«Я многим обязан моему воспитанию в кадетском корпусе»

Парадоксально, но факт: в последние годы имя генерала Евгения Александровича ШИЛОВСКОГО (1889 – 1952 гг.) чаще всего встречается в… литературоведении и мемуарах «в связке» с Еленой Сергеевной Булгаковой. «Муж ее был молод, красив, добр, честен…» – эту характеристику из романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита» с полным основанием можно отнести к Шиловскому.

К слову, и герой романа Алексея Толстого «Хождения по мукам» Рощин в значительной степени списан автором с Шиловского. Но Евгений Александрович Шиловский интересен отнюдь не только тем (как иным представляется), что был мужем Елены Сергеевны, вышедшей затем замуж за Михаила Булгакова.

Профессиональный военный, воспитанник кадетского корпуса и Константиновского артиллерийского училища, он в 1917 г. окончил Академию Генштаба. С 1918 г. – крупный военачальник Красной Армии, командующий 16-й армией, затем помощник начальника Академии Генштаба, с 1928 г. – начальник штаба Московского военного округа. В 1931 г. перешел на военно-преподавательскую работу, стал профессором, возглавил кафедру в Академии Генштаба, вел большую научно-исследовательскую работу. Он автор ряда трудов по вопросам военной истории, стратегии, оперативного искусства и тактики, сыгравших свою роль в развитии советской военной науки. Ряд из них не утратили актуальности и по сей день.

Оглядываясь на пройденный путь, генерал-лейтенант Евгений Шиловский писал: «Я многим обязан моему воспитанию в кадетском корпусе». О том, какое важное место в его жизни занимала «кадетка», свидетельствуют и воспоминания «В кадетском корпусе», написанные Евгением Александровичем в августе 1943 г., которые любезно предоставила дочь генерала Марина Евгеньевна Шиловская. Предлагаем их вашему вниманию.

В 1900 – 1907 гг. я учился в кадетском корпусе. Первый год провел в Орле, а затем был переведен во 2-й Московский кадетский корпус, который вместе с 1-м Московским корпусом помещался в Лефортовском дворце.

В Орле обстановка была более свободной, простой и провинциальной. Отношения между кадетами и начальством были, как мне тогда казалось, более близкие и сердечные. В Москве уже чувствовалась столица, огромный город; здесь было несколько больше официальности в отношениях, больше ограничений в форме одежды, при выходе в город и проч.

Вспоминается раннее зимнее утро в корпусе. Еще темно. Просыпаешься от звука трубы: это горнист играет «зорю». Хочется еще полежать в теплой постели, но вскоре раздается звон шпор и ровный шаг дежурного офицера-воспитателя, который обходит спальни кадет нашей роты и поторапливает любителей поспать и понежиться в постели.

Быстро надеваешь сапоги, брюки на выпуск и бежишь в чистилку и умывальную комнату. Нужно вычистить до блеска сапоги, нужно начистить с помощью «гербовки» пуговицы на виц-мундире, успеть хорошо вымыться и вовремя стать на свое место в строю, на утренний осмотр.

После осмотра дежурным офицером-воспитателем рота кадет идет строем на утренний чай в столовую. Там уже разместились другие две роты нашего корпуса. Быстро попивши чаю, мы направляемся в классы. Первый утренний час предоставляется на самоподготовку и повторение уроков. Затем начинаются уроки с преподавателями по недельному расписанию, утвержденному на полугодие и всем известному наизусть. После первых трех уроков – перерыв на завтрак, затем еще три часа занятий. Уроки были разные в зависимости от класса: в младших классах основными предметами были русский язык, арифметика, география, французский и немецкий языки, чистописание и рисование; в средних классах прибавлялась история, физика, естествоведение, алгебра, геометрия, а в старших классах включались тригонометрия, космография, законоведение.

Кроме этих предметов были занятия по строевому обучению (так называемый «фронт»), гимнастика, а также кадеты в обязательном порядке обучались танцам, которые преподавал артист балета Московского Большого театра.

Все это заканчивалось к 4 часам дня, когда наступало время обеда. До обеда была еще небольшая прогулка на плацу. На обед также шли строем, присутствовал полковник – командир роты, зачастую во время обеда появлялся сам генерал – директор корпуса. Обед был простой, но здоровый и довольно сытный: суп или щи, второе блюдо, по большей части, мясное или рыбное и сладкое.

