Житейские истории

Что движет солнце и светила?

Их двое – брат и сестра, но эта маленькая семья живет по своим неписаным правилам

Счастливы дети, если здорова и полна сил мама. Но случается, мамы уходят рано, очень рано. И тогда остаются дети-сироты на распутье. Кто-то попадает в интернат или детдом, а там – куда кривая выведет, кого-то “волны жизненного моря” уносят в криминальный мир, кто-то подается в побирушки. Но есть и такие, что изо всех сил стараются держаться за руки, вместе – и никакие силы не способны разнять эти сжатые руки. А вместе, как известно, легче вырулить в житейском море к берегу, тому самому, к которому, как бы предчувствуя близкий конец, всегда звала мама.

Мамины же уроки для таких ребят – самое святое. Забыть их – значит предать ее память. По таким неписаным правилам строят свою жизнь сестра и брат, Лучия и Виктор Кожокару, о которых я хочу рассказать. Для них иное бытие, кроме достойного, просто невозможно. Потому что они – мамины дети.

Вообще же вся их жизнь четко разделена на две половины: первая – “когда была жива мама”, вторая наступила два года назад, когда мамы не стало.

Такая вот картинка из недавнего прошлого. Красивая и нарядная мама играет на пианино, а маленькая Лучика в нарядном-пренарядном бальном платьице исполняет танец куклы. Все очень волнительно и торжественно, вокруг много света и улыбающихся людей. Так и было. Когда мама была еще здорова и могла работать, в один из праздников ее с Лучикой пригласили выступить по республиканскому телевидению. А потом они услышали от многих незнакомых людей теплые и добрые слова и очень гордились этим. Мама была музыкантом не только по профессии, но и по душе, она прекрасно играла на пианино, аккордеоне и многих других инструментах. И всегда там, где появлялась мама, звучали музыка и песни. И на всех оставшихся фотографиях она играет и поет. Вообще о ней вспоминают как об очень светлом человеке и большом оптимисте. Не будь она такой – вряд ли хватило бы у нее сил долгих восемь лет бороться с тяжелой, неизлечимой болезнью. Успела мама, в перерывах между лечением и больницами, выбить все-таки полагающуюся семье по закону квартиру, для чего пришлось и в Москву ездить. Трудно себе представить, что стало бы с Лучикой и Виктором, не будь у них сегодня отвоеванной мамой крыши над головой. Справедливости ради нельзя не сказать, что есть у Лучики и Виктора родной отец, но, по настойчивому желанию обоих, тема эта закрывается, не успев раскрыться.

* * *

Вечная тайна и загадка: по какому же принципу или правилу отбирает себе жизнь баловней судьбы и их антиподов – тех, на кого постоянно обрушивает испытания? Виктор, как показалось, явно принадлежит ко вторым, и потому надо ли удивляться, что жизнь ему видится далеко не в розовом свете.

…Сверстники жили своими мальчишескими радостями и заботами, а он день и ночь исступленно мечтал об одном: чтобы мама, в очередной раз оказавшись в больнице, смогла встать на ноги и вернуться домой. И когда однажды, он тогда был в первом классе, ей стало на время легче, помчался в школу и с порога закричал: “А моя мама снова может ходить!”. Ему казалось, что во всем мире нет важнее новости. Все понимающая учительница, услышав этот отчаянно радостный мальчишеский крик, заплакала и погладила его по голове.

…Вот он уже старшеклассник, а Лучика совсем еще маленькая. Мама снова в больнице, нужны лекарства и нужно кормить-поить сестричку, а денег совсем нет. После уроков мальчишки из его класса мчатся кто куда: на футбол, в кино, просто погулять, на свидание, а он – в больницу: ночами нужно дежурить у маминой койки. На рассвете, прихватив из маминого больничного пайка пару кусочков хлеба (в те времена хлеб в больничных столовых еще не выдавался из расчета “раз, два” – и все), бежит домой, где ждет сестричка, и первые ее слова, когда он входит в дом: “Хочу кушать”. Сам же, голодая сутками, никому никогда не жаловался, все сносил молча. Такой он человек, этот не часто улыбающийся двадцатитрехлетний юноша. В своей взрослой жизни, по словам Виктора, он плакал всего один раз: на похоронах матери.

