Застольные беседы надо вести по-армянски. Дмитрий ХАРАТЬЯН

Для многих он так и остался голубоглазым мальчиком, романтическим героем, неустанным борцом за справедливость: страшная штука – стереотипы. Да что уж там, некоторые до сих пор по старой привычке называют его Димой, как-то упуская из виду, что он уже давным-давно по крайней мере Дмитрий, если не Дмитрий Вадимович. И романтических юношей тоже уже не играет, все больше солидных мужчин своих собственных лет – жестких бизнесменов, запутавшихся отцов семейств, циничных вохровцев. Впрочем, кого бы он ни играл сегодня, какие бы характеры ни создавал, в памяти зрителей Дмитрий Харатьян все равно навсегда останется школьником Игорем Грушко из старого доброго «Розыгрыша» и порывистым Алешей Корсаком с родинкой на щеке из саги о гардемаринах. Что поделать, страшная штука – стереотипы.

– Дмитрий, только мельком глянув на вашу фильмографию, можно убедиться, что баловни судьбы – это не только вымышленные литературные герои, но и вполне реальные персонажи. Вы сами ощущаете, что фортуна к вам куда как благосклонна?

– Если учесть, что мне 48 лет и из них 33 года я практически без перерыва снимаюсь в кино, то, конечно, грех жаловаться на судьбу. Потому что сколь бы способен и работящ ты ни был, но удача в нашей профессии решает все дело. А мне постоянно везло: на разных этапах своей актерской жизни я находил своих режиссеров. Или они находили меня. Ну, начнем с того, что я никогда не отказывался сниматься в дипломных работах студентов или в картинах у дебютантов. Потому что никогда не знаешь, кем станут эти люди завтра. Вот, например, Евгений Марковский, ученик Сергея Герасимова, предложил мне в своем дипломном фильме «Праздник фонарей» роль молоденького танкиста, гибнущего в Маньчжурии в 45-м году от рук японского камикадзе. И мало того что картина прогремела по всем фестивалям, так мы с Марковским потом еще не раз встречались на съемочной площадке – в комедии «Филиал», в детском фильме «Летние впечатления о планете Z». Или сын великого Иосифа Хейфица, замечательный питерский режиссер Дмитрий Светозаров, чье «Преступление и наказание» в прошлом году, думаю, многие оценили. Играл в его дебютной картине – в спортивной драме «Скорость». И какой успех в прокате! А какой там у меня был партнер – Алексей Владимирович Баталов!

До сих пор я часто работаю с дебютантами – с украинским режиссером Оксаной Байрак сделали уже четыре фильма. Не так давно закончила свой первый режиссерский проект «Лера» моя старая приятельница Татьяна Догилева. Там у меня тоже была замечательная компания – Дарья Михайлова, Екатерина Васильева, Вячеслав Разбегаев. Согласился играть у Тани даже не читая сценария. Очень хотелось ей помочь. Начать с нуля в новой профессии – это огромная ответственность. Первый шаг всегда сложно сделать, а уж если ты и без того известный человек, женщина, то на кон ставится слишком многое. Публика знает и любит Догилеву-актрису, а потому Догилеву-режиссера будет судить по «гамбургскому счету».

– Наверное, такая «установка на дебютантов» началась с того, что вы сами впервые появились на экране в фильме «Розыгрыш» – режиссерском дебюте Владимира Меньшова?

– Для меня Владимир Валентинович – человек совсем иного полета. Он не просто мой учитель, он мой «крестный отец» в кино. Точно так же, как Светлана Дружинина, автор «Гардемаринов», – моя «крестная мать».

Как вы понимаете, на роль Игоря Грушко было море претендентов, Меньшов утвердил меня далеко не сразу. Говорят, несколько раз откладывал мои фотографии в сторону. И до сих пор большая загадка, как он меня в этой толпе разглядел: самого обыкновенного мальчишку, каких сотни, без каких-то, на самом деле, особенно выдающихся актерских способностей. Единственный мой козырь – я умел петь и играл на гитаре, что было необходимо по сценарию. А все остальное – та самая лотерея, без которой артисту никуда. Не я один считаю этот фильм знаковым, революционным во многом. Именно в «Розыгрыше» с экрана впервые прозвучало, что рок-н-роллом можно зарабатывать на жизнь. Конечно, в то время были замечательные ансамбли – «Самоцветы», «Пламя», «Веселые ребята», но они были государственные. А вот «Машина времени», «Аквариум», «Воскресенье» считались подпольщиками и нелегалами. Они тоже что-то зарабатывали, но все это было противозаконно. Картина была остро социальная. Помните, даже учителя в фильме разделились на два лагеря: одни считали, что зарабатывать деньги таким образом – это аморально, мол, до чего же мы так докатимся, а другие справедливо полагали, что всякий труд должен оплачиваться. Герой Зиновия Гердта так и говорил: «А вы что думаете, на гитаре играть легче, чем лопатой махать?» К счастью, время все по своим местам расставило…

– Только что на киноэкраны вышло одноименное продолжение «Розыгрыша». С какими чувствами через тридцать лет вы возвращались к этому сюжету?

