Встречи

В пустом на удивление автобусе ошеломляющая встреча с бывшей моей учительницей по математике. Я недолюбливал ее за высокомерие, а она почему-то и неизвестно за что мне симпатизировала. Умиления от встречи не было. – Вот, Бог, наверное, наказал, – расплакалась бывшая учительница. – Я ведь ни в Бога не верила, сея разумное, доброе и вечное на математическом поприще, ни в народную мудрость насчет тюрьмы и сумы, от которых не зарекаются. И вот с сумой, – показала на кондукторскую сумку. – И тюрьмы, наверное, не миновать мне на старости лет – уже и небезбилетников готова растерзать… Вытерла слезы.

Николай БЕРЕЗОВСКИЙ,Омск

– У тебя, конечно, проездной?

– Проездной. – Я потянулся к карману.

– Что ты, что ты! – всполошилась она. – Я тебе верю! Я потому всегда и отличала тебя от других своих учеников, что ты никогда не лгал…

В школе я врал напропалую.

– А кондукторский заработок не сравнить с учительским – и на одежду хватает, – снова всхлипнула она.

Я вышел на первой же остановке. Бывшая учительница прокричала на прощание в уже закрывающуюся дверь:

– Жаль, что у тебя проездной. Тебя я провезла бы и бесплатно…

А никакого проездного у меня и не было.

«Или учительница, ставшая кондуктором, догадалась об этом?» – вдруг больно сжалось сердце.

Боль не отпускала весь остаток дня, всю ночь, и утром пришлось податься в поликлинику. Отстояв очередь в регистратуре, я получил талон на прием к врачу. Отдавая его, регистраторша сказала:

– Прием только в бахилах!

Бахилы продавал автомат, но и у этого устройства была очередь. Правда, из одного старика, почему-то не спешащего опустить в приемочную прорезь пять рублей любыми монетами. И я почти грубо его поторопил:

– Вас ждать еще долго?

Старик, обернувшись, поднял на меня глаза. Он был в толстых очках, увеличивающих его глаза, но даже тени обиды в его глазах я не уловил. Напротив, он смотрел так, точно встретил единомышленника.

– Да, вы правы – дорого, – сказал старик, и я понял, что он просто плохо слышит. – За такую безделицу – и пять рублей! А ведь эта одноразовая обувка синтезируется из отходов нефтехимии…

И, как-то обреченно вздохнув, отошел от автомата, так и не купив бахилы. А у меня, дернувшись, больно разжалось сердце. Пусть запоздало, но я узнал в старике школьного учителя химии. Как раз по его последней фразе. Тогда, в школьную мою пору, он каждый урок начинал словами Менделеева: «Сжигать нефть – это все равно что топить печку ассигнациями».

– Почему? – спрашивал затем он, пусть тема урока была и далека конкретно от нефти. – Да потому, что из нефти можно синтезировать все что угодно – от одежды до продуктов питания. И знаниями, приобретенными в школе, вам предстоит не печку топить. Смекаете, к чему я клоню?..

– Смекаем, – откликался класс, но на самом деле наставления учителя химии, который и тогда казался нам стариком, всем давно поднадоели. Нас больше интересовало, как «синтезируется» его увлечение молоденькой математичкой, с появления которой в школе наш химик вспомнил, что бриться надо не через день-другой, а каждое утро, носить галстук и чистить кремом туфли. Впрочем, едва появилась молоденькая учительница, он сменил «лодочки» на только входящие тогда в моду «вездеходы» на толстенной подошве, чтобы, наверное, сровняться с ней ростом. Он даже очки с круглыми стеклами в широкой роговой оправе сменил, сразу помолодев, на продолговатые в золотистом ободке. Уроки в школе велись строго по расписанию, вывешенному у дверей кабинета завуча, и у химика с математичкой они не совпадали. Но теперь он стал приходить и в дни, рабочие для нее. Удивительно, но за вчерашней студенткой педвуза, получившей диплом педагога, ухаживал он так же, как и мы за своими одноклассницами, – поднося ее портфель до школы по утрам и провожая, забрав портфель, после занятий. Где встречал и куда провожал, мы не знали, как и не узнали, чем закончились эти «подношения», – наш класс был выпускной.