…Они вернулись в ставший особенно пустым и холодным дом. Не хотелось жить, но на него с надеждой смотрела своими черными – мамиными – глазами сестренка. И он дал себе слово сделать все, чтобы она была счастлива. И тогда же, по его словам, раз и навсегда отказался от мысли добровольно уйти из жизни. А, бывало, мысль эта в отрочестве посещала его, что правда, то правда.

С тех пор прошло два года. Соседи, встречаясь с Виктором, частенько путаются: “Ну как там ваша дочка?”. А сама Лучика то и дело обращается к нему: “Мама!”. Он и впрямь стал для нее всем: мамой, нянькой, братом, подружкой. И ни о чем не надо было спрашивать, и ничего не надо было говорить, а надо было только понаблюдать, как расчесывал он Лучике волосы, когда их, Лучику и Виктора, должны были фотографировать для газеты.

Лучика теперь учится в хореографическом колледже и снова, уже на пуантах, танцует тот же танец куклы, который танцевала тогда на телевидении. Виктор очень гордится сестрой, регулярно посещает все родительские собрания и вообще делает все, что в его силах, чтобы она ни в чем не чувствовала себя обделенной, сиротой. Надо ли говорить, чего ему стоит обеспечить сестричке ощущение устойчивости и уверенности в том, что ее любят, и уже потому с ней ничего не случится. Даже в его, Виктора, детстве, не очень веселом, прошедшем под знаком болезни матери, среди сверстников существовали достаточно четкие правила общежития: чтобы чувствовать себя наравне с более благополучными, чтобы получить возможность покататься на “качелях” детства, требовалось честно успеть первым добежать до тех “качелей”. Сегодня и здесь другие правила игры: каждый сверчок должен знать свой шесток, даже если он “стрекочет” талантливее других.

Какой же похвалы и уважения достойно стремление Виктора сделать все, чтобы воспоминания его сестрички о детстве остались светлыми и мажорными. Выложить пятьсот леев за платье для ее выступления он, конечно, не может, но зато, “взяв ноги в руки”, может обегать полгорода и найти наряд не хуже – напрокат, за десять леев. Для него те десять леев “весят” не меньше, чем для кого-то пятьсот, но о том только он, Виктор, знает. И вообще он сестренку балует – в меру опять же своих возможностей. Случается, правда, нечасто и такое, когда он, заработав лишнюю копейку, покупает Лучике то колбаску, то шоколадку, а это при их семейном бюджете – серьезные затраты: сестренка получает пенсию в 32 лея плюс 40 добавляет районный отдел образования. Кроме того, Лучия, по ходатайству Марии Биешу, стала стипендиатом Детского фонда Молдовы по направлению “Одаренность” со стипендией в 50 леев (все три суммы тянут не более чем на сто российских рублей). Но при всем том, что Виктор себе практически во всем отказывает, живут они более чем скромно, хотя у парня прекрасная и, по всем меркам, вроде бы денежная специальность. Он – резчик по дереву, занимается инкрустацией, тоже по дереву: инкрустированная входная дверь в столичном костеле в центре города – его рук дело. Но вся беда в том, что работы практически нет, а в фирме, где он трудится, зарплату не выдавали с марта.

– Как же вы с Лучией жили все это время? – спрашиваю. – Ведь только плата за квартиру пожирает все ваши доходы?

– Не спрашивайте, – ответил он коротко.

этой маленькой семьи, как я уже говорила, есть свои неписаные правила – то сокровенное, что и позволяет назвать людей, живущих под одной крышей, семьей.

И первое, что не может не броситься в глаза: они, Лучия и Виктор, – гордые. Сиротская психология – не про них. И потому – особенно потому – так хочется верить, что все у них будет хорошо, и всевидящая судьба наконец-то улыбнется им. По крайней мере они очень надеются на это. Не случайно же, прощаясь после нашей встречи, Виктор, скупо улыбнувшись, вдруг сказал: “А следующий год по гороскопу – наш, Лучикин и мой”. Дай-то Бог.

Так что же движет солнце и светила? Любовь, сказал поэт. И был прав.

Майя ИОНКО

Кишинев