Записки репетитора . Над ЕГЭ нависла угроза профанации

Когда меня спрашивают мои знакомые, профессионально не связанные с образованием, как я отношусь к ЕГЭ вообще и к ЕГЭ по русскому и литературе в частности, я отвечаю: «При всех имеющихся недостатках единый экзамен лучше того, что был прежде». Что плохого было, например, в выпускном сочинении? По замыслу авторов, предложивших в незапамятные времена этот вариант итоговой аттестации, оно должно было проверять знание отечественной литературы и общую эрудицию, способность мыслить и формулировать свою точку зрения, орфографическую и пунктуационную грамотность. Словом, именно то, чем должен в той или иной степени овладеть любой выпускник средней школы. Бабушки и дедушки, а иногда даже родители сегодняшних выпускников вспоминают, каким ответственным и торжественным был этот экзамен, как к нему готовились и как честно писали.

Вера АБРАМОВА, Нижний Новгород

Медаль как товар

Все стало меняться в эпоху тотального дефицита и блата. Медали, точнее, льготы, которые они давали при поступлении, превратились в самый востребованный товар – для его получения любящие родители не жалели средств. Школа помогала им в этом с большой готовностью, причем необязательно за какие-то подарки, очень часто совершенно бескорыстно, радея о повышении рейтинга. Расскажу о личном многолетнем опыте.

Так получилось, что сразу после рождения детей мне пришлось подрабатывать репетиторством. Как-то незаметно сложилось, что основным моим контингентом стали будущие медалисты, которых я готовила к главному испытанию. Но вскоре в практику вошло следующее: родители моих учеников каким-то неведомым мне способом добывали темы сочинений накануне экзамена и просили меня написать одну из них к утру. Я писала. Бывало, что не по одному сочинению за ночь.

Даже когда по всей стране ужесточилась процедура проведения итоговых экзаменов и конверт с номером варианта стал доставать из лототрона сам министр образования в 9.00 непосредственно 1 июня, заработков у меня не убавилось. Только теперь я писала сочинения не накануне, а в день экзамена. Делалось это так. Уже в начале учебного года ко мне обращались совершенно неизвестные люди по рекомендации учителей прошлогодних медалистов, и мы договаривались предварительно. Согласие я давала только четверым, поскольку нужно было написать качественные, эксклюзивные работы, а это дело ответственное.

За два дня до экзамена заказчики перезванивали и подтверждали свою готовность к предприятию. 1 июня, сразу после объявления номера варианта по телевизору, родители звонили, чтобы согласовать, какую из тем мы с их ребенком пишем (он в аудитории, а я у себя дома). Необходимо было, чтобы черновик хотя бы тематически совпадал с готовым сочинением. Согласовав темы и порядок дальнейших действий, я садилась за работу. По мере того как работа за работой были написаны, ко мне подъезжали заказчики и увозили тексты к месту назначения. Совсем удобно стало с электронной почтой… Тем более что личного свидания не требовалось – я никогда не брала денег до того, как пятерка утверждалась на медальной комиссии (то есть 21-22 июня). Так я поступала отчасти из суеверных соображений, отчасти из профессиональной гордости. За 13 лет не было ни одного случая, чтобы мне не заплатили.

Литературные негры

В последние годы мне приходилось неоднократно слышать от родителей, что учителя не только советовали «найти специалиста», но даже настаивали, чтобы итоговые работы писали литературные негры (желательно, чтобы с ученой степенью). У меня был случай вопиющий. Одна мама попросила подготовить дочку, потенциальную медалистку, к выпускному сочинению. Можно было бы сразу согласиться, однако я решила предупредить ничего не знавшую маму о существующей системе. Несмотря на высказанные мною сомнения о целесообразности еженедельных занятий (для поступления в вуз литература им не требовалась), мама с дочкой решили пойти более сложным и затратным путем: девочка была воспитана в духе честности и принципиальности и хотела во что бы то ни стало писать самостоятельно. Я одобряла такую решимость и все же до последнего сомневалась в том, что выпускнице позволят писать самой. Она, кстати, оказалась способной и в течение года добилась очевидных успехов в умении грамотно излагать свои мысли. Это внушало оптимизм. Предчувствия, однако, меня не обманули. Уже на следующий день после экзамена мне позвонила мама и в слезах рассказала о звонке учительницы. Та посоветовала обратиться к «репетитору, с которым дочка занималась», и попросить его написать новое сочинение, поскольку «работа девочки не безупречна и медальная комиссия найдет к чему придраться».

