Взрослые, имейте совесть! Поговорим о зрительской культуре

Представьте себе зал Большого, ну или хотя бы Малого театра. Партер, амфитеатр, много ярусов. На полу ковровые дорожки, петли у дверей смазаны, а чтобы не хлопали, в местах соприкосновения створок набиты бархотки. И, конечно, строгие капельдинерши, которые не пускают опоздавших в нижние ярусы, чтобы не мешали ни актерам, ни зрителям. Да им, в общем-то, и помешать сложно. Свет на сцене яркий, декорации основательные, у актеров голоса тренированные, в зале внимательная по большей части публика.

А теперь представьте себе школьный актовый зал, в котором идет спектакль… Контраст потрясающий! Затемнение на окнах – одно название, свет и звук с улицы пропускает прекрасно. Зато сценического освещения словно и нет вовсе. Спасибо, если кроме верхней дежурки светит справа и слева пара фонарей. Старый паркетный пол скрипит, как будто играет хор обезумевших волынщиков, дверные петли визжат, а сама дверь прекрасно конкурирует с большим африканским барабаном. Трудно сказать, кто теряется в такой обстановке больше – дети из самодеятельных коллективов или молодые профессионалы из разъездных муниципальных трупп. Детям трудно, потому что их актерские дарования еще не окрепли, а взрослым – потому что они не приучены к подобной обстановке.

А зрители школьного спектакля?! Речь не о детях, они ничем, в сущности, не отличаются от партера в шекспировском или мольеровском театре. Ребята ведут себя в крайней степени непосредственно: если им интересно, стихают, не интересно – шумят. Смешно – смеются, грустно – глотают слезы. Они могут внезапно зааплодировать в середине спектакля и вовсе не хлопать в конце.

Но взрослые! Это нечто удивительное.

Вот, например, учительница начальной школы. Она очень долго думала, вести своих воспитанников на спектакль или нет. А потом так же долго объясняла им, как надо себя хорошо на спектакле вести. Поэтому класс опоздал. И всего-то на полчаса! Представляете, как выглядит появление и рассаживание этого класса в зале?!

Или классная руководительница из средней школы. Она провела целую военную операцию по борьбе с партизанами: выследила и выловила особо злостных уклонистов, не желающих являться на встречу с прекрасным. И теперь, в самый патетический момент действия, она торжественно заволакивает их в зал! Вообразили эффект?

А вот завуч по воспитательной работе. Она деловито ходит между зрителями, выполняя свои непосредственные обязанности, воспитывает детей: «Так, Петров, быстро пересел от Сидорова к Ивановой! Быстро, я сказала! – а заодно и педагогический состав: – Вы, Марья Ивановна, между прочим, отчет за каникулы до сих пор не сдали…»

Но кульминационный момент – появление охранника. Его шаги слышны с того момента, когда он встает на первую ступеньку лестницы. Это человек мощный, серьезный, уверенный в себе. Он распахивает дверь широко, чеканит три звонких шага по паркету и командным голосом докладывает: «Василий Петрович! Вас внизу представитель муниципалитета спрашивает!»

Неправда? Преувеличено? Злобная клевета?

Ах, милые мои коллеги, вы и сами знаете, что, к сожалению, все это чистая правда.

Идет детский театральный фестиваль, и я, кандидат искусствоведения, доцент кафедры эстетического образования и культурологии Московского института открытого образования, стою в конце зала, подпирая косяк, и яростно сжимаю ручку двери. Иногда выползаю наружу в коридор и объясняю змеиным шепотом:

– Нет, уже нельзя.

– Спектакль начался – никому нельзя.

– Если детям нельзя, то взрослым нельзя тем более!

– Солнышко, я только что не впустила завуча, если я тебя впущу, представляешь, как он обидится!

– Нет! Олю нельзя забрать со спектакля прямо сейчас. Родители, да имейте же совесть, ведь там, на сцене, такие же дети, как ваши!

Дорогие мои коллеги! Скажите, только по совести: зачем мы устраиваем школьные спектакли? Если для того, чтобы поощрить детское творчество, приобщить детей к искусству театра и воспитать зрительскую культуру, то почему вы так бесцеремонны по отношению к юным актерам и юным зрителям?

Или мы самые обыкновенные лицемеры?

Когда мы хлопаем дверьми, ходим по залу, разговариваем, пусть даже и вполголоса, то делаем это потому, что в глубине души уверены: там, на сцене, ничего важного не происходит. «Ну подумаешь, этот оболтус Петя из 10-го «А» прыгает по сцене, жонглируя стулом! Так что он еще умеет? Он и в классе так же прыгает. А сочинения пишет на двойки. А эти, в зале, вылупились, аплодируют еще! Конечно, в театре Гоголя в прошлую субботу небось не аплодировали, а семечками плевались… Вот и вся их любовь к театру!»

Ну а если на секунду представить себе, что даже во время очень слабого школьного спектакля все происходит не совсем так, как нам кажется. Выпендриваться в классе – это одно. А выйти на освещенную и приподнятую площадку сцены – совсем другое дело. Тело деревенеет, язык прилипает к нёбу, и чувствуешь себя нагишом выставленным перед толпой. Не верите – попробуйте сами. А знаете, что такое делать акробатические трюки на сцене с предметом? Предмет этот то и дело больно бьет по ногам, стремится вырваться из рук и ускакать в зал, а там, между прочим, головы зрителей. И чтобы залихватски баловаться с этим предметом на сцене, нужно провести не один час в непрерывных упражнениях.

А теперь обратите внимание на то, что, играя со стулом, мальчик одновременно разыгрывает со своей партнершей историю про встречу, про соперничество, про любовь. Может быть, чтобы с сочувствием отнестись к истории шекспировских Петруччо и Катарины, им самим сначала необходимо сыграть это? Помните учебники по психологии восприятия? Сначала формируется авторская позиция и только потом читательская и зрительская. Не случится первого, не будет и второго.

И вот зал. Он ерзает, движется, шмыгает, но сопереживает. Почему? Да потому, что он чувствует подлинную энергию, которая льется на него со сцены. И еще потому, что зрителям в зале легче идентифицироваться со сверстниками, которые играют про любовь, чем с сорокалетними, играющими в «Ромео и Джульетту». Взрослый театр требует сформированной эстетической реакции. А чтобы привыкнуть к условности языка искусства, нужно иметь зрительский опыт. Притом – позитивный.

А еще, дорогие коллеги, если бы была «Азбука» для педагогов, то там непременно было бы написано, что дети воспитываются личным примером, а не поучениями. Мы ведь все это знаем одинаково хорошо. Правда? Поэтому если детям мы можем в исключительных случаях сделать послабление, то взрослым никогда-никогда нельзя входить в школьный зал после начала спектакля, ходить и переговариваться. Как нельзя плевать на пол, ковырять вилкой в носу и лезть пальцами в чужую тарелку. Потому что, если взрослые что-то делают, дети непременно им подражают. Таков закон социализации.

Александра НИКИТИНА, кандидат искусствоведения, доцент кафедры эстетического образования и культурологии Московского института открытого образования