этом поподробнее?
– Речь шла о первой системе сбора данных в реальном времени. Уже тогда было ясно, что магнитные данные очень нужны для точной работы систем навигации. В 70‑е годы у американцев уже имелись геостационарные спутники связи, охватывающие почти всю Землю. Они предложили организовать эксперимент по передаче данных по точкам, включая территорию СССР. За два года, преодолев массу трудностей, мы подготовили эксперимент и вполне успешно провели его в 1975‑1976 гг. Это был большой шаг в мировой науке.
– Давайте вернемся к сегодняшнему дню. Вы известны как специалист по космическим исследованиям. А чем конкретно сейчас занимаетесь?
– Ну, например, пытаюсь восстановить сеть магнитометров на Ямале. После развала СССР полярная наука сильно пострадала. Сейчас восстановил наблюдения в пунктах Харасавэй, Салехард, Надым, остров Белый… Лично я сам последний раз был на Ямале в 2013 году. Сейчас уже состояние здоровья не позволяет ездить в полярные экспедиции.
– Я знаю, что вы не только занимаетесь наукой, но и работаете со школьниками…
– Много лет назад первый директор ИЗМИРАН Николай Васильевич Пушков попросил меня организовать радиокружок для школьников. 1 сентября 1966 года в нашем Академгородке (сейчас это наукоград Троицк в составе Москвы) открылась новая школа №1. При ней и стал работать кружок. Я веду его больше 50 лет. Туда ходят только те ребята, которым действительно интересна тема радиосвязи и космических исследований. Многие из них, окончив школу, поступают в вузы по естественно-научной тематике, становятся физиками, инженерами…
Сегодня я руковожу в Троицке Школьным центром космической связи, где ребята осваивают технику и используют информационные технологии на примере экспериментов космической физики.
– Я так поняла, радиолюбительство для вас хобби? А участвуете ли вы вместе со школьниками в каких-то современных образовательных проектах?
– Ну, например, есть такой проект ­НАСА «Солнечный зонд «Паркер», рассчитанный на семь лет. За эти годы зонд должен облететь вокруг Солнца более 20 раз, провести детальные измерения параметров атмосферы светила. Несколько школьников заинтересовались этим проектом, начали собирать сведения о нем, пишут на эту тему рефераты, которые представляют на школьных научных конференциях. Недавно наши ребята принимали участие в 13‑й Всероссийской конференции «Королевские чтения», на День космонавтики выступали с докладами в павильоне «Космос» на ВВЦ.
– Как вы считаете, насколько важно для современной школы давать детям научные знания? Реально ли готовить будущих ученых еще со школьной скамьи?
– Это вполне реально. Но детей должны учить педагоги, обладающие соответствующей квалификацией. Сейчас немало специализированных школ и классов, есть несколько гимназий при МГУ и других вузах.
Прежде всего надо выделять толковых ребят, пробуждать у них интерес к естественно-научному направлению. Ведь прогресс зависит не от того, сколько акций вы продали на бирже, а от того, что нового изобрели и открыли в мире. Открытия и изобретения невозможны без научных знаний.
– Чем современная школа отличается от той, в которой учились, скажем, вы сами или ваши дети? Каковы, на ваш взгляд, плюсы и минусы современного школьного образования?
– Разумеется, отличается! Прежде всего это внедрение в школьное образование компьютерных технологий и Интернета. Количество доступной сегодняшним школьникам информации превышает пределы человеческих возможностей. И это не всегда ведет к положительным результатам. Чтобы выбрать профессию и овладеть современными знаниями, нужно много работать.
Или взять ЕГЭ. В каком-то смысле это попытка дать всем выпускникам равные шансы. Понятно, что уровень образования в столичной и какой-нибудь сельской школе будет сильно различаться. Но если провинциальный выпускник хорошо подготовится и сдаст ЕГЭ на высокий балл, то он получит возможность поступить в хороший вуз и достичь многого в жизни.