Жизнь

Пять лет назад после всемирно известного беловежского сбора на Псковщине

заговорили о безопасности границ России. И не случайно. Ведь после распада СССР Псковская область стала пограничной.

рошлым летом мы с другом отдыхали в Пскове. Один из дней отпуска мы решили провести в Печерах. Там тоже есть где побывать, что посмотреть, чему поклониться. А городок этот, между прочим, находится вблизи границы с Эстонией, которая в последнее время усиленно претендует на его территорию. Рано утром мы сели в автобус, следовавший по маршруту “Псков – Печеры”, и через тридцать минут уже подьезжали к Старому Изборску. Там была короткая остановка. И, можно сказать, до конечного пункта нашего следования рукой подать – каких-нибудь десять-пятнадцать минут дорогой среди полей и сказочных сосновых перелесков, разбросанных по невысоким холмам. Мы уже думали о том, как войдем в Псково-Печерскую лавру, как проведем там время.

аш автобус остановился, и из тех самых сосновых перелесков выскочила группа солдат-пограничников с автоматами наперевес и бегом направилась к дороге, ведущей в город. Солдаты оказались нашими, российскими, и вели себя в автобусе, мягко сказать, бесцеремонно. Всем приказали достать документы, удостоверяющие личности пассажиров. Какое счастье, что у нас вместо паспортов в карманах оказались редакционные удостоверения. Спасибо родной “УГ” – выручила! Наконец, дошла очередь до старушки, у которой, кроме пустой корзинки, в руках не было ничего. Заподозрить в женщине шпионку, перебежчицу, нарушительницу границы было невозможно. Но, увы, это с нашей точки зрения – пассажиров, из которых, уверен, вряд ли кто-нибудь мог предположить, что пограничники “отыграются” на старушке. Как ни просила она солдат, как ни умоляла их дать ей возможность доехать до Печер к дочери, как ни рыдала она с причитаниями, как все мы ни возмущались действиями пограничников – стражи порядка были неумолимы: вылезай, бабка, из автобуса, а то хуже будет… “Да куда уж там хуже, сынки! – лепетала женщина. – Я ведь с моими больными ногами до своей деревни не дойду…” В ответ – каменные лица молодчиков. Высадили бабулю. Нам разрешили ехать дальше, а старушка так и осталась стоять на дороге, застывшая, не в силах пошевельнуться…

риехав в Печеры, потрясенные случившимся, мы не стали задерживаться в пограничном городе, тут же взяли билеты и на том же автобусе уехали в Псков. Вот так между нами и некогда одним из самых любимых уголков России пролегла полоса отчуждения… Дошла ли старушка до своей деревни? Что стало с ней? С ее дочерью, встречавшей мать в Печерах? Что будет с Печерами через пять лет, к началу будущего века?

Валерий ЕРМОЛОВ

Вкратце

Дед Мороз круглый год

Рональд Макдональд – новый сказочный персонаж из страны Гамбургеров и Кока-Колы. Потому что его придумали добрые дяди и тети из детского благотворительного фонда, который поддерживает компания “Макдональдс Россия”.

Это своего рода Дед Мороз, но только круглогодичный, потому что он ежедневно “дарит” детям праздничное настроение. На самом деле это огромная кукла с добрым, приветливым лицом, которая “встречает” всех гостей Центра Рональда Макдональда. Это первый в России спортивный комплекс подобного типа, расположенный в Олимпийском учебно-тренировочном центре по гребным видам спорта “Крылатское”. Был открыт ровно год назад. Программа его направлена на развитие детей с заболеваниями опорно-двигательной системы, отставанием в умственном развитии, ослабленным слухом и зрением, а также помощи онкологическим больным. Все это делается, разумеется, бесплатно. Здесь ребята получают редкий шанс реализовать свой потенциал в спортивных соревнованиях и увлекательных играх. Возраст пациентов Центра колеблется от полутора лет и до… 21 года. И таким уже взрослым тоже удается помочь поправить свое здоровье. В этом спортивном комплексе занимаются дети и подростки из Москвы и Подмосковья. Желающих настолько много, что приходится устанавливать очередность с помощью компьютерной системы.

