Всегда ли кризис – это плохо?

Всегда ли кризис – это плохо? Начало 90‑х принесло крах системы: старое сломалось, а новое не построили. Но именно кризис и несогласие друг с другом заставили интеллигенцию искать новых героев в прошлом. Об этом рассказывает Сергей НАУМОВ, писатель, краевед, аспирант Омского государственного университета имени Ф.М.Достоевского.

Листайте вправо, чтобы увидеть больше изображений

– Перестройка дала людям надежду на скорые изменения жизни к лучшему, – убежден Наумов. – Но к началу 1990‑х страна вошла в кризис: политический, экономический, хуже того – идеологический. Каждый новый виток развития общества требует новых или, скажем так, старых новых героев. История – это ведь тоже наука о человеке. Поэтому без образно-символического наполнения прошлого, без героев никакое общество обойтись не может. И хорошо, когда ими являются труженики и созидатели. Советский героический «пантеон» к тому времени устарел. Государство, на какое-то время отошедшее от формирования системы ценностей и смыслов, по сути, делегировало эти функции обществу, и это оказалось вовсе не плохо. Стали выходить на первый план фигуры и образы, не связанные с политической, революционной или военной историей. Уже в 1986 году омская интеллигенция подняла вопрос об установке в городе мемориальных досок в память о выдающихся земляках: советском композиторе и педагоге Виссарионе Шебалине, знаменитом детском поэте Тимофее Белозерове, писателе и поэте Леониде Мартынове. Более того, было предложено увековечить «короля сибирских писателей» Антона Сорокина, яркую фигуру омской литературной жизни начала XX века, прославившегося не только самобытной прозой, но и экстравагантным поведением. Формально он не имел серьезных претензий со стороны власти, но едва ли мог встать в один ряд с «инженерами человеческих душ», творившими в жанре соцреализма. Члены сообществ интеллигенции сибирских городов, пользуясь открывшимися возможностями, стремились запечатлеть в общественном сознании образы своих великих предшественников. Ярким примером такой деятельности стали мероприятия по увековечению памяти выдающегося русского путешественника и натуралиста Николая Пржевальского в Омске в 1988-1989 годах. В начале 1990‑х омские региональные отделения научных, культурно-просветительных и творческих организаций инициировали проекты установки в городе памятников исследователю Сибири и основоположнику сибирского областничества Николаю Ядринцеву, ученым и путешественникам Михаилу Певцову и Чокану Валиханову.

– Когда появился негласный «бренд» Омска, связанный с Достоевским, который отбывал каторгу в Омском остроге?

– Как отмечал литературовед и критик Сергей Поварцов, долгие годы Омск в плане развития культуры напоминал скорее глубокую провинцию, нежели крупный в масштабах Сибири город-центр. Он пребывал в историко-культурном и литературном беспамятстве, «хотя на этой ниве беззаветно трудились выдающиеся подвижники, как, например, Андрей Федорович Палашенков и Иван Семенович Коровкин». Ситуация начала меняться только с середины 1970‑х годов, когда в городе вновь появилось издательство, открылся университет. А в подготовку к 170‑летию Федора Михайловича, приходившемуся на 1991 год, кроме государственных и партийных органов, активно включилась уже и гуманитарная интеллигенция: научно-педагогические кадры классического и педагогического университетов, отделения союзов писателей, художников и архитекторов СССР, культурно-просветительные общественные организации. Главным событием юбилейного года должно было стать торжественное открытие памятника Достоевскому в Омске. История его конкурса, создания и установки – отдельная страница в истории Омска. Важно, что он вызвал дискуссии, это тоже примета времени. При этом были поставлены не только вопросы сохранения и приумножения памятников культуры, но и темы общенационального покаяния, белых пятен истории, возрождения утраченных общечеловеческих ценностей. При создании памятника Достоевскому предполагалось восстановление Тарских ворот Омской крепости, с которой начался город, поэтому возникла репрезентация биографий основателей первой и второй омских крепостей – Ивана Бухгольца и Ивана Шпрингера.

– Прежде имя Ивана Бухгольца, основателя Омска, почему-то нечасто встречалось в местной печати.

– Несколько пренебрежительное отношение города к фигуре основателя имеет свою историографическую подоплеку. Еще в 1830‑е годы в «Историческом обозрении Сибири» историк Петр Словцов, характеризуя результаты экспедиции, писал: «Бухгольц, потерявший из отряда 2200 человек, 2500 лошадей и прозевавший караван с людьми и казною, успел выпроситься в Петербург от стыда и следствия». В советские годы выводы дореволюционного историка повторил автор знаменитых «Воздушных фрегатов» Леонид Мартынов. Но в конце 80‑х в прессе зазвучали призывы вернуть основателю первой крепости доброе имя. Аргументы ученых были услышаны: решением горсовета от 25 сентября 1987 года безымянная площадь в историческом центре Омска получила наименование «площадь имени Бухгольца». Внезапно разгорелся, растянувшись на несколько лет, спор вокруг правильности написания имени и фамилии Бухгольца. Он обнажил более масштабную проблему – низкий уровень достоверных знаний о событиях истории Омского Прииртышья XVIII века, причем не только среди обывателей-горожан, но и в сообществе исследователей-профессионалов. Вопрос не закрыт и сегодня.

– Какое событие можно считать наиболее яркой иллюстрацией кризиса советских идеалов?