Тогдашний портфель математички был очень схож с ее нынешней кондукторской сумкой! вновь сжалось мое сердце.

Автомат, уже проглотивший пятирублевую монету, выкатил синтезированный из отходов нефтепродуктов футлярчик с такой же синтезированной обувкой, спрятанной в нем, и я, забрав его, поплелся к кабинету врача. Кабинет врача был на втором этаже, это два лестничных пролета, но за ступеньку к площадке между пролетами мне пришлось остановиться. Не потому, что совсем зашлось от боли сердце, – не обойти было бы, ступив на площадку, полную женщину, склонившуюся над картонной коробкой. Я кашлянул, чтобы обозначить свое присутствие, и женщина испуганно, будто застигнутая за чем-то нехорошим, отпрянула от коробки. И ахнула, увидев меня. Лицо ее, только чуть-чуть, успел заметить я, тронутое увяданием, но и без следа косметики, залилось краской. И она как слетела, несмотря на комплекцию, вниз, обдав меня почти забытым запахом школы моего детства – зимней, точно после первого снега, строгости и чистоты. А коробка, которую вперемешку с ватками и тампонами полнили использованные бахилы, осталась. Должно быть, ее приткнули в угол площадки вместо урны…

Странно, к врачу очереди не было, но над дверью в его кабинет горело табло: «Ждите! Вас вызовут!» Вдоль стены напротив тянулся ряд пластиковых стульев, наверняка синтезированных из отходов нефтехимии, и я присел на один из них прямо перед табло. Бахилы оказались хлипкими, лопнув тотчас, как я стал их натягивать на туфли.

«И правда, безделица, да еще дрянная», – вспомнил я старика-учителя, встреченного у автомата, продающего бахилы, и, поглядывая на табло, достал купленную по пути в поликлинику газету. В очках, слава богу, я пока не нуждаюсь. «Отпускной исход», – прочел я странный заголовок вынесенного в передовицу материала, под которым, впрочем, следовало выделенное полужирным пояснение: «Учителя нашего города получили отпускные и прослезились».

Интуитивно я почувствовал, что дальше читать не стоит, но и тупо пялиться на табло, когда сжавшееся сердце не желает разжаться хоть на мгновение, – себе дороже, и вернулся к тексту: «Около 20 тысяч рублей получила наша читательница – учитель 146-й школы, человек с многолетним опытом – за месяц работы и два месяца отпуска. Что-то около семи тысяч в месяц получается… Красочно расписанная новая система оплаты труда провалилась как раз в Год учителя. Это только официально педагог получает достойную зарплату, реально – 7-10 тысяч рублей, в селах картина еще хуже… Москву поминать не станем… Но учителя – люди интеллигентные…»

Дочитать до конца я не успел. Табло погасло, и через минуту из кабинета вышел бывший мой учитель химии. Почему-то испугавшись, что на этот раз он меня узнает, я склонился, делая вид, что поправляю бахилы, и увидел то, чего не должен был увидеть.

Старик был в бахилах. Но если мои, пусть и лопнувшие, как и у него, еще не потеряли блеска, то у него выделялись вызывающей и явно не первой свежестью. И обут он был, не поверил я своим глазам, все в те же «вездеходы». Бахилы, предательски обнажившие истончившиеся подошвы, пропали, но я уже знал, где они вот-вот окажутся, если старик не забудет снять эту синтезированную обувку, минуя вновь коробку, из которой ее позаимствовал. И еще, запоздало осознал я, наш химик помолодел не от смены очков. Он был молод и до появления в школе молоденькой математички, а прежде старящие его очки носил по простой причине – чтобы казаться нам, его ученикам, старше, чем он был на самом деле…

– Дмитрий Степанович! – вспомнил я имя учителя химии, но броситься за ним не позволило резко и остро разжавшееся сердце. Как и пройти в кабинет врача, когда над его дверью зажглось табло с приглашением: «Следующий!»