Елена ВАЛЬКОВА

Уголовное право… на справедливость

О новой модели воспитательно-трудовых колоний

новом Уголовном кодексе России, который вступает в силу с января 1997 года, впервые появился целый раздел, озаглавленный: “Уголовная ответственность несовершеннолетних”. Одной из главных перемен стало увеличение видов наказаний, налагаемых на юных преступников. Вместо того чтобы дать срок в колонии, суд может назначить подростку обязательные или исправительные работы, лишить права заниматься какой-нибудь деятельностью, обязать уплатить штраф или арестовать. Практически все эти альтернативные виды наказаний были и раньше, но не считались уголовными, а входили в список принудительных мер воспитательного воздействия вместе с ушедшими в прошлое выговорами и “передачей под наблюдение трудового коллектива”. Наказание стало более индивидуальным, более гибким: “При назначении наказания несовершеннолетнему (…) учитываются условия его жизни и воспитания, уровень психического развития, иные особенности личности, а также влияние на него старших по возрасту лиц”.

Уголовный кодекс – свод законов, он не дает представлений о том, как будут в ближайшем будущем функционировать колонии. Это определяет Уголовно-исполнительный кодекс Российской Федерации, проект которого еще в 1991-1992 годах разработали специалисты из министерств внутренних дел, юстиции, обороны, Научно-исследовательского института МВД, Прокуратуры России и других ведомств. Тот самый, над которым пока размышляет Дума. Как же выглядит новая модель “мест, не столь отдаленных”?

Одна из проблем уголовно-исполнительной системы как раз и состоит в том, что места эти довольно-таки отдалены от места жительства молодых преступников, потому что во многих областях колоний нет. И приходится несовершеннолетних перевозить. К чему это приводит, рассказывает специалист, ведущий научный сотрудник НИИ МВД России Сергей Иванович Курганов: “У нас три колонии усиленного режима в разных концах страны – в Ставропольском крае, Вологде и Нерчинске. Со всех концов туда везут злостных несовершеннолетних нарушителей. Они едут вместе со взрослыми, и по дороге бывает всякое, нахватываются отрицательного опыта. Другое дело, если бы в каждом субьекте Российской Федерации существовали: колония для молодых преступников, наказанных в первый раз, для тех, кто попал за решетку снова, но не за тяжкое преступление, и, наконец, колония для “злостников”, то есть подростков, осужденных за тяжкие преступления. Кстати, по закону так и должно быть. Но на самом деле это нереально – тогда количество колоний было бы не 59, как сейчас, а намного больше”.

Итак, схема новой колонии выглядит так. В одной большой ВТК существуют сектора для обычных, облегченных и строгих условий содержания. В обычные условия попадают новички (женщины – на три месяца, мужчины – на шесть) и те, кто уже в колонии совершил грубое нарушение порядка. А вот ребята, которые “встали на путь исправления”, как сказано в законе, переводятся на облегченные условия содержания. В облегченной “зоне” заключенные смогут получать больше посылок, расходовать больше денег из зарплаты на личные нужды, чаще видеться с родными и друзьями. В общем, хочешь жить лучше в колонии – изволь вести себя достойно.

Весь проект направлен на то, чтобы подростки, совершившие тяжкие преступления, рецидивисты, те, кто не желает смиряться с дисциплиной, попадали в более строгие – не путать с жестокими – условия. А те, кто попал в колонию за поступок, уголовно наказуемый, но не опасный, да еще и ведет себя по-человечески, старается вину искупить, те могут рассчитывать на мягкое к ним отношение. Такая гуманизация наказания должна дать свои плоды – она не позволит озлобиться подростку, впервые, возможно, по глупости попавшему за решетку.