«Разумеется, найдет, – с горечью подумала я, – если все остальные медальные работы – дело рук профессионалов, съевших не одну собаку в написании литературоведческих и публицистических текстов. На их фоне каждая самостоятельная ученическая работа будет выделяться, как молодая березка среди могучих сосен». Маме же сказала, что если она послушает учительницу, то нанесет тяжелую душевную травму дочери. Я посоветовала маме хорошенько подумать, прежде чем выбирать между медалью и душевным миром ребенка. Мама выбрала медаль. Работу я написала, девочка под надзором учительницы покорно переписала ее, но с этого момента (так мне рассказывала мама) у девочки началась депрессия. Она перестала верить в свои силы и остальные экзамены сдавала, что называется, на автомате.

Это только одна история, уверена, что их множество. Вместо того чтобы быть примером честности, сеять разумное и доброе, мои коллеги-литераторы из «благих намерений» совершали антипедагогические поступки, ответ за которые им предстоит держать перед своей совестью.

Меня могут упрекнуть, что я тоже участвовала в обмане. Да, участвовала. Но, во-первых, всегда старалась отговорить родителей от бесчестных действий, а во-вторых, как могла, боролась с системой. Ежегодно писала статьи в местную прессу, где рассказывала о царящей профанации, пытаясь привлечь к проблеме внимание власти. Многие педагоги и родители разделяли мое негодование и вслух возмущались обманом. Чиновники делали вид, что их это не касается. Эта позиция самая устойчивая: если станешь опровергать, скажут: «На воре шапка горит», если согласишься – придется что-то менять, как-то действовать, лучше всего не реагировать, ждать указаний сверху.

Когда всем стали очевидны бесполезность и вред выпускного сочинения, система рухнула. Я приветствовала это событие как благо. С введением ЕГЭ у меня ничуть не убавилось работы, заработки мои не пострадали. Сейчас я получаю деньги не за услугу, а за то, что даю детям знания, учу их грамотно писать, думать, находить в прочитанных текстах главную мысль автора (детям это дается с невероятными усилиями) и внятно формулировать свои мысли. Радуюсь, когда вижу, что мои труды дают результаты. Слава богу, что репетиторы наконец-то снова начали заниматься своим основным делом – учить и объяснять, а не участвовать в подлоге и протаскивать в вуз, как это было три года назад.

Не верь глазам своим

К сожалению, сегодня снова над государственным экзаменом висит угроза профанации. В этом году, судя по откликам детей и родителей, мобильными телефонами во время экзамена воспользовались больше половины выпускников нашего региона (уверена, что в других дело обстоит ничуть не лучше). Кто-то писал смс-сообщения и получал на них ответы, кто-то выходил за справками в Интернет, кто-то звонил из туалета родным и близким. Одна из учениц призналась, что на экзамене по биологии она много раз писала своему репетитору, консультируясь по части С, наблюдатели видели все ее манипуляции, но только погрозили пальцем и велели быть осторожнее. Дети рассказывают о пережитом с гордостью, хвастаясь друг перед другом не только в узком кругу, но и в чатах и социальных сетях. Для них ЕГЭ – новое захватывающее приключение, игра, в которой победит самый смекалистый и предприимчивый.

Интересно, что знакомые учителя, напротив, делают вид, что этого не только не было, но и не могло быть, поскольку все инструкции строго выполнялись. Остается предположить, что или дети поднаторели в ловкости рук и научились все делать незаметно, либо наблюдатели ослепли на время экзаменов или предпочли «не верить глазам своим». Последнее наиболее вероятно.

При этом бодрая статистика регионального министерства образования свидетельствует об отсутствии фактов нарушения. Но удивляться этому не приходится: кто из членов педагогического сообщества посмел бы навести тень на благополучный образовательный плетень? Да если бы и нашелся хоть один принципиальный (представим себе на минуту), то уже на следующий день от него отвернулись бы не только коллеги, но даже начальство, которое выдало ему предписание пресекать все возможные попытки получения информации извне.

А что до объективности и справедливости… Кто у нас на Руси их когда видывал? Мы еще до них не доросли и не созрели. Хотя и копируем у европейцев их формы и методы проверки знаний, содержание вкладываем свое, сугубо национальное.