Мы в основной массе обладали хорошим аппетитом. О кадетских аппетитах того времени ходили различные анекдоты. Они нашли отражение в нашей литературе. Тогда нам казалось, что еды бывало иногда маловато, но сейчас я думаю, что кормили нас все же достаточно, хотя денежные отпуски на питание были довольно скромные.

После обеда два часа предоставлялось в распоряжение кадета. Большую часть этого времени занимали прогулки и разные игры на плацу. Зимой катались на коньках, с ледяных гор, а в старших классах и на лыжах. В послеобеденное время можно было почитать беллетристику, заниматься музыкой (имелись различные инструменты и специалисты-преподаватели), пением, ручным трудом и проч.

Время с 6 до 8 часов вечера отводилось на приготовление уроков к следующему дню. Каждое учебное отделение занималось в своем особом классе. На вечерние занятия обязательно приходил офицер-воспитатель данного отделения, который обычно вел свое отделение все семь лет обучения в корпусе и хорошо знал каждого из мальчиков. Офицер-воспитатель наблюдал за порядком в классе во время подготовки уроков и, когда было нужно, помогал тому или другому кадету в его занятиях.

До 9 часов было свободное время, затем вечерний чай, и в 10 часов вечера кадеты ложились спать.

Я уже не застал в Московском корпусе тех жестоких нравов, которые, например, описывал Куприн в «Кадетах». Но все же известный отпечаток суровости и даже грубости лежал на всем быте этого закрытого учебного заведения. В Орловском корпусе это гораздо менее чувствовалось, и, как я уже отмечал, обстановка там была более мягкой и семейной.

Так я прожил семь лет. Нужно сказать, что хотя мы были ярыми патриотами своего корпуса, презирали гимназистов и вообще «штафирок», но не все в ту пору нравилось нам в нашем обиходе и распорядке. Дисциплина была довольно строгая, нас приучали к четкости, аккуратности, исполнительности. Непослушным делали замечания, выговоры, лишали отпуска в воскресный или праздничный день, сажали в карцер в старших классах. Словом, нас воспитывали, как в общем, так и в военном отношении. Лентяев, неуспевающих в учении, недисциплинированных и неподдающихся воспитанию кадет исключали или отправляли на исправление в особое учебное заведение – Вольскую школу, где был установлен более строгий режим.

Кадеты носили военную форму, и для них было обязательно соблюдение всех правил воинского поведения. Военных в ту пору на улицах Москвы было достаточно, и от кадета требовалось постоянно быть подтянутым и начеку, чтобы вовремя отдать честь проходившему или проезжавшему офицеру или «стать во фронт» генералу.

Одевали нас довольно прилично, но не баловали и не кутали, а стремились закалять с первых же шагов. В довольно суровые морозные и ветреные московские зимы мы ходили в кожаных сапогах и обычных, летних носках, в брюках на выпуск, в демисезонном драповом пальто без ваты; полагался также башлык. Кое-кому из мальчиков, ходивших дома зимой в теплом пальто, в шерстяных носках или валенках, казалось вначале холодно, но вскоре они привыкали, а в дальнейшем не боялись холода.

Основная учебно-воспитательная работа ложилась на офицера-воспитателя в чине капитана или подполковника, который имелся на каждое учебное отделение в 30-35 человек, а также на преподавателей. Состав офицеров-воспитателей был пестрый. Среди них имелись хорошие, подлинные воспитатели, любившие свое дело и вкладывавшие в него душу. Но были и случайные люди, попавшие на эту должность в надежде на легкую работу, или вследствие неудач по службе, либо, стремясь быстрее дослужиться до штаб-офицерского чина, или по другим побочным причинам. Польза от таких «воспитателей» была весьма сомнительной, а вред несомненный.

В корпусе было три роты, каждая численностью 150 человек. Во главе роты стоял командир роты – солидный, заслуженный полковник, обычно из числа бывших офицеров-воспитателей. Должность командира роты считалась значительной и почетной.