Главная сложность, с которой сталкиваются, покидая колонию, – социальная адаптация “на воле”. Для подростков вернуться к свободной жизни очень сложно. Их состояние можно сравнить с тем, что испытывают ребята, покинувшие детский дом.

По мнению Сергея Ивановича, несовершеннолетним можно помочь. За три-шесть месяцев до освобождения наиболее положительные ребята и те, которых администрация решает освободить условно-досрочно, живут и работают вне колонии, но под контролем.

В проекте условия содержания таких ребят называются “льготные”. Несовершеннолетние заключенные живут в “улучшенных жилых помещениях”, ходят не в казенной, а в обычной, гражданской одежде и обуви, могут постоянно встречаться с родственниками, без ограничения расходовать личные деньги.

Но уж если “споткнулся” – например, те же личные деньги потратил на спиртное, – возвращаешься к казенной одежде и казенным обедам. И уже раньше, чем через шесть месяцев, обратно не вернешься. Удачная апробация таких участков социальной адаптации идет аж с 1989 года в трех воспитательно-трудовых колониях России – Брянской, Новотроицкой (Республика Марий Эл) и Кизилюртовской (Дагестан). 86% опрошенных ребят, отбывших срок в Брянской ВТК, признали, что после пребывания на участке они чувствовали себя гораздо увереннее на свободе. Но самое главное, что рецидив среди освободившихся с участка социальной адаптации всего 3 процента. А из освободившихся условно-досрочно и без предварительной подготовки “глотнувших воздух свободы” повторно преступления совершили 10 процентов.

Таковы реальные результаты применения новой модели. Более широкая связь с внешним миром, как и новые порядки внутри колонии, может сделать многое. Пока все, что предлагают ученые, – не революция, а именно реформа, вытекающая из недостатков сегодняшнего положения вещей. Но и это уже немало. Помню, как однажды призналась мне председатель Тимирязевского суда города Москвы Светлана Сколонюк, что часто судьи стараются дать несовершеннолетним нарушителям Уголовного кодекса условное наказание, лишь бы они не попали в колонию: “Направлять туда детей – это просто страшно. Мы сознаем, что ребята, попавшие в ВТК, пусть даже срок их наказания ниже низшего предела, только обозлятся там, потом будет рецидив”.

Дай Бог, чтобы реформы, о которых нам рассказали сотрудники НИИ МВД, претворились в жизнь. Сами же ученые на этом, конечно, не останавливаются. Естественно, они думают не только о том, как реформировать колонии, но и о том, как сделать, чтобы преступников в ВТК стало меньше. Трудоустроить, помочь найти жилье, просто морально поддержать тех же “условников” и освободившихся из колоний, специализированных учебных заведений, а также ребят “группы риска”, еще не судимых, – все это, по мысли специалистов, могут делать региональные центры ресоциализации. Конечно, особо нуждаются во внимании отбывшие срок подростки. А их только по Москве и Московской области проходит 300-400 человек в год.

Центры ресоциализации, а тем более новая модель ВТК – реальные, детально разработанные проекты. Они ждут “путевки в жизнь”. Без претворения их в жизнь статьи нового Уголовного кодекса об индивидуальном подходе к несовершеннолетним преступникам останутся красивыми словами. Однако проблема куда сложнее, чем представляется. Ведь описанные только что предложения, вкупе с другими разработанными новшествами, такими, как подростковые адвокаты, следователи, детские суды, – ступеньки к введению в нашей стране ювенальной (подростковой) юстиции, почти повсеместно принятой за рубежом. Везде законодатели и исполнители законов давно поняли, что преступник-подросток нуждается в ином подходе, чем взрослый уголовник. И тот факт, что в нашей стране затягивается внедрение в практику даже малых по размаху и затратам проектов, говорит, к сожалению, о том, что понятие гуманизм остается чужим иностранным словом для тех, кто вершит судьбу маленьких и больших россиян.

Оксана РОДИОНОВА

P.S.

В следующих выпусках “Криминала” мы продолжим разговор о новом Уголовном кодексе.