– Пожалуй, это празднование 275‑летия Омска в 1991 году, когда возникло стремление нащупать точку опоры в дореволюционном прошлом, восстановить утраченные связи с памятью ушедших поколений через забытые и замалчиваемые ранее сюжеты истории. В основу празднования легла идея показать быт горожан дореволюционной России. Летом 1991 года экономическая обстановка в Омской области была весьма напряженной. Как и во всей стране, впрочем. В городе бушевали политические митинги, местная власть находилась в состоянии растерянности, началось резкое снижение объемов производства. Настоящее пугало, будущее виделось туманным, и люди все больше обращались к прошлому. Грандиозное празднование 275‑летия города стало для его жителей «днем без политики, радостной передышкой». При большом стечении народа были подняты колокола на звонницу Никольского Казачьего собора (в советское время – органного зала Омской филармонии). По улицам прошли люди в костюмах персонажей из прошлых эпох: сибирские казаки, дореволюционные дворники. «Омская купчиха Мария Шанина» приветствовала горожан с балкона своего особняка, в котором в советское время был Центральный универсальный магазин. С этого времени начала приобретать массовую популярность реконструкция исторических событий с воспроизведением различных бытовых деталей прошлого.

– В начале 1990‑х стали возвращать из исторического небытия и фигуру Ивана Шпрингера, устроителя второй Омской крепости?

– Да, в советские годы его имя было практически забыто, вниманием историков он был обделен еще больше, чем Бухгольц, упоминания в печати носили эпизодический характер, никаких попыток увековечить образ в пространстве города не предпринималось. А в связи с юбилейными торжествами по случаю дня города в начале 1990‑х стали появляться публикации о строительстве второй Омской крепости и Шпрингере. Главный архитектор области Михаил Хахаев с печалью констатировал, что улица, носившая имя основателя новой крепости, переименована в Партизанскую, а могила утрачена еще в прошлом веке. Краевед Илья Бродский высказал идею установки памятного знака рядом с предполагаемым местом погребения коменданта второй крепости, и памятный знак Шпрингеру был торжественно открыт в 2000 году.

– Казачество стало возрождаться тогда же?

– Да, начали предприниматься попытки наполнить коллективную память образами, которые увековечивались в Российской империи, но были подвергнуты осуждению и забвению в советское время. К ним относятся и образы, связанные с историей сибирского казачества. Доктор исторических наук, профессор Дмитрий Алисов небезосновательно считает, что казаки и военные в середине XIX века положили начало науки в Омске. Исследователи 1990‑х стремились не только к переосмыслению истории казачества в условиях изменившейся идеологической политики, но и непосредственно к истори­описанию, поскольку тема казачества оказалась сплошным белым пятном. Период 1990‑х годов ознаменовался проведением первых сибирских конференций, тематически посвященных казачеству. В мае 1997‑го состоялись Катанаевские чтения в честь многолетнего бессменного председателя Войскового хозяйственного правления Сибирского казачьего войска, ученого-краеведа, этнографа, генерал-лейтенанта Георгия Катанаева. Чтения, в которых принимают участие преподаватели и студенты вузов Омска, Новосибирска и Томска, стали регулярными. Вместе с изменением официального отношения к казачеству менялось и восприятие образа казачества историками, чьи профессиональные компетенции были сформированы в середине ХХ века. Например, доктор исторических наук, профессор Александр Колесников, долгое время возглавлявший Омское областное отделение Общества охраны памятников истории и культуры, публично заявил, «что сибирский казак прежде всего не завоеватель, а защитник и пахарь, осваивавший здесь свободные земли, которыми прирастала Россия». Не заставили себя ждать и мемориальные инициативы. На здании бывшего Вой­скового хозяйственного правления была установлена мемориальная доска Катанаеву, Омско-Тарская епархия совместно со вторым отделом Сибирского казачьего войска одобрили идею сооружения в Омске памятника павшим в боях казакам Сибирского войска.

– Путь поиска новых героев, пройденный гуманитарной интеллигенцией вместе со всем обществом в 1980-1990‑х годах, был непростым. Но зачем все это было нужно?

– Применительно к процессу трансформации исторической памяти наиболее характеризующим его словом мне видится «обретение». К концу 1990‑х общество, совершившее стремительный рывок к свободе, не только и не столько переосмысливало, оценивало прошлое, но и во многом именно обретало свою историю. Стало очевидно, что семьдесят с лишним лет господства советской идеологии не только не стерли из памяти народа образ дореволюционной России, но, как ни парадоксально, придали ему устойчивости. Многолетняя борьба с прошлым наделила его мифологическими чертами со знаком плюс, закрепив добродетельный образ ушедшей эпохи в сознании людей 1990‑х. Постперестроечное десятилетие явилось начальным этапом длительной и кропотливой работы, целью которой стала необходимость разобраться в сложной и противоречивой русской истории. Старые новые герои консолидировали разделенное и деморализованное постсоветское общество на основе принципов и идеалов высокой культуры, гуманизма, нравственности и терпимости.

– То есть историю переписать нельзя? Рано или поздно она обретет истинный вид?

– Конструирование и получение исторического знания – живой и динамичный процесс. Мы можем изменить свои представления об историческом прошлом под влиянием вновь полученной информации, свежих открытий. Всякое многообразие, поливариативность, конкуренция различных вариантов памяти лучше, чем единомыслие. Единомыслие ведет к притуплению возможности критически осмысливать что-либо, соответственно, к инфантилизации и деградации общества.

Наталья ЯКОВЛЕВА, Омск