Наиболее культурным и разносторонне образованным человеком среди начальствующего состава корпуса в мое время был директор корпуса генерал-майор Петров. Он был очень доступен, любил подрастающую военную молодежь и очень часто и подолгу говорил с нами на самые различные темы. В промежуток времени между окончанием вечерних занятий и отходом ко сну нередко можно было видеть где-нибудь в коридоре, в зале или просто на площадке лестницы небольшую, плотную фигуру директора корпуса, окруженного группой кадет-выпускников. Генерал не боялся говорить и даже вступать в споры с нами по философским, общественно-политическим, литературно-художественным вопросам, которые волновали молодежь, и умело выправлял наши горячие и решительные, но зачастую сбивчивые и поверхностные суждения.

Ученье в корпусе в целом было организовано неплохо. Преподавателями являлись в большинстве опытные педагоги, частью работавшие в московских гимназиях и реальных училищах. Система занятий была обычная урочная. Каждый ответ, каждая письменная работа или решенная задача оценивались по 12-бальной системе.

Хорошие преподаватели были по математике, географии, истории. По этим предметам значительная часть из нас имела приличные знания. Мы решали большое количество различных примеров и задач. Хорошее знание математики очень пригодилось мне позже в артиллерийском училище.

Общим любимцем был преподаватель русского языка А.А. Иванцов, прививавший нам вкус и любовь к русскому языку, к отечественной литературе. Он обладал исключительным даром художественного чтения. В младших классах он читал нам «Тараса Бульбу», в старших – «Войну и мир». Замечательные картины жизни Запорожской Сечи, битв с польскими панами, казни поляками Остапа, смерти Тараса Бульбы в мастерском изложении Иванцова потрясали наше воображение, пронизывали нас до глубины души и надолго оставляли свой след в молодых сердцах.

Весь класс, затаив дыхание, слушал чудесные фрагменты из великого произведения Льва Толстого. Нашими главными героями были, конечно, Николай Ростов и Васька Денисов. Пьера Безухого и отчасти Андрея Болконского мы не совсем понимали и считали их хорошими, но странными «чудаками».

Изучение параллельно двух иностранных языков – французского и немецкого – не оправдало себя: как правило, кадеты не знали толком ни одного из них, если не овладели им дома. Если бы отводимое на них учебное время сосредоточить на изучении какого-либо одного иностранного языка, то результаты, несомненно, были бы гораздо лучше.

В корпус я поступил 10-летним мальчиком, а вышел из него 17-летним юношей. Основное свое воспитание я получил в корпусе. Пребывание в корпусе в те годы, когда формируется человеческая личность, наложило на нас неизгладимый отпечаток.

Корпус прививал нам неугасимую любовь к России, к нашей великой Родине. Он воспитывал в нас с детских лет любовь и привязанность к военной службе, которые многие кадеты с честью пронесли через всю свою жизнь. Несмотря на то, что по окончании корпуса кадетам предоставлялось право поступать на общем основании в гражданские высшие учебные заведения, только единицы уходили, как у нас говорилось, «на сторону». Огромное большинство кадет по собственному желанию шло в военные училища, где они являлись основным ядром и затем становились кадровыми офицерами на долгие годы.

Жизнь в закрытом военно-учебном заведении, вдали от семьи, в довольно суровых условиях, часто была нелегка для мальчика, пока он не привыкал к ней. Но она с ранних лет приучала его к самостоятельности, к ответственности за свои поступки, вырабатывала подлинное товарищество и крепкие традиции. Воспитание в кадетском корпусе давало хорошие знания, крепкую физическую и моральную закалку, прививало правильные понятия о воинском долге и чести. К основным недочетам старого кадетского воспитанника я отношу сильный кастовый дух, некоторую ограниченность наших взглядов и суждений, связанную с пренебрежительным отношением ко всем, кто не носит военной формы.

Я многим обязан в жизни моему воспитанию в кадетском корпусе. И сейчас, когда я, уже седой генерал Красной Армии, проезжаю мимо величественного здания старого Лефортовского дворца, я каждый раз с особым теплым и благодарным чувством смотрю на его седые от времени стены, где ныне живет и учится наша советская военная молодежь.

Материал подготовил к печати Леонид ГОРОВОЙ

(публикуется с сокращениями)