– С необычайным трепетом – не буду лукавить. Волновался ужасно. Ну вы же помните эту историю про реку и про то, что бывает с теми, кто имеет наглость вступать в нее дважды. Пока шли съемки, я мысленно возвращался к событиям собственной юности. Много думал о том, как течет время, как меняется жизнь. Ведь, кажется, только вчера играл мальчишку-старшеклассника, и все еще было впереди, и будущее казалось таким туманным и далеким, а вот не успел оглянуться, и уже гожусь только на роль отца этого самого мальчишки-старшеклассника.

Что касается самого фильма, то он получился современным и жестким. Вроде и ставит перед героями и зрителями те же проблемы, что и первая картина, – любовь, предательство, право выбора, возможность сказать или промолчать, но рассказано все совершенно другим языком. Более циничным, хлестким, безжалостным, что ли. Страшный фильм. И уж точно поучительный. Кстати, его и назвать-то поначалу хотели не «Розыгрыш», а «Прикол» – чтобы совсем в духе времени. Но потом решили ничего не менять. В конце концов, «Розыгрыш» – это уже счастливый бренд!

– Когда-то вы оказались среди счастливчиков, перед кем распахнулись двери одной из лучших театральных школ России – Щепкинского училища. Что вам дали те годы, если не считать собственно диплома о высшем образовании?

– Надо сказать, что учился-то я как раз довольно средне. Но вокруг было столько удивительных людей, уникальных педагогов, что даже такой, мягко скажем, несобранный молодой человек, как я, рос и менялся, сам того подчас не замечая.

Формально художественным руководителем нашего курса был Михаил Иванович Царев, в то время директор Малого театра. Но у нас он бывал редко, практически ничему не учил, кроме, пожалуй, одного… Когда мы, студенты, подходили к нему с любым вопросом – творческим, учебным, организационным – он, глядя куда-то в сторону, всегда повторял неизменное: «Добивайтесь этого, господа, добивайтесь». Вот это я и усвоил: всего надо добиваться.

Но «первую скрипку» в нашем воспитании играла, конечно же, Римма Солнцева, великий педагог, мастер, выпустившая в мир целую плеяду знаменитых учеников, достойных ее имени. Это и Оксана Мысина, и Егор Бероев, и Алла Юганова. Сейчас Римме Гавриловне 75, но она продолжает преподавать, держит себя в потрясающей профессиональной форме, ее обожают студенты и никогда не забывают выпускники. Чтобы вы лучше поняли, что это за человек, приведу только ее первые слова, которые услышали мы, восторженные и окрыленные первокурсники, перешагнувшие первого сентября порог аудитории: «Талантов среди вас нет. Способных – один-два человека от силы, и то не факт, что они станут артистами. Так что будем работать». Представляете себе этот ушат холодной воды? Мы-то убеждены, что каждый из нас уже великий артист, немеркнущая звезда! А оказывается, надо работать, работать и только работать.

– А сыну своему вы об этом рассказываете?

– Ваня, безусловно, парень не без способностей и уже снялся в нескольких картинах, в том числе в «Андерсене» у Эльдара Рязанова. Но он не бредит актерской карьерой так, как в свое время бредил я. А мы с женой и не настаиваем. Вот наша дочь стала экономистом, занимается управлением персоналом в одной крупной компании и счастлива.

– Дмитрий, а вы говорите по-армянски?

– Объясниться могу. И, что важно, поддержать застольную беседу. Вся соль армянского народа, все его отношение к миру выражено в одной застольной здравице. Когда русские поднимают бокалы, они говорят: «Будьте здоровы». А армяне говорят: «Я возьму твою боль». Так уж сложилось, что эти люди всегда брали на себя чужие страдания. Это высоко. Это благородно. Но это и позволило моему народу уцелеть. То, что это «мой народ», я решил очень давно, еще в 16 лет, получая первый паспорт. Помню глаза паспортистки в своем родном подмосковном Красногорске, когда попросил ее в графе «национальность» указать «армянин». «Послушай, мальчик, ты что, хочешь себе жизнь сломать? Ты когда в зеркало-то в последний раз смотрел?» – но переубедить меня ей, к счастью, не удалось. Мне казалось, что если я хотя бы в паспорте напишу о своих армянских корнях, то уже одним этим поддержу нацию, которую считал и продолжаю считать одной из самых несчастливых. У каждого народа множество своих исторических обид, каждый по-своему многострадален – и русский, и еврейский, и так до бесконечности. Но армяне в этом ряду все же стоят особняком…

Дмитрий ХАРАТЬЯН